В отчаянии она обхватила ладонями его голову и сильнее прижала к себе.
Только вот он вдруг исчез.
Это было сродни кошмару, подумала она и протестующе вскрикнула. Мучительный сон с эротическим подтекстом…
И тут Тормент навис над ней, и на этот раз все его тело прижалось к ее собственному. Обхватив ее руками под колени, он развел ее ноги так широко, что почти свернул ее в клубок своим большим весом.
А затем вошел в нее, быстро, резко и глубоко.
Вот теперь она кончила. В тот самый момент, когда он заполнил ее своей длиной, ее тело ответило ошеломляющим взрывом, оргазм был настолько сильным, что Осень прикусила губу собственными клыками.
Когда выступила кровь, он замедлил движения и слизал ее. Но она не хотела медленно. Охватив ладонями его руки, она нашла свой собственный ритм против его члена, направляя его, вбирая его... пока снова не оказалась на грани.
На пороге в никуда.
В начале, ей было так легко получать с ним в постели то, что ей нужно. Но в последнее время, становилось все труднее и труднее...
Осень напряглась под ним, все быстрее и быстрее толкаясь вперед, сходя с ума от раздражения.
Она его укусила.
В плечо.
Отметила его. Ногтями.
Эта комбинация должна была его остановить, потребовать более цивилизованного поведения. Вместо этого, вместе с ее кровью, проникающей в его рот, Тор испустил рык, такой могучий, что звук раскатом грома прокатился по всей комнате, казалось, разрушая стены.
Затем он кончил. И спасибо дражайшей Деве-Летописеце за это облегчение. Он толкнулся в нее, его напряженный член дернулся, и она, наконец, поймала этот ритм сама, ее тело качалось вместе с ним, изголовье кровати билось о стену.
Кто-то закричал.
Она.
Снова послышался грохот.
Лампа...?
Когда они, наконец, успокоились, Осень была вся мокрая, между ног пульсировало, тело ослабло и стало вялым, словно лишенным костей. Одна из прикроватных ламп действительно упала на пол, и, взглянув на противоположную стену, Осень увидела, что настенное зеркало треснуло.
Тормент поднял голову и посмотрел на нее. В свете, падающем из ванной, она увидела раны на его плече.
– О... Господи... – Она приложила ладонь ко рту, в ужасе от зияющих ран. – Мне так жаль.
Он осмотрел себя и нахмурился.
– Ты шутишь?
Снова посмотрев на нее, он улыбнулся с мужской гордостью, что абсолютно не имело никакого смысла.
– Я причинила тебе боль. – Ей хотелось заплакать. – Я…
– Тсс. – Он вытер влагу с ее лица. – Мне понравилось. Мне это чертовски понравилось. Царапай меня. Впивайся. Кусай. Это так хорошо.
– Ты... чокнутый. – Она использовала услышанное где-то разговорное выражение.
– Я многогранный.
Только вот когда он задвигался в ней, она поморщилась. Он сразу замер.
– Черт, секс был грубым.
– Он был прекрасным.
Тормент приподнял свою широкую грудную клетку на руках и выскользнул из нее так медленно и осторожно, что она едва почувствовала это. И все же внутри что-то содрогнулось. Или, может, это был еще один оргазм? Трудно понять, когда тело настолько переполнено ощущениями.
В любом случае, эта усталость была приятной. Они так хорошо познали друг друга, секс был таким комфортным, а невероятная глубина и насыщенность ощущений, которых они добились, были результатом преодоления барьеров, постижения свободы... и доверия, которое они обрели.
– Давай, я провожу тебя в ванную комнату и вымою.
– Все нормально. – Она улыбнулась ему. – Я хочу отдохнуть здесь, пока ты принимаешь душ. А потом уже это сделаю я.
По правде говоря, Осень не доверяла самой себе, чтобы находиться с ним рядом в ванной комнате обнаженной. Она запросто могла укусить его в другое плечо, и как бы она ни ценила полученный от него карт-бланш в этом плане, все же предпочитала не злоупотреблять этой вольностью.
Тормент выскользнул из вороха смятых простыней и на мгновенье навис над ней, изучая прищуренными глазами.
– Ты уверена, что в порядке?
– Клянусь.
В конце концов, он кивнул и отвернулся…
– Твоя спина! – Он выглядел так, словно его кожу разодрала кошка, темные красные полосы покрывали все тело вдоль позвоночника.
Он оглянулся через укушенное плечо и гордо улыбнулся.
– Замечательные ощущения. Выйдя сегодня вечером на улицы, я буду вспоминать тебя каждый раз, как почувствую тянущую боль.
Когда он скрылся в ванной, она покачала головой. Мужчины были... ну, такими чокнутыми.
Закрыв глаза, Осень сбросила покрывала и раскинула руки и ноги в стороны. Воздух в комнате был прохладным, возможно, даже холодным, но после секса ее тело напоминало печь, остатки страсти практически испарялись из пор.
Пока Тормент принимал душ, порыв постепенно проходил, как и пульсирующие ощущения после занятий любовью. И вот, наконец, она нашла покой, который искала; ее тело расслабилось, напряженность и боль ослабли.
Потянувшись, что было еще приятнее делать обнаженной, она улыбнулась в потолок. Никогда еще она не знала такого счастья…
Из ниоткуда повеяло странным холодом, который она уже не раз ощущала с тех пор как наступила осень, предчувствие, которое никак не удавалось определить, предупреждение без контекста.
Замерзнув, она закуталась в одеяло.
Одна в постели, Осень чувствовала преследование судьбы так же, как если бы оказалась в лесу, ночью, и слышала вой волков, но не видела их из-за густых зарослей деревьев.
Волков, готовых к прыжку.
***
В ванной комнате Тормент высушил тело полотенцем и наклонился к зеркалу. След от укуса на плече начал исчезать, кожа исцелялась на месте колотых ранок, все как положено. Плохо – он хотел, чтобы ранки ненадолго задержались на коже.
Такими отметинами можно только гордиться.
Тем не менее, вместо майки под куртку он решил надеть футболку «Хэйнс». Не обязательно Братьям видеть эти следы. Эта хрень была слишком личной, только между ним и Осенью.
Черт возьми... эта женщина была просто невероятна.
Несмотря на испытываемый им стресс, несмотря на тот разговор с Лэсситером на лестнице, несмотря на то, что он прикоснулся к ней лишь потому, что чувствовал, что должен был это сделать, и, в конце концов, как обычно бывает, дело в самом сексе, чистом, животном сексе – Осень, как всепоглощающий вихрь захватила его в свой эротический плен, который затем выбросил его на поверхность, в воздух... чтобы потом захватить его еще раз.
Тем самым он начал жить дальше, подумал он с тоской.
Ему было больно признавать, что время от времени, когда они лежали вместе, восстанавливая дыхание и охлаждая покрытые испариной тела, знакомая старая боль снова обострялась в груди, словно ее протыкали кинжалом.
