И хотя королева так и не избавилась от отвращения, связанного с самим процессом рождения детей, она тем не менее весьма охотно присутствовала при родах своих внуков и с искренней материнской заботой утешала дочерей, держала за руку и всегда находила нужные слова, чтобы хоть как-то подбодрить их. А когда дети болели, что случалось довольно часто, она нянчила их, брала на колени и даже позволяла им играть в своей комнате, правда, не всем вместе, а по одному. «Мои маленькие непоседливые существа, — говорила она, — я так люблю видеть вас всегда рядом с собой». Ей нравилось слышать топот детских ног по длинным коридорам дворца и звонкие голоса. «Должна признаться, — записала королева в дневнике после одного из таких визитов в Осборн в 1893 г., — что получила огромное удовольствие от тех десяти дней, которые провела вместе со своими внуками. Даже не знаю, когда еще я была такой счастливой за последние несколько лет».
Однако она всячески убеждала своих дочерей, чтобы они не спешили с рождением детей и вообще старались иметь их как можно меньше. «Очень плохо, — писала она старшей дочери, — когда женщина рожает слишком часто. Это разрушает ее здоровье и портит внешний вид, особенно в молодости». Несмотря на ее предупреждения, внуки, а потом и правнуки рождались у нее с поразительной частотой. Когда в июле 1868 г. у принца Уэльского родился четвертый ребенок, королева написала старшей дочери: «Этот ребенок — маленький красный комочек. Это все, что я смогла увидеть. Очень боюсь, что моя седьмая внучка и четырнадцатая изо всех моих внуков будет совсем неинтересным ребенком, поскольку как мне кажется, дети появляются у меня, как зайцы в Виндзорском парке! Нынешняя огромная семья далеко не радует меня и не приносит мне ничего хорошего». «В отличие от многих других людей, — жаловалась она настоятелю Виндзорской церкви, — королева не может радоваться столь быстрому увеличению ее семьи».
Однако в конце концов королева смирилась с таким положением дел и старалась находить радость в общении с многочисленными внуками и правнуками. Так, например, получив в ноябре 1896 г. в Балморале телеграмму, извещавшую о том, что ее внучка принцесса Маргарита Гессенская, восьмой ребенок кайзера Фридриха, родила двойню, королева «много смеялась и не без удовольствия просматривала длинный список своих правнуков, который увеличивался с такой поразительной быстротой».
Находясь в дурном расположении духа, королева часто выражала недовольство поведением детей и мгновенно забывала о том, что еще несколько минут назад называла их «малыми, добрыми и потешными существами». Сыновья принца Уэльского, к примеру, были для нее дурно воспитанными, плохо обученными и «дикими, как ястребы». Она сама признавалась, что с трудом переносит их присутствие, однако со временем привыкала так, что души в них не чаяла, и они платили ей тем же. Младший из них, будущий герцог Виндзорский, которого в семье называли Дэвидом, хорошо помнил свою первую встречу с королевой:
«Королева Виктория была окружена таким величием, что даже члены семьи поклонялись ей, как божеству. Однако для нас, детей, она была всего лишь «бабулей»... Она всегда носила белую шляпу, черное шелковое платье и блестящие черные туфли на эластичной подошве. Но что нравилось мне больше всего, так это ее привычка завтракать в небольших хижинах, которые были установлены на вращающихся помостах и могли поворачиваться в любую сторону, чтобы укрыться от ветра. Если погода была нормальная, перед парадным входом всегда стояла готовая к поездке карета, на которой королева отправлялась в одно из таких укрытий, где уже ждали индийские слуги с ее любимым креслом на колесах. Они же подавали ей завтрак, который в большинстве случаев состоял из горячей овсяной каши. После завтрака она звала своего личного секретаря и приступала к повседневным рутинным делам.
Мне казалось, что моя прабабушка всегда была окружена своим огромным семейством, которое состояло из девяти детей, сорока внуков, большого количества правнуков и бесчисленного множества племянников, племянниц и других родственников...
С того момента, как я начал ходить, самым ярким воспоминанием об этих визитах к бабушке было мое знакомство с дядей Эрни и тетей Луизхен. Они всегда разговаривали со мной по-английски, но с таким гортанным акцентом, что он сразу же выдавал их родной язык».
Этого мальчика Дэвида королева обожала больше, чем остальных своих внуков и правнуков. Он был таким «милым, симпатичным, хорошо воспитанным и очень умным, — отмечала она в дневнике, — и во время обеда всегда пытался поднять меня со стула, говоря при этом: «Вставай, бабушка». А когда я сопротивлялась этому, он обращался к индийским слугам и просил их поставить меня на ноги». И тем не менее этот мальчик и его брат Альберт, будущий король Англии Георг VI, очень боялись своей великой и могущественной бабушки, когда она была в плохом настроении. В таких случаях оба сразу же начинали плакать, а она расстраивалась из-за этого и все время пыталась выяснить, что она сделала не так.
По сравнению с тем «повелительным тоном», по словам Генри Понсонби, которым она всегда обращалась к своим детям, ее отношение к внукам и правнукам было гораздо терпимее. Она позволяла им такое, о чем ее дети в свое время даже мечтать не могли. Так, например, однажды один из сыновей старшей дочери выпустил под ее письменный стол небольшого домашнего крокодила. Невозможно представить себе, чтобы нечто подобное могла сделать его мать или кто-нибудь из ее сестер или братьев. Другим внукам позволялось строить вокруг ее ног стену из пустых картонных коробок или кататься вместе с ней в королевской карете. А ее внучка Маргарет, дочь герцога Коннотского, была самой непослушной и озорной, но ей все прощалось, так как она была и самой «забавной» из всех детей. А когда сын принцессы Беатрисы Александр, которого в семье звали просто Дрино, написал бабушке письмо из колледжа имени Веллингтона и попросил ее прислать ему небольшое количество денег на карманные расходы, королева не рассердилась, как это бывало по отношению к своим детям, а просто рассмеялась, хотя, конечно, и отказала ему в просьбе. При этом она дала понять внуку, что он должен научиться жить по средствам и не претендовать на большее. Внучок, правда, оказался весьма предприимчивым мальчиком, ответив королеве, что она может не беспокоиться относительно денег, так как он сумел продать ее письмо с отказом за тридцать шиллингов.
Однако несмотря на столь снисходительное отношение со стороны королевы, дети все же не могли заходить слишком далеко и злоупотреблять ее расположением. Со временем они стали понимать статус бабушки и относились к ней с величайшим благоговением. Правда, королева иногда ощущала себя неловко в их присутствии и часто просто пожимала плечами, когда они задавали ей слишком много трудных вопросов. Принцесса Мария, дочь герцога Эдинбургского и будущая королева Румынии (ее тогда звали просто Мисси), вспоминала позже, как она вошла однажды в покои королевы, где уже собрались взрослые и переговаривались шепотом в ожидании королевы[66]. Потом дверь отворилась, и она увидела сидящую в кресле бабушку. «В этот момент она не была похожа на идола, не производила пугающего впечатления, мило улыбалась своей знаменитой и «завораживающей», как отмечала известная феминистка Этель Смит, улыбкой и, казалось, была так же смущена, как и мы, дети».
Однако Мария, как, впрочем, и все другие внуки королевы Виктории, прекрасно знала, что королева может быть довольно строгой и что ни в коем случае нельзя злоупотреблять ее добротой. Однажды принцессе Виктории Евгении, дочери принцессы Беатрисы и будущей королеве Испании, которую дома звали Эна, велели вести себя потише во время свадебной церемонии герцога Йоркского, объяснив ей, что в церкви все должны молчать. Но когда архиепископ Кентерберийский начал вести службу, девочка возмущенно воскликнула: «Мама, а почему этот дядя громко говорит?» По возвращении в Букингемский дворец королева строго предупредила ее, чтобы она впредь не была такой дерзкой и развязной. Позже у королевы появился еще один повод для недовольства принцессой Марией Евгенией, чьи воспоминания, в которых она не очень почтительно отозвалась о своей бабушке, оказались не столь доброжелательными по сравнению с воспоминаниями ее двоюродных братьев и сестер.
«Она сказала сэру Гарольду Николсону, что королева Виктория никогда не понимала детей и задавала им так много вопросов, что они просто терялись. У нее была огромная сумка с золотыми и коралловыми украшениями, из которой она доставала золотые соверены и раздавала их детям. А когда в Балморале шел снег и дети не могли посещать церковь, она собирала их в своей комнате и беседовала с ними на библейские темы. Это было не очень приятное времяпрепровождение, так как королева часто теряла терпение и возмущалась их глупостью... Им не позволяли абсолютно никаких вольностей. Дети из семьи Баттенбергов, которые жили при дворе, получали саму грубую и невкусную еду — говядину, баранину и молочный пудинг, а те дети, которые приезжали в гости, часто лакомились мороженым и аппетитными эклерами. Однажды принцесса Эна, возмущенная таким невкусным питанием, воскликнула: «Спасибо тебе, Господи, за такой плохой обед!» Королева пришла в бешенство и строго наказала ее».
