- Как я мог сделать такое! Как я мог убить того, кто спас меня!! Будь проклят тот черный колдун, что украл у меня душу!!!
Витторио схватил Милава в объятия и стал баюкать его, надеясь этим оживить мертвого товарища. Потом Чезаротти встрепенулся, бережно положил Милава на доски палубы и стремительно кинулся к тюкам, которые они успели донести до лодки. Стал что-то лихорадочно искать, разбрасывая вещи и продолжая бессвязно бормотать. Наконец нашел - Милав с удивлением узнал рубиновую склянку, подаренную ему Нагином-чернокнижником на тот случай, "когда и мать далеко, и отец во сырой земле перину себе взбивает". Отбив горлышко эфесом шпаги, Витторио трясущимися руками вылил половину содержимого в рану на груди кузнеца, а остатком смочил платок, который достал из своей куртки и которым затем накрыл голову Милава. Занятый этими манипуляциями, он не замечал, что лодку давно уже несет по морю и что парус хлещет о мачту.
Витторио долго смотрел на тело Милава, лежавшее перед ним и плавно покачивавшееся в такт волнам. Потом что-то громко прокричал в грозовое небо и принялся лихорадочно убирать парус (усиливающийся ветер грозил опрокинуть лодку). Парус не давался, и Чезаротти просто обрубил такелаж широким мечом, оставленным кем-то из нападавших. Затем столкнул полотнище в море и стал привязывать Милава к мачте. Он торопился, поэтому у него ничего не получалось. Наконец, закончив с Милавом, он поднялся на ноги и, шатаясь, пошел за своей шпагой. Поднял ее, внимательно оглядел, будто отыскивая на блестящей поверхности ответ на мучивший его вопрос. Примерился, чтобы нанести самому себе смертельный укол. Но клинок был слишком длинным. Витторио без сожаления швырнул шпагу на палубу и переломил каблуком. Потом поднял меньшую половину и, расставив пошире ноги, приготовился к последней встрече с безразличным к человеческим судьбам клинком. Лица его Милав не видел, но по трясущимся плечам можно было догадаться, что решение далось Витторио нелегко. И вот грудь его рванулась навстречу смерти...
Однако налетевший шквал швырнул неуправляемую лодку на пенный гребень, и не удержавшийся на ногах Чезаротти полетел на палубу. Шпага отлетела в сторону, а самого Витторио ударило о надстройку на носу лодки. Он сник, и тело его покатилось к Милаву, надежно привязанному к мачте. В этот миг налетел шквал столь сильный и яростный, что мачта с остатками паруса не выдержала. С громким треском она переломилась, и верхушка ее рухнула вниз, запутавшись в обрывках такелажа. Милав и Витторио были надежно погребены под обломками А шторм между тем продолжался...
- Витторио... он погиб?
- Нет. Он жив-здоров. Мы нашли вашу лодку рано утром. Шторм ее основательно потрепал. Ты был в состоянии наджизни, а Витторио получил небольшое сотрясение. Он оправился уже на третий день.
- Третий день? Сколько же времени я у вас нахожусь?
- Вчера было три недели.
- Три недели!!!
- А чего ты удивляешься? "Наджизнь" - состояние своеобразное. Никому и ничему не подконтрольное.
- Три недели! - продолжал бормотать Милав. - А как же мои друзья?
- Ты о Кальконисе и Ухоне?
- Ну да...
- О них мы ничего не знаем.
- Ты все время говоришь "мы" - кто же ты?
- Помнишь встречу в лесу незадолго до вашего прибытия на побережье?
- Да. Так вы - черви Гомура!
- Странный смысл вкладываешь ты в это понятие, а оно означает всего лишь народ, ведущий свою историю от Гомура-великана, на заре времен заповедавшего своим потомкам жить только в гармонии с природой.
- Но черви..
- Не черви, а червио, - маленькие человечки, построившие Гомуру его первое жилище.
- Невероятно!
- Так что - ты хочешь поговорить с Витторио?
- Он здесь?!
- Разумеется. С самого первого дня. Только тебе следует сначала потренировать свои голосовые связки - едва ли они сразу окажутся готовы к общению.
Милав сделал усилие и открыл глаза. Перед ним стоял один из таинственных лесных обитателей, что встретили их отряд почти месяц тому назад. Был он молод и невысок. Но его облик несомненно напоминал старика, назвавшегося "Никто".
Милав попытался сесть. Тело его не слушалось, пришлось повторять и повторять усилия несколько раз. Собеседник молча наблюдал за ним, не делая попытки помочь. Милав вдруг подумал, что он так и не спросил его имени.
- Лооггос... - донесся мысленный шепот.
Милав кивком головы поблагодарил и продолжил свои попытки. На десятый или двенадцатый раз сесть ему удалось, но ноги были еще слишком слабы и не держали исхудавшее тело.
Милав в изнеможении откинулся на свое ложе.
- Пока так побуду...
Губы покрылись горьковатым налетом, а в горле словно теркой кто-то работал все последние дни. Поэтому слова коряво хрустели, как первый ледок на осенних лужах.
- Твой голос намного грубее твоих мыслей!
- Это пройдет, - отмахнулся Милав. Вторая фраза прозвучала увереннее. Кузнец приободрился. - Всегда трудно начинать что-то сначала...
- Думаю, уместнее будет сказать - заново.
- Не придирайся к словам. У меня с ними еще не все в порядке...
- У тебя и с остальным не лучше. Думаю, визит твоего бывшего товарища следует немного отложить.
- Почему "бывшего"?
- Ты хочешь сказать, что по-прежнему считаешь его своим товарищем?!
Милав на секунду задумался:
- Я хотел бы считать его таковым... Но ты прав, Лооггос, мне лучше отлежаться до завтра...
ЗОВ!
... Бесконечно совершенство окружающего мира, и бесконечны проявления облика совершенства. Каждый новый миг жизни может стать его началом - так же, как и сама новая жизнь может начаться в любой миг. Но это не значит, что прошлое устарело. Разве можно помыслить, что жизнь устарела?! Нет! Подобное возможно только в представлении человека, не стремящегося к Свету. Ты же помни: любое обновление мышления неизбежно ведет к новой жизни - в какой бы необычной форме она не проявлялась...
Ночь пролетела в одно мгновение. Милав даже поразился ее скоротечности. Что это - последствия болезни или же приобретенная способность влиять на течение времени своим эмоциональным состоянием? (Милав засыпал с чувством нетерпеливого ожидания встречи с Витторио - и время повиновалось ему?)
Милав мысленно позвал Лооггоса и получил ответ:
- Ты уже готов к встрече с Витторио?
- Готов!
- Тогда жди...
Милав почувствовал, как неистово заколотилось сердце. Пришлось даже руки приложить к груди, чтобы успокоить его бешеный бег.
Долго ждать не пришлось. Приоткрылся участок стены непонятного цвета, и прямо на кузнеца шагнул Витторио. Но это был не тот весельчак и балагур, что еще месяц назад смешил росомонов, безжалостно коверкая и перевирая их слова. Теперь это был худой человек с опущенными плечами и потухшим взором. Милав даже усомнился: да он ли это? Однако мимолетная встреча их глаз рассеяла сомнения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
