– Штраф, – фыркнула я.
– А что? Ты же не думаешь, что за такую мелочь ее осудят на тюремное заключение, – Натали покачала головой. – Она, возможно, даже не прикасалась к нему. Тут нет состава преступления, прости.
– Да, я понимаю, – я взяла себя в руки, чувствуя, что не вполне адекватна сейчас. То, что Кит подвергся унижению и насилию, было важно только для него и меня. Для остальных это было мелким хулиганством, не более. Отчего же Лефевр должна отвечать перед законом? Наши законы позволяли издеваться над мужчинами. Что ж, в таком случае, это останется между нами.
– Вот Джонсон, там дело серьезней, – продолжала Натали. – Связи с повстанцами, это не шутки.
– Ну хоть что-то, – я вернула самообладание и улыбнулась. – Это не вызывает сомнений? Доказательств хватает?
– Вполне, – кивнула Натали. – Такие, как твой муж, охотно поделились с нами информацией. После той жизни, что им устроили в агентстве, желающих покрывать бывших товарищей мало. Мы подняли архив агентства, проверили всех, кого уже выкупили. Нашли парочку повстанцев. Сейчас они у нас, тоже отвечают на вопросы.
– А что их женщины? – поинтересовалась я. – Как восприняли эту новость?
– Желающих оставить повстанцев у себя не нашлось, – усмехнулась Натали. – Ты одна такая, Наоми. И это при том, что твой наделал бед больше всех прочих. Те просто шпионили.
– Если бы мои предшественницы вели себя по-человечески, бед было бы значительно меньше, – возразила я. – Да и чего ждать от мужчин, которые как между молотом и наковальней? С одной стороны мы, с другой их женщины, ничуть не лучше. Мы сами сделали из своих мужчин цепных зверей, и у кого в руках поводок, тот и натравливает.
Натали молчала, задумчиво гладя на свой экран. Я вздохнула, понимая, что говорю с амазонкой, для которой мужчины всего лишь разумные говорящие зверюшки.
– А сестры Джонсон не рассказали, с кем поддерживали связь? – спросила я после паузы.
– Пока они вообще отрицают свою связь с повстанцами, так что говорить о каких-то подробностях рано, – отмахнулась Натали. – Сначала мы припрем их к стенке достаточным количеством доказательств и свидетелей, а уж потом будем требовать рассказать все.
– Вы уже две недели их держите, разве они еще на что-то надеются? – я отрицательно мотнула головой.
– Их счета заморожены, но у них есть богатые и влиятельные подруги, бывшие клиентки, – ответила Натали. – Немного, но есть. Они наняли адвокатов, так что дело идет медленно.
– Это просто смешно, – я не верила ушам. – Эти женщины связаны с повстанцами, поставляли их в дома жительниц столицы, где те могли свободно делать разные мелкие пакости. А теперь оказывается, и у них есть защита. Что нужно сделать повстанцам, чтоб их уничтожили без суда и адвокатов?
– Не забывай, что и ты просишь о снисхождении к преступнику, – напомнила Натали посерьезнев. – А они женщины, их нельзя вот так просто казнить. Мы не в темные века живем.
– Они не женщины, а монстры, – фыркнула я, презрительно сощурившись. – Они превратили свое агентство в подпольный бордель. Они уничтожили неизвестно сколько мужчин, хороших, пригодных к отцовству. Помогали повстанцам использовать мужчин в своих гнусных целях. А мой Кит виноват только в том, что имел неосторожность попасть в руки повстанцев в таком возрасте, когда даже женщины еще не способны принимать правильные решения. Больше он уже не принадлежал себе, а делал то, что ему велели. Он никого не убил, хотя мы с тобой, на его месте, уж точно не пожалели бы своих обидчиков. И после этого он преступник, заслуживающий смерти, а те сучки всего лишь подозреваемые, имеющие право на адвоката и защиту в суде. Я разочарована в нашем обществе. Мы движемся в тупик, а возможно, мы уже в тупике.
– Ты судишь обо всем обществе по одному мужчине и паре жадных дур, – ответила на мою вдохновенную речь собеседница. – Причем, мужчина этот не самый обычный. Он скорее исключение из правил, его товарищи по несчастью не так благородны и великодушны. Многие хладнокровно убивают своих хозяек, не испытывая никаких угрызений совести. Теперь, наконец-то, у нас есть хоть какое-то объяснение этим преступлениям. Повстанцы проникли везде, во все слои общества, во все города. Больше нельзя быть спокойной, имея в доме мужчину. Раз уж мы не можем обезопасить себя, полностью исключив их из нашего общества, мы должны ужесточить меры предосторожности.
– Мы с тобой говорим на разных языках, – я вздохнула. – Они не враги, не были бы ими, если бы мы не пытались так отчаянно сломать их.
– Конечно, не враги, – усмехнулась женщина. – Куда им. Настоящие враги, это их хозяйки.
– Зачем они делают это? Чего добиваются? – не понимала я, растерянно глядя на Натали.
– А ты не догадываешься? – она покачала головой. – Им нужна власть, всего-то. Повстанцы и не думают о мужчинах, это просто предлог, чтоб воевать с нами. Вот вступишь в партию матери, тогда и узнаешь, каков на самом деле интерес всех женщин не зависимо от политических взглядов.
– Я не знаю, нужно ли мне это все, – призналась я неожиданно. – Меня тошнит от политики. Это все сплошное лицемерие.
– Да, лицемерие, но иначе ты не сможешь ни на что влиять, – Натали пожала плечами. – Деньги еще не все, нужны связи, знакомства и единомышленники.
– Единомышленники, – повторила я задумчиво. – Ты права. Одних денег мало, чтоб что-то решать в нашем обществе.
– Жаль, что ты уже пошла по стопам матери, – проговорила женщина после паузы, пока я обдумывала свою новую сумасшедшую идею. – Тебе бы комфортней было у нас. Мы с тобой хоть и по-разному смотрим на вещи, но курс у нас один.
– Ну нет, – улыбнулась я. – Я мужчин хочу освободить, а не еще больше загнать в рабство.
– Мечтательница, – усмехнулась Натали. – Ты еще слишком молода.
– Ничего, я быстро взрослею, – отмахнулась я. – Спасибо, что рассказала все. Держи меня в курсе и дальше.
– Конечно, ты тоже очень помогаешь нам в расследовании, – она попрощалась, и экран погас на миг. Потом появилась рабочая поверхность со множеством мелких окошек и меню. Я рассматривала их, обдумывая зарождающуюся идею.
Я уже давно была недовольна нашим обществом, еще ребенком не понимала, отчего отцы должны носить ошейники и не могут ходить, где хотят. А когда узнала, что делает невинный с виду браслет и какое это жуткое устройство, в полной мере осознала всю несправедливость общественного устройства Либры. И вот спустя годы я вновь почувствовала это благополучно забытое чувство. Кит заставил меня проснуться от сладкого забытья, в котором я пребывала последние годы. Ничего не изменилось, мир по-прежнему был жесток и ужасен, и я была частью этого мира. Значит, я должна что-то сделать, хотя бы попытаться изменить существующий порядок вещей. Если амазонки видят выход в ужесточении правил, либералки только лишь делают вид, что их волнует судьба мужчин, а повстанцы вовсе используют их в своих низких целях, то должен быть кто-то, кто по-настоящему возьмется за это дело. Кто будет смелым настолько, что бросит вызов всем трем противоборствующим силам. Если я возьмусь отстаивать права мужчин, то в первую очередь должна заручиться поддержкой именно этих самых мужчин. И не запугивать их, не давать им подачки в виде благотворительной помощи, а убедить, что может быть и по-другому. Что они могут быть свободны. Я первая освобожу своих мужчин и сделаю это своим политическим кредо. Если уж я верю в свободу для мужчин, то я сама дам им эту свободу. И это не будет правонарушением или блажью богачки. Я решила, что создам свою собственную партию и буду на вполне законных основаниях выводить мужчин в общество без ошейников. И все мои последовательницы получат такое право. Только так я смогу убедить мужчин, что в самом деле думаю о них, а не о прибыли и популярности.
