В своем выступлении я ответил на выпады министра:
— Здесь наш молодой коллектив назвали детским садом, способным только на «АА». Как же обстоят у нас дела в действительности? Все правительственные сроки до сих пор мы успешно выполняли. За считанные месяцы в условиях безводной пустыни была создана первая экспериментальная радиолокационная установка, на которой ведутся исследования радиолокационных характеристик баллистических ракет. Начата межобъектовая стыковка средств системы «А» на полигоне. Причем предварительно она была отрепетирована в Москве на нашем стенде и на ЭВМ в НИИ академика Лебедева, для чего между ними организована радиорелейная связь.
Этот стендовый комплекс мы можем продемонстрировать в действии хоть сейчас. На полигоне начаты автономные испытания противоракеты с нашей бортовой радиоаппаратурой и автопилотом СКБ-36. Что же касается двух «А», то к этому финалу явным образом идет система «Даль», — ваше любимое детище, Валерий Дмитриевич. А ведь там работают заслуженные НИИ вашего госкомитета, о которых никак не скажешь, что это детский сад. И еще — о задаче номер один. У каждого коллектива задачей номер один является та задача, которая ему поручена. Противопоставлять нашу задачу задачам других СКБ неправильно. У нас нет второсортных задач.
Выступление министра было рассчитано не только на охаивание противоракетного СКБ-30: мол, взялись не за свое дело и делают его не так как надо. Он еще и натравливал на СКБ-30 другие подразделения КБ-1: дескать, ваша тематика — второй сорт, а первый сорт вы упустили — и кому? Какому-то детскому саду. Но исправить положение еще не поздно, и я вам помогу. Разжечь нездоровый ажиотаж вокруг проблемы номер один, разогнать детский сад, а разработку ПРО взять в гвардейское СКБ — таков был даже не подтекст, а прямой текст его речи. И главные козыри против СКБ-30 он ищет в научном замысле работ: в ту ли сторону едем, не проглядели ли более разумного пути решения проблемы? Министр будет напускать на нас всевозможных критиков и ревизионистов. И проект «Сатурн» здесь — только первая темная лошадка, дальше пойдут табуны. Только успевай отбиваться. А когда же работать?
Но реакция на призывы министра оказалась совершенно неожиданной для него. Теоретический отдел № 42, непосредственно подчиненный главному инженеру предприятия, высказался за включение его в СКБ-30, и это его предложение было оформлено приказом по предприятию. С таким же предложением выступило партбюро СКБ-41 и добилось замены начальника СКБ, проявившего пассивность в этом вопросе. Новый начальник СКБ-41 с полным составом партбюро явился ко мне с предложением полностью переключить силы СКБ на выполнение работ по ПРО под моим научным руководством, как генерального конструктора. Было выражено мнение, что мне необходимо взять на себя такую же роль в управляемом реактивном оружии, как роль Курчатова в атомной технике.
Поблагодарив товарищей за столь лестное для меня предложение, я заявил, что не заслужил сравнения с Курчатовым, а что касается изменения тематического направления СКБ-41, то этот вопрос должен решаться на правительственном уровне одновременно с вопросом о том, кому должны быть переданы разработки, выполняемые СКБ-41. Иначе меня могут обвинить в попытке развала тематики СКБ-41 и захвата власти в КБ-1.
И действительно, под влиянием этих событий, по-видимому, у многих могло сложиться впечатление, будто я рвусь к власти в КБ-1: мол, уже проглотил отдел № 42, на очереди — СКБ-41, готовое добровольно прыгнуть в пасть крокодилу, а после СКБ-41 крокодил запросто закусит Расплетиным с его СКБ-31. К сожалению, в этот бред, вероятно, поверил как в реальность и Александр Андреевич Расплетин, и мысль об этом постоянно его беспокоила. Помню, как это выплеснулось у него наружу даже в такой непринужденной обстановке, когда в июле 1960 года мы оба с женами возвращались домой в хорошем «послебанкетном» настроении в честь 60-летия академика Щукина А. Н.
От станции метро «Динамо» к дому чета Расплетиных шла впереди, мы с женой немного отстали, и вдруг Александр Андреевич начал «выступать». Нина Федоровна его успокаивала. Но он продолжал свой монолог, в котором было и такое: «Подчиняться Кисунько? Не буду!» И кто знает — не было ли в недоговоренной части этого монолога угрозы подмять под себя Кисунько, — угрозы, впоследствии исполненной в сговоре с министром, о чем мною будет сказано ниже.
Позиции, занятые отделом № 42 и СКБ-41, показали, что общественно-моральная обстановка в КБ-1 складывается не в пользу того, к чему призывал министр. Поэтому активные его действия против СКБ-30 были временно приостановлены в надежде на то, что работы по системе «А» потерпят провал, что даст повод для решительных действий. Одновременно делалась ставка на вышибание тематики ПРО якобы более актуальной тематикой противоспутниковой обороны, идею которой в самых высоких инстанциях проталкивал В. Н. Челомей.
Этот конструктор умело использовал факт пребывания в его КБ того самого Сергея Хрущева, от которого в 1958 году отказался мой зам Елизаренков. Челомей получил возможность лично подзаряжать Никиту Сергеевича своими прожектами, и первым из таких прожектов был истребитель спутников. Поводом для этого послужило сбитие зенитно-ракетным комплексом С-75 американского высотного самолета-разведчика Локхид У-2 1 мая 1960 года, главной целью которого, между прочим, была аэрофотосъемка территории нашего противоракетного полигона.
Этот факт получил большой международный резонанс, в известной мере поднял престиж нашего государства. Поскольку теперь надо было ожидать, что США перейдут (точнее, уже переходили) на средства спутниковой разведки, то казалось заманчивым произвести очередной фурор сбитием американского спутника-разведчика. Хотя, между прочим, спутник сбить невозможно: даже весь изрешеченный, он будет продолжать движение по своей орбите.
Но на эту «мелочь» никто не обращал внимания, как никто не задумывался над тем, каким образом можно отличить спутника-шпиона от куска металла из космического мусора, создаваемого при запусках космических аппаратов. На фоне антиспутникового ажиотажа возник проект системы ИС, как совершенно обособленной от средств ПРО, со своей автономной системой обнаружения на базе радиолокаторов ЦСО-П, пока что только строящихся в составе системы «А» как вариант обнаружения баллистических ракет.
Я понимал, что в техническом замысле РЛС ЦСО-П заложен принципиальный изъян, делающий ее непригодной ни для ПРО, ни для противоспутниковой системы. Разработчики ЦСО-П тоже не могли этого не знать и поэтому не торопились выходить со своей координатной информацией на ЭВМ центральной вычислительной станции системы «А», где обнаружились бы безобразно низкие точности ЦСО-П.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
