— Да не кто иной, как эта достойная особа, миссис Суерта, домоправительница в Ярлсхофе; она, видите ли, продала их, как ваша душеприказчица, — сказал разносчик, — и уж так-то о вас сокрушалась!
— А я думаю, так старалась набить себе в утешение карман, — поправил его Кливленд. — Но как смела она продать вещи, оставленные ей на сохранение?
— Да ведь бедная женщина хотела устроить все как можно лучше, — ответил разносчик, в чаянии продлить препирательства до прибытия подмоги, — и если вы соблаговолите только выслушать меня, так я расскажу вам все и о сундуке, и о том, что в нем содержалось.
— Ну ладно, говори, — согласился капитан, — но смотри у меня не увиливай, и если ты раз в жизни хоть насколько-нибудь покажешь себя честным, так и быть, я не трону тебя.
— Вот видите ли, благородный капитан, — начал коробейник, а сам пробормотал про себя: «Черт бы побрал Пэйта Петерсона с его хромой ногой! Наверняка вся задержка из-за этого никчемного калеки!»
— Дело в том, что вся страна, — продолжал он далее вслух, — вся страна, понимаете ли, была в страшной тревоге, — да, в страшной тревоге! — верьте не верьте, а все были просто ужасно встревожены. Дело в том, что нигде не могли найти вашу милость, а вас, капитан, любили и стар и млад, да… А тут ваша милость вдруг совершенно исчезли… ни слуху ни духу… пропал человек… провалился… умер!
— А вот ты сейчас ценой собственной жизни узнаешь, что я жив, негодяй! — прервал его взбешенный Кливленд.
— Терпение, капельку терпения, капитан, вы не даете мне двух слов сказать, — ответил коробейник, — а только случилось еще, что этот парнишка, Мордонт Мертон…
— А! — прервал его Кливленд. — Что же с ним?
— Да о нем тоже ни слуху ни духу, — ответил коробейник, — исчез совершенно, начисто! Пропал молодец! Свалился, думают, с какого-нибудь утеса в море, он ведь был отчаянный! Я вел с ним кое-какие делишки, обменивал ему всякие меха да перья на порох, дробь и все такое прочее. А тут вдруг он куда-то исчез, ну прямо начисто пропал, растаял, словно дым над трубкой какой-нибудь старой ведьмы.
— Но какое все это имеет касательство до платьев капитана, милейший? — спросил Банс. — Придется, пожалуй, мне самому проучить тебя, если ты сейчас же не выложишь всего начистоту!
— Терпение, капельку терпения, — повторил Брайс, простирая к нему руку, — вы все узнаете в свое время. Так вот, двое пропали без вести, как я вам уже сказал, а тут еще в Боро-Уестре началась тревога из-за странного недуга миссис Минны…
— Молчи! Не смей вмешивать ее в свое шутовство, слышишь? — прервал его Кливленд негромко, но таким внушительным и исполненным такой страстности тоном, что привел бы в трепет не одного Снейлсфута. — Посмей только говорить о ней без глубочайшего почтения, и я отрежу тебе уши и заставлю тебя тут же проглотить их!
— Хи-хи-хи! — робко захихикал коробейник. — Премиленькая шуточка! Вашей милости угодно забавляться. Ну, коли уж нельзя говорить о Боро-Уестре, так расскажу вам про этого чудака из Ярлсхофа — старого Мертона, отца Мордонта. Люди-то думали, что он так же прочно сидит на месте, как сам Самборо-Хэд, да только ничего не поделаешь, а и он так же пропал, как и другие, о которых я уже говорил. А еще приключилось, что Магнус Тройл — упоминаю о нем с превеликим моим уважением — сел на коня и поскакал куда-то, а веселый мейстер Клод Холкро отплыл на своей шлюпке, хотя парусом-то он управляет хуже самого непутевого парня в Шетлендии, ибо голова его набита одними стихами да рифмами. А с ним вместе на шлюпке отправился управляющий — тот самый шотландец, что вечно болтает в канавах и осушке и других таких же бесполезных делах, на которых не наживешься; так, видите ли, этот управляющий тоже потянулся вслед за остальными. И вот таким манером и выходит, что одна половина нашего шетлендского Мейнленда пропала, а другая мечется туда-сюда в поисках пропавших, — прямо страшные времена настали!
Капитан Кливленд сдержал свой гнев и выслушал эту тираду достойного негоцианта хотя и с нетерпением, но не без надежды услышать что-либо относящееся к нему лично. Зато теперь его спутник, в свою очередь, потерял терпение.
— А платье, — закричал он, — платье, платье, платье! — сопровождая каждое восклицание взмахом трости, да так ловко, что она свистала у самого уха коробейника, не задевая его.
Брайс, уклоняясь от каждого из этих ударов, вопил:
— Нет, сэр, мой добрый сэр, уважаемый сэр, это платье… Почтенная дама так сокрушалась о своем старом господине, и о молодом господине, и о досточтимом капитане Кливленде, и по поводу горя в семье досточтимого фоуда, и по поводу самого досточтимого фоуда, и из-за управляющего, и из-за Клода Холкро, и по поводу всех прочих поводов и отношений, что мы с ней смешали нашу печаль и наши слезы, как говорится в Писании, и прибегли к утешению в виде бутылки, да еще позвали на совет ранслара нашего поселка по имени Нийл Роналдсон, весьма достойного человека, это всем в округе известно…
Но тут трость просвистела так близко над его головой, что слегка задела его ухо. Коробейник отпрянул, и истина — или то, что он хотел выдать за истину, — выскочила у него без дальнейших околичностей, подобно тому как пробка после долгого бесполезного шипения и сипения вылетает наконец из бутылки отменного пива.
— Да что еще, черт возьми, вам от меня нужно? Ну, старуха и продала мне сундук с платьем: оно мое, я его купил и на этом буду стоять до конца дней своих.
— Иными словами, — сказал Кливленд, — жадная старая ведьма имела бесстыдство продать вещи, которые ей не принадлежали, а ты, честный Брайс Снейлсфут, имел дерзость купить их?
— Ах, дорогой мой капитан, — ответил «честный» торговец, — но что же нам с ней, бедным, было делать? Сами-то вы, хозяин вещей, пропали, а мейстер Мордонт, что взялся их беречь, тоже пропал, а платье-то лежало в сыром месте и могло попортиться от моли, или плесени, или…
— Так, значит, старая воровка продала, а ты купил мои вещи, чтобы спасти их от порчи? — спросил Кливленд.
— Да, как видите, — ответил коробейник. — Мне думается, благородный капитан, что, пожалуй, так оно и было.
— Ну тогда слушай, ты, наглый мошенник, — сказал Кливленд, — я не хочу пачкать руки о твою шкуру или поднимать шум в этом месте…
— Да на это, пожалуй, у вас у самих есть уважительные причины, капитан, да оно и понятно, — лукаво заметил коробейник.
— Я переломаю тебе все кости, если ты скажешь еще хоть слово! — перебил его Кливленд. — Но послушай, я предлагаю тебе выгодные условия: верни мне черную кожаную записную книжку с замком и кошелек с золотыми монетами, да кое-что из нужной мне одежды, а остальное, черт с тобой, оставь у себя!
