Или, если не в стенах тюрьмы, то в пределах ада? И стал Иксом, темным мессией, черным Спасителем?
А человек, который вышел из гробницы в саду, не позволил Марии дотронуться до него — Noli me tangere![7] — потому что все еще пребывал в демоническом состоянии. Рука Марии своим прикосновением сняла бы с его одеяния не живительный разряд добродетели, но пронизывающую вспышку порока. А Фома Неверующий не пострадал только потому, что небесные правители или правитель — приняли к тому времени решение о внутренней сущности лже-Христа. И переключили огромный потенциал зла, содержавшийся в его одеянии и плоти, на добро. В моей гипотезе, надо признать, это слабое место, так как только по доброй воле может человек отвернуться от добра и стать на путь порока.
Все, что я рассказал вам, конечно же, только мои размышления, догадка. Возможно, лже-Христос ошибался, когда творил зло в аду, чтобы делать добро на Земле и на небесах. Он, наверно, понял, что цель не оправдывает средства и что творить зло — даже по отношению к грешникам, которые так или иначе осуждены на вечные муки, тоже является злом. И ему позволили так быстро спастись только затем, чтобы над ним свершилось еще более суровое, беспощадное возмездие.
После глотка земной свободы его вернули в ад. А само вознесение — это ложь. Ложь во спасение. Ведь Христос все еще находился здесь, то есть в аду. Апостолы думали, что он возносится, а на самом деле он (беглец) опускался. Что-то вроде небесно-земноадской теории относительности, если так можно выразиться.
«О Боже, — подумал Кулл. — Я только убил время с этим чокнутым! — И вдруг его как ударило: — Погоди, погоди, и о чем я только думаю? Это же просто чудесно!»
Чудесно, да, но не из тех двух соображений, которые привел Федор, а из третьего, о котором он промолчал.
— Продолжай, — сказал Джек. — Нас временно разъединят, но оператор снова соединит нас. Просто не вешай трубку.
Он отключился от линии, затем нажал на кнопку в основании телефона. Это давало ему возможность войти в прямую связь со Стенгариусом, одним из сидящих за столом у помоста. Он вкратце передал Стенгариусу рассказ Федора. Тот заинтересовался, и тогда Кулл выложил ему все, с подробностями.
— Как вы считаете, Председатель клюнет? — спросил Кулл. — По-моему, в той чепухе, что наговорил Федор, есть по меньшей мере четыре золотые жилы, причем богатейшие. Один Бог знает, сколько еще можно выжать из него.
— Согласен, Кулл, — произнес Стенгариус. — Но решать ему.
Стенгариус положил трубку и сразу позвонил Председателю. Его звонок шел не напрямую, но через секретаря, который сидел в кресле, вырубленном из ступеней Помоста; Кулл смотрел, как тот отвечает Стенгариусу и переключает связь на Председателя.
Старик прятал телефон под бородой. Он сунул руку в белесую спутанную массу — похожую на клубок неотваренных спагетти или белых червей — и вытащил трубку. Стенгариус говорил, и Председатель долго слушал его, не перебивая. Во всяком случае, губами он не шевелил. Затем неожиданно его длинные-предлинные волосы на верхней губе слегка раздвинулись, и под ними открылся черный провал. Председатель повернулся к Куллу — на мгновение перед ним мелькнул профиль, украшенный вогнутым носом, похожим на перевернутый ятаган, — и уставился на служащего своими черными глазами. Насколько Куллу было известно, человеческие глаза не светятся отраженным светом, как у кошек, но он мог поклясться, что глаза старика светились. Наверно, в них отражался страх Кулла, яркий огонек ужаса в ночи.
Председатель кончил говорить по телефону, и Стенгариус, подняв глаза на Джека, показал ему сложенные буквой «О» большой и указательный пальцы.
Кулл улыбнулся. Если все пойдет как надо, он сможет продвинуться по службе и получить место в нижнем ряду, на дне. А в один прекрасный день, не исключено, дослужится и до секретаря. А там, возможно — хотя не очевидно, — и до поста Председателя. Тот уже так давно занимает трон.
Голос Федора оторвал Кулла от мечтаний:
— Мистер Кулл, я еще не закончил. Осталось совсем немного.
Джек вдруг понял, почему этот голос показался ему знакомым. Ну конечно! Он слышал его совсем недавно, в своей квартире, когда после ухода доктора Б. О. хотел положить на место телефонную трубку.
— Внизу, в канализации! — произнес Кулл.
На другом конце тяжело задышали. Молчание. Потом произнесли слова на каком-то славянском языке, очевидно, русском. Реплика Кулла, видимо, ошеломила Федора, раз он перешел на родной язык. Наконец он проговорил на древнееврейском:
— Что вы имеете в виду?
— Сегодня утром твой телефон случайно подключился к моему, — ответил Кулл. — Я слышал тебя. Вот почему твой голос показался мне как будто знакомым. Ты ведь не служащий Коммутатора. Что в таком случае ты делаешь на телефоне?
Кулл не стал говорить, что подслушал только последние слова разговора и только его голос. Пусть панический страх вытрясет из Федора все, о чем Кулл не знал. Гнилые яблоки, упавшие от ветра осознания вины. Во всяком случае он надеялся на это.
— Мистер Кулл, — сказал Федор, — я не знаю, как долго вы слушали. И на чьей вы стороне. — Он так и не ответил, почему воспользовался телефоном.
— На стороне Человека, — произнес Кулл. — Или ты думаешь, что я — мерзопакостный Иуда? Я не стану работать на Правителей, черт бы их побрал!
— Я не хочу больше говорить по телефону, — разволновался Федор. — Я как-то не подумал об этом раньше. Правители могут подключиться к этой линии.
— Если и так, то они пока ни разу не проявляли себя в этом отношении, — заметил Кулл. — Коммутатор работает уже довольно долго, и они никогда ни во что не вмешиваются. Во всяком случае, их вмешательство, если когда и имело место, было косвенным.
Его снова бросило в пот. Время от времени люди исчезали. Может быть, Правители, которых никто никогда не видел, но которые все-таки должны существовать…
— Вы знаете, где я, — сказал Федор. — Я подожду вас здесь.
В трубке щелкнуло, и телефон отключился.
Кулл не стал перезванивать Свену, а вместо этого решил пойти прямо к нему и Федору. Ему пришлось спрашивать разрешения выйти. Но после того как он объяснил, что Федор может оказаться для них сущей находкой, ему велели не упускать такой возможности. И все выяснить.
— Если ты и вправду откопаешь что-нибудь на благо Коммутатора, то станешь большим человеком в организации, — высказался Стенгариус. — Больше, чем ты есть, по крайней мере. Только не заносись слишком. Иначе тебя быстро обстругают — не успеешь даже сообразить, откуда ножи на твою голову. Я бы сам взялся за это задание, но мне сейчас некогда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
