Катя двинула по ребрам прапорщика, проявляющего чудеса цепкости. Подхватив за шиворот, сдернула с груды тел девчонку и от души выдала носком сапога в бок крепкому Пашке. Мужская часть воинства, немедленно расцепившись, засипела и принялась корчиться на влажной траве.
— Он первым зачал! — придушенно завизжала Вита.
Катя встряхнула девчонку как мешок с тряпьем и безжалостно зашвырнула в кусты. Затрещали ветки, Вита, шлепнувшись вверх ногами, застряла между стволиков бузины, жупан неприлично задрался, явив задницу в синяках.
Катя шагнула к Проту. Мальчик держал себя за щеки, неловко пытался запрокинуть голову, из обеих ноздрей ручьем текла кровь. Катя опрокинула его на спину, сунула под затылок мешок:
— Замри, баран!
На дне ведра оставалась дождевая вода. Катя шмякнула мокрую тряпку на переносицу мальчишке:
— Прижми! Какого хрена чудить вздумали? Или просто погреться захотелось?
— Павел заявил, что у господского племени, как и у жидовского, руки заточены только гроши считать. А перед этим Герман Олегович сказал, что всем декретам пролетарской диктатуры место в нужнике на гвоздике. Германцы всех коммунариев оптом скупили и теперь…
— Ясно. С чего академическая дискуссия вспыхнула?
— Решали, кому за водой идти, — гнусаво признался Прот.
Катя подхватила с земли брошенный кем-то карабин, щелкнула затвором, загоняя в ствол патрон. Мушка забилась землей, но сейчас это было неважно. Сообразительный Пашка побледнел и пополз поближе к кустам. Прапорщик держался за бок, мрачно следил за командиршей. В кустах поскуливала, пытаясь выкарабкаться, Вита.
— Вынули ее, живо! — зарычала Катя.
Парни повозились, извлекли девчонку. Щеку Виты украшала свежая длиннющая царапина. Катя шагнула к троице — все дружно отшатнулись.
— Куда пятитесь? Он начал? — командирша ткнула пальцем в Пашку.
— Он говорил, что—…всхлипнула Вита.
— Все ясно! — Катя сунула девчонке один карабин, скинула с плеча второй, впихнула в руки прапорщика. — Расстреливайте!
Девчонка открыла рот. Прапорщик подержал карабин как дубину и потянулся положить на землю.
— Куда? Стреляйте, я сказала! — зарычала Катя. — Поднять оружие! В лобешник цельтесь! Ну, живо!
Пашка стоял белый как мел. Вита с трудом удерживала карабин, ствол гулял, целясь, то в землю, то в колено юного большевика.
— Патроны в стволе, цельтесь, и амба ему! — заскрипела зубами Катя. — Живо, или я вас сама…
— Екатерина Григорьевна, — пробормотал Прот, поднимая голову и прижимая мокрую тряпку, — пожалуйста, не нужно…
— Заткнись, пророк-недоносок! Я сказала — расстрелять немедленно! — Катя вырвала из-за ремня «маузер».
Герман бросил карабин и демонстративно повернулся спиной. Катя от души поддала ему под зад, едва не свалив в кусты. Перепуганная Вита уронила карабин и зарыдала.
Катя ткнула стволом «маузера» в Пашку:
— Ты! Поднял оружие, живо! Бей их в затылок. У них очко жидкое, но ты-то железный пролетарский боец. Давай, чтоб не мучились. Или я всех подряд лично пристукну!
— Не буду я. Що вы, Екатерина Григорьевна, взъелись? — глухо пробормотал Пашка и попятился от тонкого ствола «маузера».
— Как же так?! — вкрадчиво зашипела Катя. — Не желаете цивилизованно, из винтаря врагов бить? Хотите зубами рвать, кадыки ногтями давить, трахеи выдирать?! Ах вы, эстеты, мать вашу! Может, мне вам шелковые шнурки раздать для благородного взаимного удушения? Или по Виткиному опыту желаете, растянуть кого между деревьев и задолбить до смерти?! С волками жить — по-волчьи выть, да?! Ответим на ихний мерзкий террор нашим честным и справедливым убийством? Что с лица сбледнули?!
Катя рычала вполголоса, но казалось, орет на весь лес:
— Врагов нашли, да?! Выродков? Ублюдков-христопродавцев?! Страну просрали, себя просрали. Детей нерожденных в дерьме топить будете? Хрен с ним, что в кальсонах вшивость развели, — кто у вас в мозгах скребется?! Дегенераты дрочливые. Да восстанет брат на брата, да наступит вечно счастливая жизнь? Идейные, вашу мать. «Капитал» вам? Всё поделить бытие не можете? Тору по субботам, малиновый звон по воскресеньям, политинформацию по понедельникам? Грызуны, чтоб вас чумкой поплющило. Все бы антагонистические противоречия скрутить в пучок, да вам в жопу. Договориться неспособны? Паучье племя, безмозглое.
— Екатерина Григорьевна, мы же—…заикнулся Пашка.
Катя шагнула к нему, взмахнула «маузером»:
— Заткнись, нос сломаю!
Парень шарахнулся, а Катя продолжила исходить ненавистью:
— Мало вам фрицев да поляков с янкесами? Мало того, что до Волги пятиться будем, детей и заводы за Ташкент увозить? Развели незалежность, каждый тут будет рылом поводить, принюхиваться, под кого лечь повыгоднее? Свободная Ичкерия, гордая Грузиния, историческая Украиния, туго натянутая от Варшавы до Тулы. Прибалты — несгибаемые герои, все до одного на пляжах Юрмалы супротив российских оккупантов полегшие, блин. Краса и гордость демократической Европы, пачкуны подпольно-секретные. Та мы ж уси независимые, аж ссать нам некуды. Придите, братья турки с братьями арабами, будь ласка батька Гитлер да дядька Сэм, — защитите от трусливых москалей-недоумков. Или вон как Виткины сородичи, вцепятся в свою атомную бомбу и сидят посреди пустыни, как прыщ на целлюлитной заднице. На внеисторической родине договориться же ни с кем не можно. Нет у вас хуже врагов, чем люди на этой земле выросшие. Да чтоб вы сами передохли, придурки бестолковые! — Катя подхватила карабин и, не разбирая дороги, продралась сквозь кусты прочь от костра.
* * *
Темнело, накрапывал дождь. В животе одиноко болталась пара ранних сыроежек, кое-как обжаренных на крошечном костерке. Одежда промокла насквозь, в сапогах скоро головастики заведутся.
Катя вышла к приметному дереву. Дымком от лагеря тянуло по-прежнему. Большого огня не разводили, хоть на это ума хватило. Сидят рядком, шепчутся. Пионеры-скауты. Про часового забыли. Нет, вон он, у лошадей топчется, на плечи рядно набросив.
— Как шнобель?
Прот вздрогнул, крепче уцепился за карабин, как за палочку-выручалочку. Эх, вояка, ему под кавалерийский карабин сошка, как под пудовую пищаль, необходима.
— Нос давно унялся, Екатерина Григорьевна. Мы вас ждем, ужинать не начинаем.
— Польщена. Что ж тебя в охрану выпихнули? После кровопотери положено отдыхать, молоко пить.
— Молока у нас все равно нету, а в часовые я сам напросился. Пусть хоть видимость честности будет. Выстрелить я вряд ли смогу, но заору обязательно. Вы не волнуйтесь.
— Знаешь, ты не прибедняйся. Пальнуть тебе вполне по силам. Тебе бы чуть побольше уверенности да лишних движений перестать бояться. Не сахарный, не развалишься.
— Мне Пашка то же самое говорил. Настоятельно советовал атлетикой заняться и осанку подправить.
— Угу, в виде исключения, не такая уж глупая мысль мелькнула у товарища красноармейца. Движения тебе, Прот, действительно не хватает. Кстати, я не поинтересовалась, днем-то тебе нос кто рихтовал?
— Я не заметил, — смущенно прошептал мальчик. — Полез разнимать и сразу… Вы, Екатерина Григорьевна, на нас не сердитесь. По глупости сцепились.
— А я уж подумала, от великого ума, — проворчала Катя. — Как там девчонка?
— Лучше. Как драться начали, заговорила. Наполовину не по-русски, но очень даже доходчиво. А как после вас ее из кустов вытащили, так совсем полегчало. Порыдала и разговаривает. Отвлеклась.
— М-да, кусты — неплохой антидепрессант. Значит, выкарабкается?
— Обязательно. Вы правильно сказали — кровь иудейская стойкая.
— Ну-ну. Прот, а сдается мне, что ты в этом мокром отстойнике для слабодумающих назначен самым разумным человеком. Как думаешь — это впечатление такое обманчивое или следствие твоих скрытых талантов?
— Просто я старый внутри, — мальчик крепче прижал к узкой груди карабин. — Я, Екатерина Григорьевна, должно быть, помру скоро. Совсем себя стариком чувствую.
— Странно. У меня весьма схожие ощущения, особенно когда ноги насквозь мокрые. Ты брось разную чушь воображать. С поста снимайся, — в округе крупнее лис никого нет. Пошли ужинать.
Чугунок с трещиной, заново замазанной глиной, уже побулькивал на огне. Пашка осторожно опускал в воду кривобокие клецки.
— Погода сегодня паршивая, день паршивый, да и мы им под стать, — сказала Катя, глядя в огонь. — Обсуждать ваше геройское поведение не вижу смысла. В таких вещах воспитанием заниматься — безнадежное дело. Да и не дети вы. Убедительно прошу, пока мы вместе, в спину друг другу не стреляйте. Потом, без меня, успеете.
— Да що вы такое говорите, Екатерина Григорьевна? — пробормотал Пашка. — То недоразумение вышло. Увлеклись шибко.
