Тараканов съел в трибунальской столовке невкусный ужин и отправился на Литейный, 60. Меблированные комнаты «Интернационал» (бывшие – «Националь») находились на четвертом этаже огромного пятиэтажного дома, субинспектор, пока поднялся, запыхался. «Старею», – с сожалением подумал он. Получив номер, он сразу же завалился спать. Ему было не до красот бывшей столицы.
* * *
Он как убитый спал всю ночь и проспал бы до полудня, если бы его не разбудил с вечера предупрежденный коридорный. Тараканов поставил свой чемодан на подоконник и пошел на почту. Отправив телеграмму, он попросил в номер самовар, снял с подоконника чемодан и лег на кровать со свежим номером «Известий». Вместо самовара ему принесли только стакан чаю.
Вечером ему доставили запечатанный конверт без каких-либо надписей. Субинспектор разорвал конверт и прочитал:
«В восемь в Летнем саду. Сядьте на любую скамью у памятника Крылову, рядом положите сегодняшний номер «Социал-демократа», заголовком вперед, на газету – свой головной убор. Руки скрестите на груди».
Текст был набран на пишущей машинке.
– Кто записку принес? – спросил Тараканов у коридорного.
– Пацан какой-то. Еще, стервец, отдавать не хотел, пришлось ему рублевку дать.
– Вот вам «зеленая» за труды.
– Мерси! Чайку не желаете?
Тараканов посмотрел на часы. Они показывали половину восьмого.
– Нет, спасибо. Мне бы сегодняшний номер «Социал-демократа» раздобыть.
– Так этого добра у нас навалом, сей момент принесу.
Получив газету, субинспектор опять поставил чемодан на подоконник и поспешил на улицу.
* * *
Чудные аллеи с выхоленными клумбами цветников, газоны и золотые песчаные дорожки сада были загажены, заплеваны, засыпаны семечками и папиросными окурками. Фигуры мраморных статуй украшали афиши с воззваниями, многие из скульптур были опрокинуты и повреждены. Создавалось такое впечатление, что в саду шли бои.
Парк кишел людьми в военной форме, лузгающими зерна подсолнуха и прогуливающимися под ручку с бедно одетыми, но самодовольно выглядевшими девушками. Интеллигентной публики видно не было.
Тараканов после поступления на службу в милицию стал одеваться по-пролетарски, поэтому своей косовороткой и потрепанным пиджаком от других посетителей сада не отличался.
Он нашел свободное место на скамье, положил рядом с собой газету, на нее водрузил кепку, скрестил на груди руки и стал ждать.
– Что, Осип Григорьевич, нужда заела? – послышался за спиной до боли знакомый голос.
* * *
Кунцевич постарел и осунулся – не новый, но еще неплохо смотревшийся чесучовый костюм висел на нем мешком, кончики усов обвисли. Но блеск в глазах сохранился.
– Пойдемте к реке, Осип Григорьевич, а то в обществе этих эмансипированных кухарок и их кавалеров я чувствую себя неуютно.
Облокотившись на гранитный парапет набережной, бывший чиновник Департамента полиции смотрел на Петропавловскую крепость.
– Вот, слава богу, и дожили мы до лета. Ну-с, – Кунцевич обернулся, – что хотите продать?
Тараканов ничего не понимал, но виду не подал:
– Ничего, Мечислав Николаевич. Я здесь по службе.
– Вот оно как! – Казалось, бывший начальник нимало не смутился. – Поступили к большевикам?
– Обстоятельства…
– Понимаю-с. Я сам в прошлом году просился в милицию. Не взяли старика, а то бы, глядишь, вместе бы всякую контру ловили. У Карла Петровича изволите служить?
– Да, в розыскной милиции, но не у Маршалка, Карл Петрович уволился.
– Уволился? Не слышал. А почему милиция? Такими, как я, вроде ЧК занимается?
Тараканов внимательно посмотрел на бывшего начальника. Тот отвел взгляд.
– А ведь у меня дома вам бывать не приходилось?
– Нет.
– Тогда милости прошу в гости.
Тараканов снял кепку и протер вспотевший лоб платком.
Их встретила горничная в белом переднике. Она приняла у хозяина трость и канотье и вопросительно взглянула на Тараканова. Тот замешкался, а потом передал барышне свою мятую кепку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В прихожую вышла красивая дама лет тридцати пяти.
– Танечка, позволь представить тебе моего бывшего коллегу – Осипа Григорьевича Тараканова. Встретились сейчас совершенно случайно и вот пришли поболтать о былом. Моя супруга – Татьяна Федоровна, – обращаясь уже к Тараканову, представил даму Кунцевич.
– Очень приятно, мадам.
– Милости просим, я всегда рада гостям, тем более, если они старые друзья Мечислава Николаевича, – приятным голосом проговорила мадам Кунцевич, протягивая Тараканову руку для поцелуя. – Я прикажу Дуне собирать на стол.
– Благодарю вас, я не голоден.
– Никакие возражения не принимаются. Сейчас в кабинете проглотим по аперитивчику и отобедаем! – Кунцевич взял Тараканова под локоть и повел к одной из выходивших в прихожую дверей.
От прекрасного эриванского коньяка на душе сразу стало легко.
– Как у вас хорошо, Мечислав Николаевич, будто ни войны нет, ни революций. Как вам это удается?
– Это – роскошь показная. Вся обстановка безнадежно заложена, мы с вами допиваем последнюю бутылку из моих довоенных запасов. – Бывший начальник поставил бокал на стол. Улыбка с его лица исчезла. – Как вы узнали о моих сегодняшних занятиях?
– О ваших делах мне ничего не известно. А вышел я на вас благодаря вот этой записке. – Тараканов протянул листок из записной книжки.
Кунцевич внимательно его прочитал.
– Как у вас эта бумажка оказалась?
Осип Григорьевич рассказал про разбойное нападение.
Хозяин квартиры откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.
– Уж не думаете ли вы, милостивый государь, что ваш покорный слуга на старости лет переквалифицировался в налетчики?
– Нет, конечно, Мечислав Николаевич, не думаю. Но мне бы хотелось знать, каким боком вы прикосновенны к этой записке.
Кунцевич наполнил опорожненные бокалы, подал один из них Тараканову, сделал глоток из своего.
– Видите ли, Осип Григорьевич, сейчас я служу бухгалтером в одной конторе, я по первой профессии – бухгалтер. Получаю шестьсот рублей в месяц, да чувствую, что и контора моя скоро накроется. Поэтому вынужден подрабатывать. Вам, вероятно, известно о Декрете от 15-го сего января?
– Этих декретов столько, что запомнить просто невозможно. О чем он?
– О казенной монополии на торговлю золотом и другими драгоценными металлами.
– Что-то слышал.
– По этому Декрету все ювелирные изделия, вес которых превышает шестнадцать золотников, должны быть сданы государству по цене тридцать два рубля за золотник. У нас сейчас тридцать два рубля три фунта конины стоят! Между тем за неисполнение этого декрета советская власть грозит страшными карами. У меня есть один знакомый, который имеет много наличных и хочет поменять их на что-то более существенное. А я подыскиваю ему людей, у которых, наоборот, есть драгоценности, но нет наличных денег, и получаю за это определенный процент.
Тараканов поставил бокал на стол.
– Спекулируете, значит?
– Да. Раньше это называлось коммерцией. А сейчас – это тяжкое преступление. Вот поэтому такая конспирация. Дело-то приходится иметь в основном с незнакомыми. У нас все строится по принципу пирамиды: мы купили золото у одного, тот рассказал другому, этот – третьему.
– А вам не страшно этим заниматься? Вдруг нарветесь на чекистов?
– Страшно, но мне еще хочется пожить. А на шестьсот рублей в месяц и паек по третьей категории мы втроем не вытянем. За долгие годы беспорочной службы я смог накопить только пять тысяч, они давно кончились, поэтому я и вынужден рисковать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Мне кажется, что при существующей системе конспирации разоблачить вас довольно просто.
– Поверьте, коллега, вам это только кажется, – сказал бывший начальник обиженным тоном.
– Почему же? Будь я верен милицейскому долгу, мы бы сейчас не коньяк пили, а протокол обыска составляли.
