Пёстрый Фазан словно объелся сорных грибов. Взор в землю потупил: не слышит, не видит. Смерть тяжела, но печаль тяжелее. Всех потерял пожилой охотник. Другие держатся бодро, лица тверды, голос не дрогнет. Только уголки глаз блестят затаённой печалью и у Огненного Льва, и даже у старого Бурого Лиса. Режущий Бивень их хорошо понимает, такова жизнь. Он берёт слово, теперь по всем правилам, заранее подняв руку:
– Волчий Клык, видели ли вы оружие лесных людей? Видели ли их хитроумные дротики, которые летят дальше любого копья?
Нет, не разглядели. Лесные люди нигде не оставили своих дротиков, поисковики видели оружие лесняков только издали, оно показалось им странным. Теперь собрание просит Режущего Бивня ещё раз рассказать всем об этом страшном оружии. Он рассказывает, как плыл по реке, как заметил врага, и как тот пустил в него заколдованный дротик. Лица охотников серьёзны, притихли все, никто не переспросит. Один лишь шаман ухмыляется. Все остальные считают, что против такого оружия степные люди бессильны. Даже вместе с горными братьями. Надо раскрыть секрет колдовства и перебороть. Прав Бурый Лис. Поспешность вредна. Пагубна.
Собрание расходится. Режущий Бивень остался, чтобы опять попросить отдать ему пепел, но Бурый Лис опережает ненужную просьбу. Сначала шаман проведёт опознание. Как полагается. Режущий Бивень согласен. Теперь можно идти. Но тут что-то случается в небе.
Таинственный ропот проносится над головами. Людские глаза устремляются вверх, глядят на солнце. Два тёмных рога медленно и неотвратимо пожирают светило. Его волосы вздыбились струями в ужасе, солнце не хочет разлуки с людьми. Всполошившийся ветер в испуге вздымает опавшие листья, вырывает траву. Заметались тучки на небе, запаниковали. День истончается на глазах, вот-вот отделится душа – и мир может рухнуть.
Люди падают наземь или стоят без движения. В небе не видно ни одной птицы, ни один зверь не подаст голоса. Перелом. Мир останавливается.
Шаман Еохор бормочет заклинания. Единственный, кто дерзит противостоять. Выхватил из костра горящую головешку, пытается осветить небо и помочь солнцу. Закричал: «Уходи!.. Прочь! Прочь, затмение!» Ночной Чёрный дух пожирает дневное светило. Ночной Чёрный дух начал действовать днём. Теперь степным людям ясна причина их бед. И также ясна бесполезность противиться. Чёрный дух напустил на их детей и женщин пришедших из страны ночи лесных людей.
Шаман швырнул горящую головешку в небо, но она быстро упала. Заполыхала трава. Завыл волк где-то за стойбищем. Отозвался другой. Зашумели деревья. Вскрикнул филин.
Режущий Бивень в отчаянии. Если б он мог сейчас говорить, он бы крикнул проклятие: «Чёрный дух, почему не мог явить себя раньше, чтобы мы подготовились, чтобы Чёрная Ива не уходила!» Но его губы мертвы. И его мысли мертвы. Потому что он – воин. Он гасит горящую траву, чтобы та не запалила стойбище. Завизжали женщины, запричитали. Охотники потрясают схваченным наспех оружием. Недолго длится затмение. Солнце, побыв в плену, высвобождается. Чёрный дух отступает. Люди гонят нечистого.
****
На Соснового Корня печально глядеть. Сгорбился, будто старик, в глазах пустота. Его сердце не радуется, ничему уже больше не радуется, и это так плохо, от этого грустно глядеть на Соснового Корня, не хочется даже глядеть. Чтоб не грустить самому.
Они вышли ранним утром, ещё до рассвета. Режущий Бивень подговорил Львиного Хвоста и Соснового Корня найти затопленную лодку, чтобы вытащить из неё вражеский дротик и принести шаману. Возможно, шаманские духи-помощники сумеют что-то сказать об источнике колдовской силы чужого оружия.
Сосновый Корень печален. Но и у самого Режущего Бивня тяжесть в груди. Его сердце тоже сжато тоской, оттого и Режущий Бивень глядит вокруг хмурыми глазами. Сосновый Корень рассказал, как видел Кленкена, как говорил с тем – и Режущий Бивень вспомнил. Он тоже видел Кленкена, задолго до Соснового Корня, видел и звал. Он хотел, чтоб Кленкен отменил оргии, он призвал Кленкена – и тот отменил. Теперь оргий нет, как и хотел Режущий Бивень. Но вдобавок нет итого, чего Режущий Бивень никак не хотел. Нет Чёрной Ивы. Нет других женщин. Нет многих детей. Оттого Режущему Бивню не по себе, оттого его сердце в неизбывной тоске, а сам Режущий Бивень, как может, старается об этом не думать. Старается отвлечься. Он что-то должен сделать взамен. Хоть что-то сделать для людей, у которых теперь столько горя. Из-за его неразумия. Зачем звал Кленкена, зачем?
Сжал губы Режущий Бивень. Сердце в груди так щемит, что, кажется, может остановиться, не выдержать. Ещё два шага он сделает – и упадёт. Ещё три шага… не падает. Идёт, скрепя сердце. Про Кленкена никому не обмолвился, в себе схоронил. Как он может такое сказать, как сознается?.. Лучше ему об этом забыть, он приказывает себе позабыть, навсегда – и его голова, может быть, забывает. Голова, но не сердце. Сердце щемит. Сердце тоскует. В сердце печаль. Неизбывная.
На их шеях болтаются обереги из лунного камня. Режущий Бивень уверен в успехе своего предприятия. Враг выпустил несколько дротиков по нему, но он жив. И от забытого дротика не может быть много вреда. Вода, наверное, смыла уже всё колдовство.
Львиный Хвост тоже не выглядит радостным. Сильно задумчивый Львиный Хвост, о своём о чём-то думает, о Черепахе, конечно же. И ему Режущий Бивень «удружил», призвав Кленкена, потому не хочет встречаться взглядом со Львиным Хвостом. Не глядит вообще на того. Больше думает о Сосновом Корне. Перед этим хотя бы не виноват. И, наверное, может помочь Сосновому Корню. Очень любил тот жену. Не может вынести потерю Игривой Оленухи. Но что люди болтают, будто Сосновый Корень вообще помешался от горя, этому Режущий Бивень не верит. Ничего нет непоправимого. Просто Режущий Бивень ведь был уже там, встретил Чёрную Иву и теперь спокоен. Насчёт этого спокоен. Теперь знает: всё в жизни течёт как надо. Потому следует плыть по течению, а не наперекор. Сосновому Корню надо помочь плыть по течению, надо чем-то его увлечь, надо, чтоб тот понял, для чего пришёл на эту землю. Не для бесплодной тоски. Отнюдь.
Режущему Бивню становится легче. Он тоже пришёл сюда не для грусти. Случилось то, что случилось – и хватит об этом грустить. Он звал Кленкена по неразумию, он не ведал, что делает – теперь вот стал ведать. Теперь он другой. Теперь новый. И про старого помнить не хочет. Не хочет и не будет.
Светает долго. Пасмурное небо обволочено серой пеленой, сквозь которую плохо проходит утренний свет. И степь, и река будто скованы оцепенением, вялые воды не плещутся, вялые травы с ночи поникли.
Режущий Бивень теперь думает о своём предприятии. Смогут ли духи шамана справиться с вражьим оружием? Наверняка.
