Рейтинговые книги
Читем онлайн Русалия - Виталий Амутных

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 119 120 121 122 123 124 125 126 127 ... 163

Те, кто видят поражение своих верховодов, невольно теряют надежду на успех, и бегство начинает представляться им единственным условием будущности. Однако печенегам бежать-то было и некуда. Зажатые с трех сторон они вынуждены были принимать столь немилый им ближний бой. Впрочем даже крыса, загнанная в угол, оказывается приневолена осознать, что ей не остается ничего другого, кроме смелости. Что же говорить о людях! Если отступать некуда, то, как говорится, страх берется за оружие. Оттого-то теперь вроде бы обыкновенно пугливые степняки прямо на глазах наливались силой и дерзновенностью.

— Дайте им дорогу! Сокол! Олель! Дайте им уйти, пусть к речке дунут!

Такие наказы выкрикивал Святослав, с трудом направляя израненного стрелами очумевшего от боли Воронка в ту сторону поля, где в некотором его понижении сверкала петлистая речка. И действительно, открытый путь к отступлению — слишком высокое искушение, чтобы от него возможно было отказаться с легкостью. Когда же поддавшись соблазняющей слабости войско предастся бегству, обреченность неминуемо становится его уделом.

Расчет князя оказался верен: перемученное тяжкой сечей степное воинство, обуянное бедственной готовностью, ринулось в казавшуюся ему спасительной брешь, вдруг возникшую в неприятельском окружении. Один за другим скатывались под гору печенежские всадники, стремясь скорее кинуться в ледяную воду речки, дабы достичь пустынного и безмятежного (подумать только!) левого ее берега. Но что такое человеческие упования? Широкие твердокаменные копыта короткошеих длинных и приземистых лошадей вязли в желтой глине пойменной луговины, затопленной талыми водами. Тут-то и настигало легковерных и корыстолюбивых настоящее воздаяние. И всегда невозмутимый свет очей Суда и Судиниц[508], отражаемый то и дело вскипающей рекой, тысячью тысяч скользящих отблесков был прикован к фигурам сражающихся и бегущих, к их размазанным от страха или пышущим радостью лицам, этот небесный свет вспыхивал крохотными солнцами на остриях их клинков и в зерцалах глаз, рассыпался световой рябью по темным шкурам встававших на дыбы пораненных коней, зажигал высокие столпы взметенных брызг.

* * *

Когда последние уцелевшие степняки растаяли в синюшной дали, Святослав почувствовал, как странно кренится под ним Воронок, и только лишь успел соскочить с седла, как тот рухнул, где стоял, и тут же испустил дух. Князь кликнул людинов, с окончанием битвы появившихся на поле, велев им, собиравшим тела русичей и добивавшим раненых печенегов, оттащить к месту тризны и останки его коня. А сам вместе с товарищами отправился собирать то оружие, какое еще возможно было поправить.

Разве что година унеслась, как только выезжали на поле витязи, но человек измеряет время событиями, и потому, верно, не для одного Святослава в минувший срок было вложено десять таких сроков. Князь склонился над распластанным молодым печенегом с отрубленной кистью правой руки и рассеченным животом, склонился, чтобы поднять наполовину прикрытую его отстрадавшимся телом перепачканную землей и кровью усмиренную кривую хазарскую саблю, и тут ощутил нестерпимую боль в ноге. Тотчас заныло плечо. Залилась огнем голова. Но сквозь эту боль, сквозь вдруг вселившийся в уши звон и едкий туман перед глазами внимание Святослава все настойчивее призывало какое-то махонькое неопределенное синее пятно в локте от навсегда оскалившейся головы печенега. Святослав смахнул набежавшие со лба на ресницы тяжелые капли крови… Точно подарок неба средь взрытых конскими копытами комьев желто-бурой земли чудесным образом нетронутый глядел в вышину маленький цветок с лепестками цвета грозовой молнии — Перунов цветок[509] или богиша, как его называли в этих краях — первое свидетельство неизбежной весны.

Двадцать семь молодых русских богатырей сложило голову в этом побоище, но степняков здесь полегло девять раз по двадцать и еще шесть, среди которых было сорок и два из числа отпрысков печенежских верховников. Когда русь собрала погибших своих орлов, дружина разделилась надвое: одна половина, предводительствуемая теперь чаровниками и зеленщиками[510], осталась присматривать за тяжелоранеными, а другая, — уложив тела на повозки (частью из числа обозных, частью взятых у поселян), потянулась в глубину степи, подобная бесконечному темному извилистому подземельному Змею-Ящеру.

Там, на самом краю небоската едва проступал на синеве небес синий холм. Туда, в серо-голубую даль полз погребальный «Ящер». Тридцать подвод с дровами тащил он на своем хвосте. И тридцать — с очеретом. Непросто было в короткий срок собрать у насельников этой местности, столь скудной древесной растительностью, необходимое количество сухого дерева. Но еще одно свалившееся затруднение оказалось куда сложнее разрешимо. Молодой волхв Прозор, сын Благодара, вот только получивший от русских мудрецов дозволение самому проводить некоторые обряды и пожелавший сопровождать дружину Святослава, оказался в числе раненых, — печенежская стрела с тяжелым наконечником, подобным долоту, предназначенная скорее для пробивания шлемов и щитов, угодила ему в бедро, с легкостью раздробив кость.

Хоть и говорит Знание, что постоянно размышляя об истинном волхв избавляется от грехов, страстей и страха, словно змея — от старой кожи, достигает священного одиночества и полного освобождения, но слишком молод был Прозор и потому вместе с обозными бегал — подносил сражающимся витязям новые щиты взамен разбитых, тут-то и настигла его вражеская стрела. Но как же без слова волхва проводить товарищей своих, своих возлюбленных братьев в светозарный мир, где обитают существа нечеловеческой природы? А в этом равнинном краю проще было сыскать кукушечье гнездо, нежели волхва увидать. Здесь жили очень трудолюбивые люди. Почти каждый год они собирали горы всякого жита. В их небольших дворах росли сладкоплодные груши и черешни. На грядках созревали обильные огородные плоды. Если держался мир со степняками, у них было много скота. Среди обитающих в этих весях землеробов без труда можно было набрать немало отличных бондарей, ткачей, кузнецов, горшечников, но не было среди них волхвов. Нет, какие-то доморощенные колдуны-шептуны у них конечно же имелись. Однако жизнь духа здесь настолько обескровилась, что едва ли не единственным на всю степь человеком, чьим взглядом было Знание, оставался Гостомысл. Но тот безотлучно пребывал на Варяжском острове, до которого было боле ста верст.

— Святоша, тебе достается с батюшкой Перуном говорить, чтобы встретил наших братьев на небе, чтобы при себе оставил, — так стали говорить Святославу его ратники. — Все знают, что Богомил обучил тебя всем премудростям, какие только доверил Бог людям, так что…

Двадцать семь костров было поставлено недалече от кургана, казавшегося теперь поднебесной горой, сочетающей все три мира. На сложенные правильными высокими рядами дрова возложили погибших витязей (для их облачения соратники отдали самые красивые свои вещи), а вокруг все обвели крадой, из которой саженным тыном поднялись вязанки сухого очерета. И были слажены как бы ворота в этот городок смерти.

Вышел к этим воротам Святослав, стал перед ратью, заглянул в усталые глаза своих сотоварищей и так повел свою речь:

— Все, что только бытует в этом мире, пусть самое пользительно и казистое, все рано или поздно будет съедено смертью. Никого она не побережет, ни смельчака, ни презренного изменника. Что же сбережется? Есть ли что прочнее костей и железа? Есть ли у человека что-то, что не оставит его и после смерти? Светлое имя остается. Не то, что дано ему отцом-матерью при рождении, а то, какое стяжал он за жизнь. Имя беспредельно, имя необъятно и неоглядно, безмерно, как русский Бог. Всесилием имени обретает человек бесконечность.

Князь замолчал, потому что мертвые за его спиной слишком большую власть взяли над его юным еще малоопытным сердцем. Но ради живых он вновь возвысил свой голос:

— Словно предбудущая жертва приходит в мир всякий смертный. Когда же он совершит все, что сможет, его отдают погребальному огню, — и жертва свершается. Но только через нее, любимые мои общники[511], нарождается новый человек — человек, покрытый сиянием. Наши братья уйдут за края смерти и узрят безупречное, и будут жить в блеске молнии… Разве не этой награды чает всякий князь на земле русской?

Сам ли он, Святослав, сын Игоря, произносил эти слова, или кто иной, невидимый и всесильный, говорил его устами? Как тогда, с разрубленным до пояса печенегом, легкий ветерок подспудного удивления овеял его сознание: «Ужель я так могу?» Но неистощимые образы действительности тут же вновь завладели им.

Отобрав из числа отличившихся витязей семерых человек, князь вместе с ними под приглушенное бряцание мечей о щиты, создаваемое окружающими ратниками, переступил порог, разделяющий эти два столь бесконечно отдаленные и так тесно переплетенные мира.

1 ... 119 120 121 122 123 124 125 126 127 ... 163
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Русалия - Виталий Амутных бесплатно.
Похожие на Русалия - Виталий Амутных книги

Оставить комментарий