— Ты можешь прямо сейчас вместе с Меланьей уехать, и тогда мы больше никогда не встретимся с тобой. В седельных сумках золото, возьми, сколько нужно. Начнешь новую жизнь, разве не этого ты хотел?
— Нет, — заявил мавр, гордо поднимая голову. — Хотел свободу, чтобы самому решать. Теперь свободен. Решил. Поеду с тобой. Потом вернусь за Меланьей. Она будет ждать.
— Это твое право.
— Да, мое.
Повертев в руках маску, в которой больше не было необходимости, историк кивнул Мусе и вышел за дверь, с удовольствием подставив лицо солнцу. Увидев, как Тимоха, который в этот момент проходил мимо, уставился на него, он усмехнулся такой реакции и помахал ему рукой. Тот нерешительно ответил, но тут же, испугавшись чего-то, ускорил шаг. «Неужели я такой страшный?» — мысленно удивился Марсель. Может быть, ему не стоило вот так просто из таинственного иноземца превращаться в обычного человека?
Пожав плечами, историк неторопливо прогулялся по селищу и, сопровождаемый заинтересованными взглядами местных жителей, наконец вернулся в свое временное жилище. Курьян, только увидев его, вдруг расхохотался:
— Ты чего маску снял, изверг?
— Не понял, — остановился на пороге Марсель.
— Зачем, говорю, маску снял?
— Надоела — снял. А в чем дело?
— Да меня Тимоха донимал вопросами: кто ты да почему с этой штукой на лице ходишь. Ну, я и сказал ему, что тебя сам Ний своей печатью отметил. Что, мол, если снимешь ее — беды страшные на землю обрушатся. Не успел тебе рассказать об этом.
— Ну а кум твой, как я погляжу, уже разнес эту байку по всей округе.
— Да уж будь уверен.
— Тьфу ты, дурак, — не выдержал Марсель и рассмеялся. — И что теперь делать будем?
— А ничего, — махнул рукой Курьян. — Пусть боятся, меньше приставать будут.
— А они не решат нас Нию вернуть? Так, на всякий случай.
— Нет, здесь народ миролюбивый.
— То-то я смотрю, у них камни такие мягкие да ласковые, — усмехнулся историк.
В этот момент в дверь постучали, и Марсель, повернувшись, увидел Меланью, которая кивнула Курьяну и молча поманила историка за собой. Удивившись такой таинственности, он вышел на крыльцо и вопросительно взглянул на знахарку. Та замялась на несколько секунд, а потом выдала:
— Ты это хорошо сделал, низкий тебе поклон. Муса мне все рассказал.
— Нужно было сделать это давно.
— Тогда мы бы с ним не встретились. Возможно, он должен был служить тебе так долго, чтобы дойти до меня.
Марселю понравилась эта мысль, и он подумал, что, возможно, Кирилл в жизни мавра играл роль этакого фатума, который вел его к конечной цели, пусть даже против желания.
— Что ж, я рад, что смог сделать тебя счастливой, — кивнул он. — Но Муса, если ты не знаешь, решил сопровождать меня в Киев. Я не просил его об этом.
— Да, он говорил. Но теперь Муса пойдет с тобой не как слуга, а как вольный человек, у которого есть право принимать решения. Это важно. Постарайся, чтобы он вернулся, а я уж дождусь его.
— Ты мудрая женщина, — уважительно наклонил голову лжесвященник. — Я сделаю все, что от меня зависит…
Глядя на то, как Меланья идет по направлению к избе, в которой лежал ее жених, историк снова попытался увидеть ее глазами мавра и опять был вынужден признаться себе, что у любви не может быть общих критериев, чтобы установить ее истинность. Ему вдруг стало грустно. Дожив до сорока, он не только до сих пор оставался холостяком, но и вообще не имел никого на примете. Впрочем, историк никогда и не стремился создать семью во что бы то ни стало, но все же иногда по ночам ему было одиноко. В такие моменты Марсель задумывался о прожитой жизни и, как правило, приходил к неутешительному для себя выводу, что все его профессиональные достижения не имели никакого значения ни для него самого, ни для кого бы то ни было. А теперь, без своих студентов, чем он мог вообще похвастаться?
— Чего грустишь, Баламошка? — Услышав за спиной голос Курьяна, историк обернулся, стараясь придать лицу безмятежное выражение.
— Грущу? Я? И не думал. Ты в курсе, что Меланья замуж собралась?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да? За кого же?
— А ты угадай.
— Хм… — Курьян почесал нос и, поразмыслив несколько секунд, беспомощно развел руки в стороны. — Не знаю, расскажи.
— За Мусу нашего.
— За черненького?! — поразился мужик. — Ты смотри, какой прыткий! Это как же он так быстро сумел… Постой, а может, это она его — того? А?
— Да ну тебя, — отмахнулся Марсель, стараясь не засмеяться. — Только ты пока об этом молчи. Никаких доверительных бесед с кумом, понял? А то сам будешь с Меланьей разбираться. Она, как мне кажется, шутить не любит. Мигом тебя в бараний рог скрутит.
— Да, она это может, — задумчиво пробормотал Ку-рьян, но тут же опомнился и горделиво приосанился. — Меня в бараний рог? Не родилась еще та баба, которой по силам сделать такое.
— Ну, как знаешь. Я тебя предупредил.
— Да ладно, ладно. Молчу. А что там с Мусой? Живой?
— Да, идет на поправку. Думаю, через пару дней будет на ногах уже.
— Силен. Значит, ты решил завершить дело того грека? Зачем? Мы же о другом договаривались.
— Это ты договаривался сам с собой, а не я. К тому же на то есть причины.
— Какие?
— Я говорил уже. Больше мне добавить нечего.
— Нет, друг, так не пойдет, — не вытерпел Курьян. — Или ты мне обо всем рассказываешь, или нам с тобой не по пути. Я, знаешь, не Муса, чтобы слепо тебе подчиняться. Могу ведь и уйти.
Несмотря на то что Курьян по большому счету был ему уже не нужен, историк все же не хотел, чтобы тот покидал его в расстроенных чувствах. Но и объяснить мужику настоящее положение вещей он не мог. Соврать? Марсель терпеть не мог ложь, но, подумав, пришел к выводу, что без нее в данном случае не обойтись. Ну, разве что полуправда.
— Как тебе наш князь? — Марсель решил начать издалека.
— Ну, ничего. Князь как князь, — неопределенно пожал плечами мужик. — Дурит временами.
— Но спокойно в последнее время, верно?
— Это правда. Прежде, старики рассказывали, князья то и дело в походы ходили, за власть дрались между собой, народ волновался.
— Вот и я о том же. Владимир задумал объединить всех под своими знаменами, если я правильно все понимаю. Чтобы впредь на Руси был один князь. Хорошо это, как думаешь?
— Ну, не плохо, — согласился Курьян, не понимая, куда клонит друг.
— Так вот, Кирилл ехал в Киев, чтобы обсудить как раз этот вопрос. Если у Владимира все получится, внутренние распри закончатся. Брат больше не будет биться с братом, понимаешь?
— А каким боком здесь грек?
— Ну, князь же пытался уже свой пантеон сотворить, и, если мне не изменяет память, ты сам говорил, что у него не шибко дела идут в этом направлении.
— Да уж, ни шатко ни валко, — усмехнулся здоровяк.
— Так вот, с помощью Кирилла князь хочет всех под одну веру подвести.
Получилось не совсем так, как Марсель планировал, и он с беспокойством ждал, какой будет реакция мужика. Но тот, подумав немного, неожиданно кивнул:
— А пущай попытается. Нам-то что? Пережили его истуканов и это переживем. Я не возражаю.
Глядя на то, как Курьян с самодовольным видом рассуждает о том, о чем понятия не имеет, Марсель вдруг пожалел, что вообще ввязался в это предприятие. Местный народ успел стать ему родным, как и свод простых и ясных правил, по которым жили древние славяне. С другой стороны, он помнил о роли, которую Владимир сыграл в истории Руси, и понимал, что без него, возможно, его страны вообще бы не существовало. Вольные, но разобщенные охотники и земледельцы мало что могли противопоставить врагам, объединенным одной идеей. Оставалось смириться со своей миссией и двигаться дальше, не оглядываясь по сторонам. Поэтому Марсель с теплотой посмотрел на Курьяна, который что-то продолжал рассуждать о вере отцов и дедов, и улыбнулся:
— Вот и хорошо. Значит, едешь со мной?
— Да уж присмотрю за тобой еще какое-то время, — усмехнулся мужик. — Пропадешь ведь без меня…
