– Это все не то, – я отрицательно мотнула головой. – Я хочу, чтоб мужчины получили свободу. Чтоб их труд оплачивался деньгами. И чтоб они не носили ошейники. Ваша партия может внести такие требования?
– Это слишком радикально, – собеседница улыбнулась, явно считая меня глупой девчонкой идеалисткой. – Однажды женщины уже высказывали такие требования, и в результате все закончилось роспуском их партии. Теперь их последователи стали обычными бандитами, и вряд ли люди станут воспринимать всерьез партию, проповедующую идеалы повстанцев.
– Элизабет, повстанцы уже давно ничего не проповедуют, – я вздохнула, качая головой. – Ты права, это просто шайка анархистов, цель которых – хаос. О мужчинах тут вообще речи нет. Они лишь предлог. Но разве из-за того, что бандиты спекулируют этим, мы должны забыть прежние идеалы предшественниц?
– Если ты вступишь в нашу партию, то сможешь вынести эти вопросы на собрании сама, – предложила собеседница, задумавшись над моими словами. – Возможно, мы сможем внести предложение об отмене двух последних уровней. Но вряд ли кто-то будет всерьез воспринимать предложение снять ошейники вовсе.
– А что в этом особенного? – я отрицательно покачала головой. – При желании мужчина может убить и в ошейнике. Натали мне рассказала о нескольких случаях. Если мужчина задумал убийство, то он хладнокровен и ошейник не сигнализирует об опасности, а жертва не успевает активировать его. Чаще мужчины убивают своих хозяек, когда те спят. Ошейник больше не гарантируют нам безопасность. Это пережиток прошлого, просто еще один способ унизить мужчин, а они и без того уже унижены дальше некуда. Скоро они озлобятся и вовсе станут неуправляемыми. Перестанут доверять нам. Вот тогда появятся настоящие повстанцы, что будут просто убивать своих мучительниц, без лозунгов и не объединяясь. Просто наши мужчины, те, что сейчас есть почти в каждом доме, однажды устанут от издевательств и восстанут. И это случится, дай только время. Они же не звери и не андроиды, они такие же как мы, а значит, им надоест все это.
– Все же Натали тебя сбивает с правильного пути, – заметила Элизабет. – Убийства были всегда, наше общество еще не идеально. Нужно ужесточить ответственность за плохое обращение с мужчинами, тогда и мстительных убийц станет меньше.
– Вы, либералки, не далеко ушли от амазонок, – ответила я. – Вы все видите решение проблемы в ужесточении правил. Они – для мужчин, вы – для женщин. А нужно не ужесточать правила и наказания, надо дать мужчинам свободу. Тогда они не будут вещами, безмолвными игрушками. Равноправие повлечет за собой ответственность. Нельзя безнаказанно издеваться над равным тебе человеком. И запирать их не нужно. Они должны стать абсолютно свободны, как мы.
– Это радикализм, Наоми, – предупредила Элизабет. – Опасно высказывать всерьез такие суждения. Дальше нужно будет дать мужчинам права, чтоб могли выбрать власть и участвовать в политической жизни страны. А там, глядишь, и в парламенте появятся мужчины. Ты хочешь вернуть нас в прошлое? Когда мужчины правили и разрушали все вокруг?
– Нет, я хочу двигаться в будущее, где нет рабства, – ответила я. – Я создам свою партию.
– Ты? – собеседница немало удивилась. – Ты не политик. У тебя нет нужных знаний.
– У меня есть друзья и единомышленники, – я пожала плечами, улыбнувшись. – И я рассчитываю на вашу помощь тоже. Все же, моя партия ближе по своим идеям к вашей. Разве вы не хотите свободы для мужчин?
– Безусловно, это наша цель тоже, – Элизабет кивнула. – Но я думала, мы объединимся, а не станем соперничать.
– Нет-нет, мы не будем соперничать, – поспешила возразить я. – Просто я буду поднимать такие вопросы, на которые вы пока не решаетесь. Если у меня получится заинтересовать своими идеями, у вас и подавно прибавится сторонников.
– С другой стороны, если твои идеи не будут восприняты всерьез, на нас это тоже отразится. Как бы твоя затея не возымела обратный эффект, – скептично заметила женщина.
– Все возможно, Элизабет, но так жить дальше просто немыслимо, – я почувствовала волнение. Почему-то вспомнился Кит, его наполненная ужасом жизнь. Все же Натали была права, говоря, что я сужу общество по одному мужчине. Только из-за него я решилась на такой сумасбродный шаг, изменить мир вокруг. – Если у меня не получится, если я потерплю поражение и за мной никто не последует, тогда я уеду. Я больше не могу так жить, и не хочу, чтоб в таком мире жил мой ребенок.
– Уедешь? – переспросила она, встревоженная моими словами и видом. – Куда? В Шакру? Более либерального места нет на нашей планете. Но и там у мужчин нет свободы.
– Значит, эта планета мне не подходит, – печально улыбнулась я. – Хорошо, что есть еще одна.
– Нет, ты же это не всерьез? – Элизабет отрицательно мотнула головой. – Марс?
Я кивнула, опустив взгляд на панель управления.
– Наоми, не глупи, – собеседница смотрела на меня умоляюще. – Что за настроение? Неужели ты так разочарована? Что-то не так с твоими парнями? Почему вдруг такой радикализм?
– Надоело прятать голову в песок, – ответила я, продолжая изучать свой стол. – Мы движемся в тупик. Существующее положение вещей не может продолжаться долго. Нам придется или уничтожить мужчин как вид, или дать им свободу. Пока все идет к уничтожению. И не так цивилизованно, как предлагают амазонки, а самым примитивным и беспощадным способом. Все приложили к этому руку, даже повстанцы. Всем на них наплевать.
– Не спеши с решениями, подумай еще, – попросила собеседница печально, понимая, как видно, что я не в лучшем расположении духа. – Если будешь твердо намерена, я помогу тебе, обещаю.
– Спасибо, Элизабет, – мы попрощались.
Я отвернулась к окну, взглянув на город. На экране было несколько сообщений, и Жанна ждала, появившись вместо Элизабет, но мне необходим был перерыв. Я думала, затевать ли мне все это. Даже добившись своего и освободив мужчин, я не верну Кита. На такие проекты, какой намеревалась затеять я, нужны были годы, десятки лет. Смогу ли я всем этим управлять, если каждый вечер засыпаю с желанием не проснуться? А если Натали в один черный день сообщит, что он мертв? Когда я потеряю всякую волю к жизни и ее смысл. Что тогда будет с моей партией и единомышленниками, которых я организую и поведу неизвестно куда? А я точно знала, что без надежды увидеть его еще раз, быть с ним, не смогу прожить долго. Я даже пытаться убить себя не буду, потому что умру и без этого. Возможно, мне в самом деле не следовало мутить общество.
