Игла под ребрами медленно растаяла.
Единственной оставшейся женщиной, которую Каверин любил, была дочь. Если с ней что-то стряслось, тот, кто в этом повинен, окажется с простреленными коленями.
От недоброго предчувствия свело живот.
Брякнув, сейфовый замок проглотил ключ. Внутри прятался именной, остро пахнущий смазкой, «ТТ», о котором знали лишь двое. Каверин, и человек, подаривший оружие.
Петр Ефимович коснулся шейного крестика. Несколько минут ушло на молитву. Знакомое по Чечне, чувство неминуемо-плохого не исчезло.
Звук затвора сменился болью. Ноготь указательного пальца, ненароком угодивший под сталь, оказался сорван. Пососав ранку, Петр Ефимович наклеил пластырь прямо на мясо и сунул пистолет в барсетку.
- Не вздумай, чтобы с ней что-то случилось. Не вздумай, говорю…. – Сам не понимая, почему, он адресовал слова зятю.
* * *
Утроба. Огромная, кафельная утроба. Внутри, в горячей, смрадной испарине, плавали два окровавленных близнеца. Мозг одного тяготел задачей – поглотить и переварить другого.
В ванне Марат принял позу эмбриона. Он отыскал самый надежный способ предотвратить рост мяса, каждым сантиметром тела осязая трупную массу.
Временами, он представлял себя ребенком внутри матери. Теплая плоть уютно обволакивала, избавляя от страхов. Что-то, проснувшееся из-за недосыпания и стресса, толкало его вглубь изначальных человеческих воспоминаний.
Наружу выйдет лишь один. Мамуля никогда не узнает, о втором. Никто не узнает….
Марат время от времени зажигал свечу и вновь ложился, наблюдая за пламенем. Веки смыкались, но, спать запрещалось, иначе, второй близнец хитрил. Он стремительно рос, вынуждая брата снова и снова поглощать ненавистную плоть.
Скоро все кончится сном. Марат улыбнулся, облизывая почерневший мертвый глаз.
Когда Петр Ефимович попал в квартиру, Марат достиг апогея пятисуточной бессонницы. Спектр ощущений претерпел странные изменения.
- Каххфетрина! – Оглушительно-громкое слово взбудоражило тишину. Голос, породивший его, таил опасность. Тем не менее, сознание легко, словно воздушного змея, отпускало реальность.
Колбасная машина в брюхе безостановочно работала. Челюсть онемела. Клеточки тела превратились в сверхчувствительных сторожей, улавливающих потуги близнеца к регенерации.
Что-то внутри предупредило: ОПАСНОСТЬ!
Барабанные перепонки искажали звуки до неузнаваемости. Шаги тестя врывались в ванную, и, достигнув акустического пика, обращались слабым шипением.
Марат попытался шевельнуть руками. По ладоням скользнула дрожь, появившаяся значительно позже мозговой команды. Слушались лишь глаза. Картина, которую они созерцали, медленно затягивалась темнотой.
- Кхаааттттяаа? – Бас Петра Ефимовича размазался по пространству.
Марат потянулся к последнему куску. Разбухшая часть Кошечкиного лица казалась далекой, словно противоположный берег озера.
* * *
«Пусть это будет холодильник. Пожалуйста. Пусть он протек, потому что дочь, или ее муж скребли морозилку ножом, и от случайной дыры вышел весь фреон…. И пусть они куда-нибудь уехали…».
Откладывая момент, когда придется воспользоваться собственным ключом, подполковник Каверин гадал о происхождение тухлого запаха, бьющего из дверных щелей.
Он с облегчением осмотрел электрический щит. Раз предохранители находились в положении «выкл.», значит, все хорошо. Когда нет электричества, холодильники текут, а еда в них тухнет.
И квартира пуста. Если дома кто-то есть, он обязательно включил бы свет.
Если есть кто-то живой….
Лязгнул замковый механизм. На Петра Ефимовича дохнуло смрадом. Стало совсем тревожно: продукты так не пахнут….
- Катерина… - Позвал отец.
В голове без остановок, крутилась карусель слов: «Пожалуйста, пусть будет так, что внутри окажется пусто. Пусть будет так, что внутри…».
Ответом ему стало безмолвие, окрашенное тонким, хрустящим звуком. Словно неподалеку, кто-то сминал газетную бумагу.
Ванная - вонь шла оттуда.
Кто-то кряхтел. Петр Ефимович шагнул внутрь и остолбенел. Стены, оклеенные незнакомыми, черными обоями, волнообразно шевелились, порождая гипнотический эффект.
Это были не обои.
Он задержал дыхание, чтобы не вспугнуть тысячи мух, которые, перебирая лапками, создавали отвратительный хруст. Судя по запаху, они могли питаться воздухом, как бульоном.
Марат лежал в ванне. Из-за крови и насекомых, покрывших тело глянцевой коркой, казалось, что кожа на нем отсутствует. Зять глядел на Петра Ефимовича разбухшими глазами. Рот у Марата был разворочен. Остатки зубов, рафинадными осколками, виднелись в каше расплющенных десен.
Его избили…. Избили. А что с Катей?
Отмахиваясь от насекомых, Петр Ефимович попытался вытащить зятя.
- Марат…. Кто это сделал? Кто? – Подполковник Каверин искал глазами раны, но, тщетно. Тогда, откуда кровь?
Веки у Марата смыкались. Судя по всему, он ничего не соображал.
- Кто здесь был? Где Катя? – Где-то, глубоко в себе, Петр Ефимович не желал ответа, страшась его больше одиночества или смерти.
Зять безмолвно шевелил окровавленной челюстью.
- Кто с тобой это сделал? Что с Катериной?
Под ногой хрустнуло. Петр Ефимович наклонился.
Подобное он пережил лишь раз, на войне, когда семнадцать с четвертью минут неподвижно стоял на мине. Страх крылся не в этих минутах. Он заполнил единственное мгновение, когда Каверин, тогда еще капитан, которому судьба приготовила прозвище Счастливчик, почувствовал щелчок.
Пространство под ванной заполнили окровавленные кости. По ним ползали мухи, щедро отложившие «рисовых зерен» в остатках плоти. Наружу торчал локон знакомых, каштановых волос.
Внутри возникла ледяная пустота, словно мозг, уберегаясь от потрясения, имеющего все шансы стать смертельным, отключил функцию «думать».
Раздалось чавканье. В пухлом, сизом ломте, Счастливчик Петр Ефимович до последнего отказывался узнать знакомые черты.
Пережевывая кусок щеки, переходивший в разорванный носовой хрящ, Марат зевнул. Кровавая кашица вывалилась. Стало видно, что зубы ему никто не выбивал.
Каверин тонко, по-женски взвыл. Мухи хлынули со стен, затопив пространство хрустом миллиона газетных листов. Черный, колючий ливень застучал по лицам.
Суета подействовала на Марата. Он попытался подняться, однако, моментально стих, напоминая мотор, заглохший вначале разбега.
«ТТ» лег в ладонь. Дуло ткнулось в огромный живот, на котором кожа натянулась до предела. Петр Ефимович сжал палец на курке, но, выстрелить не сумел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
