Она свалилась под деревом. Как будто сначала хотела взобраться наверх, но не было силы. Просто взглянула туда, вверх, – и провалилась в черноту, в которой ничего не было. Совсем ничего.
Когда проснулась, всё было таким же, как прежде. Солнце не показывалось. Однако полумрак как будто подсказывал, что уже утро, она хотела дождаться проблесков солнца, но сильно ныл затёкший бок, ей пришлось встать и немного подвигаться. Наверху что-то зашуршало, она глянула вверх и увидела на ветке рысь. Хищница наблюдала за нею, а она даже не испугалась. «Ну смотри», - сказала любопытной рыси. И куда-то пошла.
Лес изменился. Теперь вокруг росли сосны, стало светлее, она могла видеть небо сквозь просветы деревьев, но ничего там нельзя было высмотреть. Одни только плотные серые тучи, осенние. Она надеялась, что пойдёт дождик, потому что ей как будто хотелось пить, но даже этого не происходило. Ничего не происходило. Она только шла и шла. Неведомо куда. И ей было всё равно. Как будто бы всё равно. Опять пришёл вечер, опять она повалилась, опять была чернота.
Утром она очнулась в тревоге. Кажется, перед самым пробуждением ей приснилось что-то плохое: она пыталась вспомнить, что – и не могла. А потом закричала говорливая сойка. И она вдруг вспомнила, что именно это ей и снилось: сойка кричала, а она в испуге пряталась. Она так и сделала: отползла на четвереньках в кусты и затаилась. У неё сильно шумело в ушах, кружилась голова, и всё казалось каким-то таким ненастоящим, каким-то дурацким постылым сном, из которого можно выбраться, только если снова заснуть. Отпустить всё – и заснуть. Она, наверное, так и сделала бы, но шум в ушах стал сильнее, послышались голоса. Её сон менялся. Она вдруг увидела между деревьев людей и узнала врагов. Ей не было страшно. Скорее, любопытно. Враги вели женщин в плен. Её соплеменниц. Она не удосужилась сосчитать, сколько женщин осталось, просто смотрела, как их подгоняют дубинками. Одну чужаки ударили по голове, по вскрику Маковому Лепестку показалось, что ударили её мать. Но это был только сон или как сон. Откуда-то подал голос волк, необычно странно завыл. Как-то отрывисто, рывками. Ударенная упала, другие женщины подняли её и потащили, а самого Макового Лепестка тащить было некому. Ей нужно было тащиться самой. И она потащилась назад. Туда, откуда вели женщин. Подальше от врагов. Опять вскрикнула сойка, ей стало страшно, она попыталась бежать, споткнулась, упала и ушибла ногу. Теперь она уже не могла бежать. Только медленно брела.
Так она добрела до огромного мухомора и остановилась. Гриб поднимался почти ей до колен, настоящий грибной вождь с красной шляпкой с белыми крапинками, священный гриб. К таким, наверное, приходят за советом старейшины и шаманы – не женщины, не девчонки. И приносят подношения. А у неё ничего не было, только удивление и даже восхищение. Какой великолепный, какой огромный гриб! Как мог такой вырасти… Она опустилась перед ним, чтоб поравняться, ей захотелось поговорить. Хоть с кем-то поговорить.
– Хороший ты, дядя, – сказала она. – Крепко как вырос. Большой, настоящий. А я… вот пришла к тебе такая… мне нечего тебе дать… хочешь… – она не докончила, потому что ей нечего было сказать про себя и предложить было нечего, потому что сама она ничего не могла дать взамен, потому что какой мог быть прок такому грибу от такой вот девчонки. Которая была совсем уже и не она, а непонятно кто, которая просто дохаживала свои последние шаги в этом мире, и которой теперь стало стыдно. Гриб такой прекрасный, такой могучий, а она… когда-то её звали Маковым Лепестком, когда-то она могла порхать, как мотылёк, а теперь… теперь ей хотелось повалиться на усыпанную хвойными иголками землю и ни о чём больше не вспоминать. Ей так хотелось, но гриб её не осуждал, ей вдруг почему-то показалось, что тот улыбается, очень по-настоящему улыбается, как мог улыбаться только её отец. И Маковый Лепесток вдруг поняла, что она может дать этому мухомору. Она может просто его любить. Как ребёнок, как девочка, но – любить. Она совсем наклонилась и вдруг стала лизать его красно-белую шляпку, нежно лизать. Гриб и вправду был как отец. Отец… она вспомнила о нём, он уже ищет её, все ищут её, ей нужно идти, спешить к ним навстречу. Они ищут её у реки, на том берегу, ей даже вдруг померещилось, что она видит троих и ещё одного, потом ей показалось, как она плывёт через реку, долго и трудно плывёт. Потом как будто заполыхал костёр. Полыхал, полыхал и потихоньку угас. И ничего больше не было. А потом она начала чувствовать, что её голова расширяется. Как будто у неё внутри головы стала расти шляпка, такая же, как у мухомора. Это вовсе не показалось ей странным, а только забавным, кажется, она даже засмеялась, что превратится в девочку-гриб, что у неё растёт шляпка и ножка тоже растёт вниз, вот сейчас выйдет из-под подола. Но не успела выйти. Как будто пришёл сон. Удивительно яркий и чёткий. Такой, каких до сих пор не случалось в её жизни.
Сначала все куда-то шли. Люди шли, звери шли, птицы летели – все вместе. Очень всё это было красиво и ярко, словно три солнца светило над ними, словно со всех сторон были солнца, потому что не падало тени нигде. А потом что-то грохнуло, ослепительно вспыхнуло – и везде стала чёрная тень. Только с одной стороны до самого неба полыхала гора. Очень красиво она полыхала. Так красиво, что не было страшно. Завораживал этот поднебесный огонь. Очаровывал. Но им не было страшно. Они плыли с отцом на каком-то странном плоту, отец тоже был странным и всё вокруг было странным – туман, вода и огонь, ничего кроме этого, больше всего притягивал огонь, на который невозможно было насмотреться, так он был красив и грандиозен. «Новый мир созидается, дочка! Но в нём встретишь старое, то, чего ждёшь», - сказал рядом отец, и она удивилась: «А чего же я жду?» В самом деле, чего? Она будто пытается оглянуться по сторонам, от огня отвернулась, смотрит в туман, пытается вспомнить. Чего она ждёт? Ну чего?
С этим вопросом она и очнулась. Долго не думала. Поднялась на ноги. Сказала мухомору: «Прощай, дядя. Спасибо, что был добр ко мне». Сказала и хотела идти, но вдруг ей почудилось, что мухомор отвечает. Или даже не почудилось, потому что в самом деле гриб сказал знакомым мужским голосом: «Найди тут моего ребёнка и съешь». Маковый Лепесток огляделась и сразу же заметила россыпь молодых мухоморов. Все были красивыми, как на подбор, но она тут же выбрала один, выкрутила его из земли, отряхнула и стала есть. Вкусным был гриб. Наверное, вкусным. Но её поразило другое. Она чувствовала прилив сил. Удивительно, но она знала, куда идти! Каким-то образом знала и ни капельки не сомневалась. И ещё знала, что – точно – дойдёт. Она и пошла. Быстро пошла. Ей казалось, что даже ветер свистит в ушах – так быстро она идёт. Лес вокруг не был страшным. Скорее, приветливым. Она замечала много съедобного: грибы сыроежки, брусника, зазевавшаяся белка, которую, она была уверена, можно легко поймать. Но ей не хотелось есть. Хотелось скорее дойти и не отвлекаться. Она шла и шла, а солнце уже опускалось к закату, а у неё всё ещё были силы идти. И желание тоже было. Она не сбавляла шаги, она уверенно шла, а вокруг уже была ночь. Она шла и ночью, она не боялась, она не устала и даже не удивлялась, как так может быть. И уже стало светать. Но, кажется, с рассветом старое понемногу начало возвращаться. У неё стала кружиться голова, деревья пробовали разбегаться перед глазами, она больше не могла ничего вспомнить, она не помнила счёта дням, но упорно шла. Шла и шла. Как будто ноги были сами по себе.
