Снова зазвучала музыка — теперь это был быстрый марш; Фейд-Раута с командой подручных трусцой побежали к преддвери, сквозь которую мог пройти только тот, у кого был идентификатор. Фейд-Раута гордился тем, что он никогда еще не пользовался «выходом предусмотрительности» и почти никогда не прибегал к помощи подручных, отвлекающих гладиатора. Тем не менее было неплохо знать, что и запасной выход, и подручные наготове на случай непредвиденной ситуации. Особые планы порой бывали связаны с особыми опасностями…
И снова на арену опустилась тишина.
Фейд-Раута повернулся к красной двери, из которой должен был появиться гладиатор.
И не простой гладиатор.
Изобретенный Суфиром Хаватом план был восхитительно прост и едва ли не бесхитростен, как думал Фейд-Раута. Раб не будет, одурманен, и в этом и есть опасность. Но вместо наркотика в подсознание гладиатора было введено кодовое слово, которое в нужный момент иммобилизует его мышцы, Фейд-Раута мысленно повторил это слово, произнеся его без звука, одними губами: «Подонок!» Зрители-то подумают, что кто-то провел на арену не одурманенного раба, чтобы тот убил на-барона. Причем все тщательно сфабрикованные улики укажут на главного надсмотрщика…
Загудели сервомоторы, поднимающие красную дверь.
Фейд-Раута сконцентрировал все свое внимание на двери. Первый момент был во многом решающим. То, как гладиатор выходил на арену, о многом говорило опытному глазу. Все гладиаторы перед выходом должны были получать элакку, появляться на арене подготовленными для убийства… но все равно приходилось следить, как гладиатор держит нож, как готовится к защите, обращает ли внимание на зрителей. Скажем, посадка головы могла дать намек и на его манеру защиты и нападения.
Красная дверь резко распахнулась.
Из нее выбежал высокий мускулистый человек с гладковыбритой головой и темными, глубоко запавшими глазами. Морковный цвет кожи говорил, казалось бы, о том, что раб получил наркотик — но Фейд-Раута знал, что это краска. На рабе были зеленые шорты-трико и красный пояс полущита; стрелка на нем указывала влево, показывая, что с этой стороны гладиатор укрыт силовым полем. Кинжал он держал как меч, острием от себя; было видно, что это — опытный боец. Теперь он медленно шел к центру арены, держась к Фейд-Рауте и его помощникам, стоящим у преддвери, защищенным левым боком.
— Что-то не нравится мне вид этого парня, — заметил один из бандерильеров. — Вы уверены, что он получил наркотик, милорд?
— Ты же видишь цвет, — коротко ответил Фейд-Раута.
— Да, но держится он как боец, — возразил другой ассистент.
Фейд-Раута сделал два шага вперед, рассматривая раба.
— Что у него с рукой? — спросил кто-то.
Фейд-Раута посмотрел на кровавую царапину на левом предплечье раба. Потом на его руку: раб указывал ею на рисунок, который он сделал кровью на левом бедре своего зеленого трико. Еще влажный рисунок изображал стилизованный силуэт ястреба.
Ястреба!
Фейд-Раута поднял взгляд и встретил запавшие, обведенные темными кругами глаза, горящие ненавистью.
«Это же один из бойцов герцога Лето, захваченных нами на Арракисе! — мелькнуло в голове Фейд-Рауты. — Вовсе не простой гладиатор!..» По спине на-барона пробежал неприятный холодок. А что, если у Хавата свои виды на сегодняшний бой? Хитрость внутри хитрости, а в ней — еще хитрость и еще?.. а вина падет только на главного надсмотрщика!
Старший бандерильер сказал ему на ухо:
— Милорд, он мне решительно не нравится. Может, воткнуть ему в правую руку бандерилью-другую?
— Я сам. — Фейд-Раута взял у помощника два длинных тонких дротика с заершенными наконечниками, взвесил их в руке, проверяя балансировку. Обычно бандерильи тоже смазывали элаккой, но сегодня наркотика на них не было. Скорее всего старший бандерильер поплатится за это жизнью…, впрочем, все это входило в план.
«Вы выйдете из этого испытания героем, — убеждал его Хават. — Вы убьете своего гладиатора в честном поединке и, несмотря на измену. Главного надсмотрщика казнят, а его место займет ваш человек!»
Фейд-Раута сделал еще пять шагов к центру арены, театрально растягивая сцену и одновременно пристально изучая противника. К этому времени, по его расчетам, знатоки на трибунах должны были уже сообразить, что что-то не так. Цвет кожи гладиатора был таким, каким ему и следовало быть у одурманенного элаккой человека, но стоял он твердо и не дрожал. Наверняка зрители уже перешептываются: «Смотрите, как он стоит! Он должен быть возбужден, должен нападать или отступать — а он ждет и бережет силы! А он ведь не должен ждать!»
Фейд-Раута чувствовал, как растет его собственное волнение. «Пусть даже Хават замыслил измену, с этим рабом я справлюсь. К тому же в этот раз отравлен длинный клинок, а не короткий. Об этом не знает даже Хават».
— Хэй, Харконнен! — крикнул раб. — Ты приготовился к смерти?
Мертвая тишина упала на арену. Рабы никогда не бросали вызов!
Теперь Фейд-Раута хорошо видел глаза гладиатора, сверкающие холодной яростью отчаяния. Он видел и то, как тот стоял — свободно, но наготове. И мышцы наготове… для победы. Рабский «телеграф» донес до гладиатора послание Хавата: у тебя будет реальный шанс убить на-барона. Тут тоже все было по плану.
Узкая улыбка раздвинула губы Фейд-Рауты. Он поднял бандерильи. То, как держался гладиатор, обещало успех их плану.
— Хэй! Хэй! — снова выкликнул раб, подступая еще на два шага.
Теперь-то уж никто на трибунах не заблуждается на его счет! — мелькнуло в голове Фейд-Рауты.
Ведь к этому времени вызванный наркотиком страх должен был уже почти сковать гладиатора. Каждое движение должно было говорить одно — раб знает, что надежды для него нет, победить он не может. Он должен быть напуган рассказами о ядах, которые молодой на-барон выбирал для клинка в «белой» руке. На-барон никогда не убивал быстро; он любил демонстрировать редкостные яды и мог, например, стоя над корчащейся жертвой, показывать зрителям любопытные побочные эффекты. А в этом рабе страх был, да — но не ужас.
Фейд-Раута высоко поднял бандерильи и кивнул, почти приветствуя противника.
Гладиатор атаковал.
Его выпад и защита были безукоризненны, едва ли не лучше всего, с чем приходилось сталкиваться Фейд-Рауте. Удар был точно рассчитан — еще на волос в сторону, и клинок рассек бы сухожилия на ноге на-барона.
Фейд-Раута танцующим движением отскочил в сторону, а в предплечье раба осталась торчать бандерилья. Крючковатые зубья наконечника глубоко засели в теле — теперь гладиатор мог бы выдернуть бандерилью только вместе с сухожилиями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
