— Скажите мне одно, — произнес Хортон, — Я, признаться, в недоумении. Вы участвуете в этой, как вы ее называете, картографической экспедиции. А по мне она похожа на стрельбу наобум по кустам. Ваши шансы на успех — не больше одного на миллион, и тем не менее…
— Я же говорила вам, что я в экспедиции не одна, есть и другие.
— Но если б вас был даже миллион, лишь одному выпадет шанс вернуться в мир, который он уже посещал. И если лишь один человек найдет путь домой, вся затея сведется к пустой трате времени. Нужно, чтоб успеха добились минимум человек десять, прежде чем возникнет статистическая вероятность, что туннели можно нанести на карту или хотя бы начать наносить на карту.
Она смерила его холодным взглядом:
— Там, откуда вы прибыли, вы, конечно, слышали о вере.
— Разумеется, я слышал о вере. Вера в самого себя, вера в свою страну, вера в свою религию. Но какое это имеет отношение к делу?
— Вера — зачастую единственное, что нам остается.
— Вера, — сказал он, — означает, что вы допускаете возможность чего-либо, несмотря на то что вам прекрасно известно, что оно невозможно.
— Зачем так цинично? — спросила она. — И так недальновидно? И так материалистично?
— Я ничуть не циничен. Просто беру в расчет теорию вероятности. И нас никак нельзя упрекнуть в недальновидности. Напоминаю, мы были первыми, кто полетел к звездам, кто оказался способен полететь к звездам или убедил себя в том, что способен полететь, именно исходя из материалистических воззрений, которые вы, по-видимому, так презираете.
— Это правда, — согласилась она, — но я говорила вовсе не о том. Земля — одно, а звезды — совсем другое. Когда вы оказываетесь среди звезд, ценности изменяются, углы зрения тоже. Есть старое выражение: игра идет по другим правилам — кстати, вы не могли бы объяснить мне, что оно значит?
— Вероятно, это намек на какие-то спортивные соревнования.
— Вы имеете в виду дурацкие упражнения, которые когда— то были в моде на Земле?
— А что, у вас их больше нет? Никаких спортивных соревнований вообще?
— Слишком многое надо сделать, слишком многое познать. Мы не испытываем больше нужды в том, чтоб изобретать искусственные развлечения. У нас нет на них времени, а если б и было, они бы никого не заинтересовали, — Вдруг Элейн показала на строение, почти поглощенное кустами и деревьями, — Я думаю, это оно.
— Что «оно»?
— Дом, где гнездится странность. Та самая необычность, о которой я говорила.
— Войдем и посмотрим?
— Не вполне уверена, стоит ли. Сказать вам по правде, я немного боюсь. Понимаете, боюсь того, что мы там найдем.
— А что найдем, вы не догадываетесь? Вы сказали, что чувствуете необычность. Но ваше восприятие не настолько развито, чтобы по крайней мере намекнуть, что именно?
Элейн покачала головой:
— Нет, я знаю лишь, что там нечто странное. Нечто за пределами обыденности. Может быть, и страшное, хоть я не ощущаю настоящего страха. Просто какой-то толчок в мозгу и следом опасение необычного и непредвиденного. Мной владеет неприятное чувство странности, только и всего.
— Туда будет нелегко проникнуть, — заметил Хортон. — Заросли очень густые. Могу вернуться в лагерь и захватить мачете. По-моему, у нас в багаже оно было.
— Не беспокойтесь, — сказала она и расчехлила оружие, свисающее с пояса. — Это прожжет нам дорогу.
Оружие оказалось массивнее, чем выглядело в кобуре, — остроносое и довольно громоздкое оружие. Он присмотрелся внимательнее.
— Лазер?
— Вероятно, да. Точно не знаю. Не только оружие, но и инструмент. На моей родной планете это стандартная вещь. Каждый житель носит его с собой. Его можно отрегулировать, видите? — Она показала на диск, встроенный в рукоятку. — Можно собрать лучи режущим острием, можно пустить веером, как хотите. Но почему вы спрашиваете? Ведь у вас есть собственное оружие…
— Мое оружие другое, — ответил Хортон, — Довольно грубое, но эффективное, если умеешь с ним обращаться. Оно выбрасывает снаряд. Пулю. Сорок пятый калибр. Это оружие, но никак не инструмент.
— Я слышала о таком принципе, — нахмурилась Элейн. — Концепция восходит к глубокой древности.
— Может, и так, но когда я вылетал с Земли, у нас не было ничего лучшего. В руках человека умелого оружие действует точно и весьма смертоносно. Высокая начальная скорость, огромная убойная сила. Патроны заряжаются взрывчатым веществом, кажется нитроглицерином, а может, кордитом. Я не знаток химической стороны дела.
— Но никакое взрывчатое вещество, никакая химическая смесь не могли сохраниться в течение такого срока, что вы провели на корабле. Все они со временем распадаются.
Хортон взглянул на нее внимательно, удивленный ее познаниями, и согласился:
— Я не подумал об этом. Но вы правы. Разумеется, тут не обошлось без конвертора материи…
— У вас есть конвертор?
— По словам Никодимуса, да. Я сам его не видел. И вообще, честно говоря, не видел ни одного конвертора в глаза. Когда нас загнали в холодный сон, никаких конверторов материи еще не было. Их изобрели позднее.
— Еще одна легенда, — сказала она. — Утраченное искусство…
— Вовсе не искусство, а технология.
Она пожала плечами:
— Так или иначе, это утрачено. У нас нет конверторов материи. Как я и сказала — еще одна легенда.
— Ладно, — прервал ее Хортон, — так мы собираемся выяснить, что это за необычность? Или мы просто…
— Нет, мы пойдем и посмотрим, — сказала она. — Я устанавливаю самый низкий уровень излучения.
Она опустила свое устройство — из дула вырвалось бледно— голубое сияние. Заросли задымились с жутковатым шорохом, в воздухе поплыла пыль.
— Осторожнее, — предостерег он.
— Не тревожьтесь, я умею обращаться с этой штукой, — отрезала она. И было очевидно, что действительно умеет, — в кустах открылась ровная узкая тропинка, аккуратно обогнувшая попавшееся на пути дерево. — Незачем его жечь, — пояснила Элейн. — Не будем расточительны сверх необходимости.
— Все еще ощущаете это? — поинтересовался Хортон. — Эту вашу странность? И все еще не разобрались, что она такое?
— Она по-прежнему там. А что это, я не догадываюсь, точно так же как и прежде.
Женщина убрала оружие в кобуру. Засветив фонарик, Хортон вступил в здание первым.
Внутри было темно и пыльно. Вдоль стен торчала полуразвалившаяся мебель. Какая-то мелкая зверюшка пискнула, объятая ужасом, и метнулась через комнату, ускользнув смазанной тенью во тьму.
— Мышь, — предположил Хортон.
— По всей вероятности, нет, — спокойно ответила Элейн, — Мыши — это принадлежность Земли, по крайней мере так нас уверяют старые детские стишки. Например, такой: «Побежала мышка-мать, стала кошку в няньки звать…»[5].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
