Я ожидал радостной улыбки, но королева лишь сверкнула сердитым взглядом. Что ж, мы обсудим это позже.
— А еще я привез драгоценности из одного растленного монастыря, — сообщил я, открыв седельную сумку и передав ей отобранные у настоятеля сокровища. — Такова плата за не отслуженные ими мессы.
— Как много падших грешников, — пробормотала она, поглаживая драгоценные камни.
Церемония раскладывания столового серебра все еще продолжалась с величавой обстоятельностью. Неужели она никогда не закончится?
— Да. Увы, стыд и позор.
В наши кубки уже налили вино.
— Мы благодарим вас, — сказал я и, махнув рукой в сторону камина, велел молодому пажу перед уходом подкинуть туда пару дубовых поленьев.
Устроившись за накрытым столом, я почувствовал, что острое чувство голода изжило себя. Ничто не мешало мне с чинным видом приступить к трапезе. Я взял бокал тонкого венецианского стекла. Недавно по моему заказу их доставили целую сотню. Стекло лучше, чем металл, облагораживает вкус вина.
— Давайте выпьем за воссоединение, — предложил я.
Наши бокалы соприкоснулись. Воссоединение: соединение того, что разъединилось. Но обладает ли вино столь магическим свойством?
Первый же глоток пробудил голод. Я утолил его крольчатиной с блинами, смакуя каждый кусочек. Однако насыщение не наступало.
— И что же вы там придумали для моего кузена Говарда? — резко спросила Анна.
— Ах да, они с моим сыном Фицроем проведут вместе некоторое время в Виндзоре. Фицрою необходимо общение с ровесниками из дворянских семей — до сих пор он был его лишен. А что касается Говарда… то ему будет полезно узнать, как его любят и ценят. Ведь его родители и братья живут вдали от него… В общем, вместе им будет лучше.
— Так вы продолжаете осыпать благодеяниями незаконнорожденного сына! — воскликнула она. — Забудьте о нем! К чему тратить на него силы, если у нас будут законные сыновья?
— Когда они появятся, я с удовольствием признаю их наследниками короны. Но Фицрой всегда останется моим сыном. Сейчас юноше очень нужны любовь и внимание. И Генри Говарду тоже. Оба они совсем заброшены.
— Генрих в роли доброго самаритянина, — то ли в шутку, то ли всерьез заметила она. — Окружающие воспринимают вас совсем по-другому.
Мы покончили с кроликом в полном молчании. Надо отдать должное повару: мясо было нежнейшим, а подливка приправлена изумительными, незнакомыми мне специями. Потом я сказал:
— Через два дня начинает работу парламент. Ему предстоит узаконить наш брак и первенство Елизаветы как наследницы престола.
«И с того момента, — хотелось мне пояснить ей, — с того важного момента моя любовь к вам станет законным делом. И по закону будет караться измена». Моя личная жизнь будет заботой законодательных собраний.
— Упомянутую присягу принесут… для начала члены парламента.
— А потом и все подданные, — прозвучал ее ровный голос.
— Требуется лишь… чтобы человек присягнул Елизавете как наследнице трона, пока нет наших будущих сыновей.
— Так просто. А много ли в вашей присяге слов?
— Два или три десятка. Но… за малыми словами кроется огромный смысл. Нам-то он ясен. Хотя найдутся те, кто сочтет за труд подписаться под этой клятвой. Сколько их будет, кто знает?
— Они откажутся из-за последствий, которые повлечет за собой этот документ.
— Верно.
Трапеза завершилась. Грязные тарелки, как обычно, выглядели отвратительно. Невозможно избавиться от них в одно мгновение. Встав из-за стола, мы перешли на мягкую кушетку в дальнем конце гостиной. Я позвонил слугам, чтобы убрали остатки ужина.
— Новая присяга является залогом моей любви, — заверил я Анну. — Это величайший дар, который я могу преподнести вам.
Она мягко коснулась моего плеча.
Появившийся слуга начал убирать со стола, поэтому мы на время замолчали. Мысли метались в голове, не давая мне покоя. Но когда мы с королевой остались одни, они наконец выстроились по порядку.
— И вы не отступите? — спросила Анна. — А если те, кого вы любите и считаете близкими друзьями, откажутся дать клятву?
— Отступлю?
— Я хотела сказать: вы не накажете их за измену?
— Я никогда не отступаю.
Кто рискнет не подписать эту бумагу? Некоторые могут… Мне не хотелось предсказывать действия тех, кого я знал… кого любил…
Я любил и Анну, из-за которой возникли все эти сложности. Целительная магия пищи оживила меня, и следом сказалось благотворное действие вина. Я почувствовал себя на седьмом небе…
Моя прекрасная Анна достойна всего того, что мне пришлось совершить ради ее завоевания. И сейчас я возжелал ее.
Да, мое желание окрепло! Чудо все-таки свершилось. Мужская сила вернулась…
Наши тела сплелись в объятии, и мы стали поистине одной плотью.
«И познал Адам… жену свою». И познал я Анну, как в первый раз. Познал всем своим существом ее тело, столь похожее на мое…
Или глубина познания лишь пригрезилась мне?
LVIII
Через три дня после возвращения из паломничества я при полном параде отправился на первое заседание парламента. Темзу сковал ледяной панцирь, и королевский баркас не мог доставить меня к Вестминстеру, где собирались обе палаты. Поэтому в сопровождении многочисленных вассалов и советников я отправился на прогулку по Стрэнду, восседая под королевским балдахином с церемониальным жезлом власти в руках. Меня порадовало, что окна домов по-прежнему распахнуты и люди свешиваются с подоконников, встречая своего короля ликующими криками. Изменится ли их настроение после принятия очередных парламентских законов?
* * *
В приемном зале Вестминстера я застегнул тяжелую, отороченную горностаем золотую мантию и водрузил на голову корону. Сам глава государства готовится выступить в парламенте: воля суверена стала высшим законом страны.
Нижняя и верхняя палаты заседали сегодня в Малом зале, выложенном зелеными и белыми плитками. В центре громоздились четыре традиционных мешка шерсти — воплощение основы финансового могущества Англии, здоровенные, украшенные кисточками тюки служили сиденьями для судей и ведущих записи клерков, а также для лорд-канцлера сэра Томаса Одли, преемника Мора.
В палату лордов входили не только пятьдесят семь знатных пэров (светских лордов), но и полсотни церковных иерархов (духовных лордов). Палата общин насчитывала около трех сотен влиятельных рыцарей и персон, представлявших все графства нашего королевства.
Лорды сидели на скамьях, расставленных рядами по боковым сторонам зала, справа — прелаты, слева — пэры; представители нижней палаты находились за барьером, позади их спикера. Место короля было на троне под белым балдахином с роскошной вышивкой. Тронное возвышение было расписано геральдическими цветами — синим и золотым; его украшали розы Тюдоров и гербовые лилии. По обе стороны от королевского кресла расположились мои министры и советники, в том числе Кромвель.
Этот парламент собрался уже пятый раз. Ему суждено было просуществовать семь лет, благодаря чему он стал известен как Долгий парламент и успел издать много законов, в основном с целью искоренить многочисленные злоупотребления, издавна терзавшие добропорядочных англичан: особые привилегия духовенства, налоги и церковные десятины, отправлявшиеся в Рим. Настали иные времена. На сей раз я предложу парламенту дать определение государственной измене — согласно моему пониманию.
Отягощаемый увесистой короной, я поднялся с трона и произнес речь:
— Вашему вниманию предлагаются документы, в коих определяется понятие государственной измены. Мы всегда полагали, что нам известно значение измены. Ее мгновенно распознавали с той же легкостью, с какой различают жаб, змей и паразитов. Кто же перепутает жабу с полосатой кошкой?
Одобрительный смех.
— Но в наше опасное время измена искусно прячется под разными личинами. Наших предков беспокоили только змеи и крысы. А в наши дни, увы, даже «сам Сатана принимает вид Ангела света»[84].
— Так гласит Священное Писание, — продолжил я. — Вот вам лишь один пример того, как изменчиво все в нашем мире. Ибо толкования и переводы священных книг представлены нам ныне в изобилии, и любой человек имеет возможность прочесть их… более того, неправильно понять!
Я окинул взглядом собрание. Теперь никто не смеялся. Они пытались догадаться, к чему я клоню.
— Имея это в виду, я, ваш любящий король, понимаю, что вы нуждаетесь в духовном водительстве. Если бы я не позаботился о вас, то меня можно было бы счесть нерадивым государем, недостойным вашей любви. Измена незаметно, на мягких кошачьих лапах проникает в наше общество, нашептывая свои злокозненные идеи то в одно, то в другое ухо. Остановит зло лишь тот, кто знает, в чем его сущность, кто настороженно относится к хитроумным речам, не поддается на лживые посулы.
