5-го апреля Родней был извещен, что неприятельские войска садятся на суда, и 8-го, вскоре после рассвета, сторожевые фрегаты сделали сигнал, что французы выходят из порта. Английский флот сейчас же начал сниматься с якоря и к полудню вышел из гавани в числе тридцати шести линейных кораблей. В два с половиной часа пополудни с передовых фрегатов увидели французский флот, к закату же солнца его можно было видеть и с марсов центральных кораблей. Англичане пролежали на север всю ночь, и на рассвете 9-го числа были на траверзе Доминики, но большая часть кораблей их заштилела. Ближе к берегу, к северо-востоку, виднелся французский флот с караваном: собственно боевой флот состоял из тридцати трех линейных кораблей, кроме меньших судов; в караване же было сто пятьдесят судов, под специальной охраной двух 50-пушечных кораблей. Неправильные и переменные ветры, обычные в ночное время и в ранний час дня близ берега, рассеяли это нестройное сборище судов. Пятнадцать линейных кораблей были в проливе между Доминикой и островами Святых, видимо вылавировывая на ветер в полосе свежего пассата, остальные же линейные корабли и большая часть каравана все еще штилели под Мартиникой (план XX, положение I, b). Французские корабли, однако, постепенно, один за другим, наполняли паруса, благодаря задувавшему с берега слабому ветру; и те из них, которые, к своему благополучию, не зашли еще так далеко в открытое море, как английские, отошли от острова и вошли в полосу более постоянного ветра, дувшего в пролив, усилив группу, которая обладала теперь основным элементом морской силы — подвижностью. В то же самое время слабые порывы ветра от юго-востока долетели до английского авангарда, которым командовал Худ, отнеся его слегка к северу от главной части флота, по направлению к двум отделившимся французским кораблям (О и последние упали под ветер в течение ночи и разделили участь заштилевшего без движения английского флота, носы неподвижных кораблей которого направлялись по всем румбам компаса. Худ подошел уже к отсталым французам на дистанцию пушечного выстрела, когда легкий порыв ветра с северо-запада дал им возможность отойти от противника и приблизиться к остальным их кораблям в проливе.
Чем дальше подвигался английский авангард, тем свежее становился ветер, и когда, наконец, он совсем вышел из пролива Святых, то попал в полосу пассата. Де Грасс приказал сигналом каравану идти к Гваделупе, и это приказание было исполнено так хорошо, что все суда каравана скрылись из виду по направлению к северу, к двум часам пополудни, и не появятся уже в нашем дальнейшем изложении. Так как оба упавшие под ветер французские корабля, о которых выше было упомянуто, не ушли еще от опасности нападения на них английского авангарда, получившего теперь благоприятный ветер, и так как этот авангард сильно отделился от своего арьергарда и центра, то де Грасс приказал своему авангарду спуститься и вступить в бой. Сигнал этот был исполнен судами, которым он был сделан, и тремя другими — в общей сложности, четырнадцатью или пятнадцатью кораблями, начавшими сражение в половине десятого утра, оно продолжалось, с перерывами, до четверти второго. Худ скоро принужден был лечь в дрейф, чтобы не отделяться слишком от главного флота, французы же продолжали держаться на ходу, приближаясь с арьергарда и проходя мимо противника с наветра, последовательно, на полудистанции пушечного выстрела от него (план XX, положение I). Каждый корабль их, после прохождения головного корабля английской дивизии, поворачивал оверштаг и спускался обратно к югу до позиции, с которой мог снова занять свое место в строю для атаки, — описывая таким образом непрерывную неправильную кривую, эллиптической формы, на ветре у своих противников. Тяжесть атаки пала на восемь или на девять английских кораблей, но число их последовательно увеличивалось, по мере того, как один корабль за другим выводился порывами ветра из штилевой области под Доминикой, но и французы получали подкрепления по той же причине. Пока бой шел таким образом, часть английского центра — восемь кораблей, один из них под флагом Роднея (положение I, а), — тщательно пользуясь всяким, даже слабым, порывом ветра, сумели подойти ближе к берегу, где и получили морской ветер, более сильный здесь, чем в открытом море. Сейчас же за тем это было около одиннадцати часов утра, эти корабли легли на север, будучи теперь сзади, но на ветре, относительно как английского авангарда, так и относительно нападавших на него (положение II, а). Последние, видя это, повернули оверштаг и, прекратив на время бой, направились к югу, для соединения со своим центром с тем, чтобы поставить восемь кораблей Роднея между двух огней. В половине двенадцатого французы снова построились в кильватер, на правом галсе, так как большая часть кораблей их была уже в полосе ветра, тогда как английский арьергард все еще штилел. Численный перевес на стороне французов позволил им растянуться с севера на юг вдоль всего протяжения английской линии, тогда как последняя все еще была разорвана большим промежутком между авангардом и центром (положение II). Нападение на Худа, поэтому, было энергично возобновлено, но французский центр и арьергард (6), бывшие в полосе ветра, не подходили ближе и обстреливали дивизию Роднея с большой дистанции. В четверть второго часа французы, увидев, что вся британская линия приближается, прекратили стрельбу, и в два часа Родней спустил боевой флаг, так как неприятель удалился.
Сражение 9-го апреля свелось в сущности не более, как к артиллерийскому поединку. Один французский корабль Caton, 64-пушечный, получил повреждения, которые заставили его удалиться к Гваделупе. Два английских корабля были на время выведены из строя, но исправили повреждения, не оставляя своего флота. Существенное преимущество было поэтому на стороне последнего. Мнения о поведении графа де Грасса в этот день различны, но они разделяются по отношению к рассмотренному уже нами основному принципу — а именно: должны ли были действия адмирала определяться конечной целью, или же непосредственною возможностью разбить флот неприятеля. Факты дела таковы: шестнадцать судов английского флота — весь арьергард и четыре из центра (положение II, с) все время не были в состоянии открыть огонь по противнику. Французские же корабли, по-видимому, все, от первого до последнего, могли принять участие в сражении. В начале его только восемь или девять английских кораблей были противопоставлены пятнадцати французским. В конце — двадцать английских боролись против тридцати трех французских, и эти условия сохранялись неизменными в течение четырех часов. Таким образом, де Грасс встретился с враждебным флотом, превосходившим его флот, по крайней мере численно, но волею провидения силы англичан разделились так, что почти половина их не могла сражаться. Все корабли де Грасса были в полосе ветра, на командиров их он мог положиться. Что же мешало ему атаковать девять кораблей Худа со своими пятнадцатью, поставив каждый из шести кораблей арьергарда противника между двумя своими? Если бы девять кораблей Худа были серьезно разбиты, то и дальнейшие движения Роднея были бы безнадежно расстроены. Французы потеряли только пять кораблей в своем поражении три дня спустя. Рассматривавший это дело морской суд, однако, так формулировал французскую доктрину: "Решение настаивать на бое только с частью своего флота может считаться со стороны адмирала актом благоразумия, который мог вызваться конечными целями кампании". По этому поводу один французский профессиональный писатель естественно замечает, что если только атака была необходима во всяком случае, то было бы благоразумнее предпринять ее всеми силами, чтобы на каждый отдельный корабль пришлось меньше аварий; между тем как в конце концов весь флот неизбежно был бы привлечен к поддержке всякого корабля, который, потеряв рангоут, не в состоянии был бы снова выйти на ветер.
Три раза[194] в течение одного года фортуна давала де Грассу случай атаковать английские флоты при решительных шансах в его пользу. Ее расположение к нему наконец истощилось. Через три дня он должен был увидеть, как решительны для конечных задач кампании могут быть результаты одного сражения и потеря нескольких кораблей. С 9-го числа до утра 12-го французский флот продолжал лавировать на ветер между Доминикой и островами Святых, в неправильном строе. Англичане же ночью 9-го числа пролежали в дрейфе для исправления повреждений. На следующий день они возобновили погоню за французами, но те уже успели далеко уйти от них. Ночью 10-го числа два корабля, Jason и Zele, столкнулись между собою. Последний был больным местом французского флота в течение этих дней. Он был одним из тех, которые чуть не попались в руки неприятеля 9-го числа, и сделался также причиною и конечного бедствия. Повреждения Jasoria. были так велики, что он должен был спуститься к Гваделупе. 11-го числа главная часть флота была на ветре у островов Святых, но Zele и еще один корабль увалились так далеко под ветер, что де Грасс должен был спуститься для прикрытия их, потеряв таким образом много в выигранном им ранее расстоянии. На следующую ночь Zele опять столкнулся — на этот раз с флагманским кораблем де Грасса, который потерял несколько парусов, тогда как первый, не имевший права на уступку ему дороги и бывший вполне виноватым, лишился и бушприта и фок-мачты. Адмирал послал фрегату Astree приказание взять Zele на буксир… И здесь появляется на момент на страницах нашей истории знаменитая и трагическая фигура, так как капитаном фрегата Astree был злополучный исследователь Лаперуз, тайна исчезновения которого с двумя кораблями и со всем их экипажем оставалась столь долго нераскрытой. Два часа были потрачены на взятие корабля фрегатом на буксир — работа, исполненная не бойко при благоприятной погоде и настоятельной спешности, но все-таки к 5 часам утра оба судна были уже на пути в Бос-Тер, куда еще ранее прибыли Caton и Jason, так же, как и караван. Французский флот потерял таким образом из своего боевого состава три корабля со времени ухода с Мартиники.
