Николаевна заходила к нему "подышать прохладой" и передохнуть от женского гомона. Она обычно приходила со статьями из американских журналов, вежливо и холодно спрашивала, не помешает ли, и, не дожидаясь ответа, усаживалась читать в низкое кресло у окна, держа в одной руке ксерокопию, а в другой-зажженную сигарету Другие сотрудники зимой спасались от холода, тянущего по ногам, с помощью электрообогревателей. Летом же из-за жары женский персонал лаборатории вынужден был оставлять на себе тот минимум одежды, который, просвечивая через белые халаты, заставлял немногочисленных мужчин лаборатории постоянно думать о вещах, не имеющих никакого отношения к работе…
— Людочка, вы создаете совершенно нерабочую обстановку в производственном помещении. Я уже не прошу вас одевать более плотный халат, но он мог бы быть хотя бы подлиннее, а то я опять сейчас вместо диаграммы нарисовал черт знает что.
— А он был длиннее, Николай Евгеньевич, он ниже колен был, но я что, виновата, что расту? Мне ведь всего восемнадцать лет — я, можно сказать, еще ребенок.
— Ох, Людочка, должен заметить, что вы довольно крупный ребенок и, видимо, очень быстро растете.
Вообще атмосфера во всех группах лаборатории царила самая непринужденная, почти семейная. Праздники и юбилеи отмечали, как правило, все — от юной лаборантки Лю-дочки Шмелевой до шестидесятилетнего завлаба профессора Туманяна. Все, кроме Александра Крайнова и Снежной королевы.
Алик не любил лабораторных междусобойчиков, потому что они отрывали его от работы, а Наталье Николаевне было просто неинтересно. Когда в лаборатории отмечали очередной праздник, а это всегда происходило в ее комнате — самой большой и не так загроможденной аппаратурой, как остальные, — она брала огромную статью, требующую перевода, и уходила "остывать" в комнату к Крайнову. После развода она вообще не замечала мужчин, просто не смотрела на них; Алик же во время ее визитов чаще всего сидел за монтажным столом спиной к ней, не оборачиваясь, и лишь по его напряженной и неестественной позе можно было понять, что он чувствует ее присутствие. Если бы Наталье Николаевне сказали, что ее визиты доставляют бедному Крайнову неслыханные мучения, она была бы очень удивлена, поскольку вообще не думала о нем как о человеке, а тем более — как о мужчине. А предложи ей описать его внешность, она вряд ли бы вспомнила что-нибудь, кроме очков, бесформенной копны давно не стриженных волос и бахромы на брюках. На эту деталь его туалета она не могла не обратить внимания, будучи сама болезненно аккуратной. Крайнов же спиной ощущал ее присутствие в комнате и мог, не глядя, точно сказать, что она делает, в какой позе сидит. Непреодолимое желание оглянуться настолько мучило его, что, не выдержав, в один из дней после работы он привинтил к верхней части корпуса монтажного столика маленькое зеркальце.
Теперь он мог, не оборачиваясь, смотреть на Снежную королеву. Курила Наталья Николаевна мало, не больше двух-трех сигарет в день и только "Мальборо". Алик мгновенно узнавал этот запах. Иногда он раздумывал, где Наташа — про себя он так называл ее — достает американские сигареты, и от ревности у него пересыхало во рту.
После смерти матери Алику невмоготу было сидеть одному в пустой квартире. Близких друзей у него не было; ни телевизор, ни книги не в состоянии были отвлечь его. Он одиноко бродил по улицам, но и там не находил себе места. В кинотеатрах шла какая-то чушь, а пить, чтобы забыться, он так и не научился.
Сидя на старом продавленном диване, на котором так любил раньше сидеть с матерью, Алик вспоминал ее рассказы о своих американских родственниках, рассматривал ее рисунки с портретами деда, дяди, мужа умершей тетки, изображениями большого дома, утонувшего в зелени кустов и дикого винограда. Наверное, его двоюродный брат, родившийся, если верить маминым озарениям, в один день с ним, сейчас стал крупным бизнесменом, а может быть, политическим деятелем. Уж он-то не сидит в тридцать два года, как Алик, в младших научных сотрудниках без степени. Господи, через полмесяца ему исполнится тридцать три — возраст Христа. А чего достиг он, Александр Крайнов? Зарплату сто тридцать рублей и отсутствие каких-либо перспектив в жизни. Интересно, а что бы сказал американский кузен, окажись он сейчас на его месте? Сумел бы он, исходя из реальных условий и возможностей, изменить свою жизнь к лучшему или тоже смирился бы? Хорошо было бы написать ему, посоветовать-ся, но, к сожалению, не только адреса, но даже имени его Алик не знал.
Мама говорила, что отца кузена зовут Пол Хофф, а самого как? Джон? Дик? Генри? Стремление поговорить с кем-то, пусть даже с выдуманным собеседником, лишь бы не оставаться наедине с собой, было так сильно, что Алик разыскал в письменном столе чистую общую тетрадь, взял ручку, поставил на первой странице дату и, подумав, написал:
"15 июня. Дорогой кузен, извини, что буду называть тебя так, поскольку нас с тобой никто не познакомил. Я бы хотел поделиться с тобой некоторыми своими мыслями, так как других близких людей у меня нет.
Мне, как и тебе, тридцать два года — возраст вполне зрелый, но у меня тем не менее нет настоящего, которое бы меня устраивало, и думаю, что нет и будущего. Не собираюсь винить в этом печальном факте обстоятельства, поскольку совершенно очевидно, что дело во мне самом, в каких-то ущербных качествах моей личности, мешающих мне добиваться от жизни того, чего хочется, и получать от этого радость. Наверное, обладай я другим характером волевым, решительным, жестким, — я бы мог многое изменить в своей жизни к лучшему, но, увы, — у меня такой характер, какой есть, и другого, к сожалению, не будет".
В этот миг Алику пришла в голову идея, от которой его буквально бросило в жар. Постой, постой, а что, если попробовать все же изменить свой проклятый характер, изменить полностью?! Он швырнул тетрадь, порылся в нижнем ящике письменного стола, нашел свои старые лабораторные журналы, принялся лихорадочно их перелистывать. Ага, вот он, журнал за 1975 год. В то время Алик еще работал на кафедре физиологии и обнаружил очень интересное явление. Если проецировать запись работы мозга одной крысы с помощью электродов через усилитель на мозг другой, то иногда вторая крыса начинает вести себя так же, как вела себя первая. Правда, этот эффект удавалось получить очень редко, но Крайнов, тогда, увлекшись, провел громадное количество опытов и убедился, что возможность передачи характерных поведенческих реакций от одной крысы к другой-несомненный факт.
В то время у него
