ШАХУРИН: Со слов матери Тани Рейзен мне известно, что Таня рассказывала матери… по секрету… что Вано и Володя, гуляя недавно на даче в лесу, говорили: между ними будет дуэль. – Свидетель вдруг приподнял замотанную белым руку, словно пытался тронуть собственное лицо, и рука упала – сил не хватило.
Физрук блеснул мне глазами, дошаркал до профессора, дурашливо переворошил его бумаги, поприседал, выставляя поочередно ноги вперед, воспроизводя русский танец, выкрикивая, ни к кому особо не обращаясь:
– Вот! Вот! Вот! Во, бл… – ДУЭЛЬ! Слыхал, Шейнин? И кто такая эта Таня Рейзен?
3 июня (далее)
– Уже довольно поздно. И поэтому… – Профессор снял пиджак, накинул продуманно на трибуну, чтоб не мять, сразу располнев в мягкой обволакивающей рубашке, рывком расстегнул, словно оторвал, верхнюю пуговицу под ослабленным галстучным узлом.
– Осталось довольного немного времени. И поэтому… – прошелся вперед, ближе к свидетелям, истуканам в больничных халатах – теперь они сидели совершенно неподвижно, камни, и я, отвязавшись от трибуны, двинулся за ним, по своей половине освещенного круга.
– Главное, чтоб Микоян, третий наш… – готовящимся рыком прорывалось из физрука, и он скалился по свидетельским рядам, – тут?! Мы приехали! Слышь, пусть свет поубавят, а то весь теку… – он оторвал, подавил в пальцах, как кровососа, и отшвырнул дохлый микрофон…
Мы остановились спиной к спине, темнело, в сером пятне едва угадывались очертания бывших людей, профессор выбрал позицию напротив Шейнина, они… наверное, и я во что-то превратился, я боялся взглянуть на свои руки, пальцы, открыть правду, готов принять все – правда вмещает все, даже смерть может вместить, хоть не берется, правда больше чем смерть, вот почему ей служим; если б сделать ее еще нужной хоть кому-то…
ВАНО МИКОЯН, 15 ЛЕТ 9 МЕСЯЦЕВ, ЖИВЕТ В КРЕМЛЕ, В КВАРТИРЕ ОТЦА: Володя очень высокомерный, заносчивый. Любил дразнить милицию. Нарочно нарушал правила дорожного движения: катался на подножке трамвая, цеплялся к буферам троллейбуса. Переходил дорогу там, где хотел. Его доставляли в милицию, и там он объявлял: я Шахурин. Ему нравилось видеть, как сразу меняются милиционеры, как они боятся. В школе существовала детская тайная организация. Шахурин именовал себя «консулом-рейхсфюрером» четвертой империи (что ж не говоришь, что руководил организацией ты – «фюрер»? Подождем, увязни побольше…). Выражался Шахурин так: «Господин министр надеется увидеть вас в таком-то часу…»
Почти все время мы проводили втроем: я, Нина и Шахурин.
СОФЬЯ МИРОНОВНА ШАХУРИНА, ДОМОХОЗЯЙКА, 35 ЛЕТ: Произошла ужасная катастрофа… Прошу любой ценой найти убийц, так как пущенную кем-то версию о том, что Володя застрелил Нину, а потом себя, категорически отвергаю на следующих доказательствах…
ВАНО МИКОЯН: Нина в школе казалась серьезной, а вне школы любила кокетничать. Мальчики так и называли ее: «кокетка». Поначалу Нина, как принято говорить, оказывала мне известное предпочтение (писал за тебя Шейнин, не особо таясь). А Шахурин не понимал: «Удивительно, что ты нашел в ней, обыкновенной девушке».
В феврале Нине вырезали аппендицит. Шахурин пошел в больницу объясняться в любви и сказал мне: она ответила взаимностью. Начался роман Нины и Шахурина. Я после этого не разговаривал с Ниной три месяца, и помирились только в мае, по инициативе Шахурина. Стало известно, что Нина уезжает в Мексику. Шахурин вызвал меня по телефону, подвел к Нине и велел: «Ну, миритесь». Начали гулять втроем. Но роман у нее продолжался с Шахуриным.
СОФЬЯ МИРОНОВНА ШАХУРИНА: Володя буквально был счастлив перспективой получения мотоцикла. Говорил товарищу Юре Коренблюму: я счастлив, любя Нину, она уезжает, но будет мне писать.
Утром в мой день рождения (до гибели четыре дня) Володя поцеловал меня и написал ужасно смешное поздравление. Я попросила его и Вано нарвать сирени в комнаты, он воскликнул: «Что за варварство, рвать цветы!» – нарвали и поставили в каждую комнату, в вазы. Попросил разрешения поставить себе в комнату отдельный круглый столик – принес туда вазу фруктов. Еще дала ему коробку конфет, был просто счастлив…
Среди других гостей приехали Уманские с дочерью Ниной – дети обедали в комнате у Володи. Раиса Михайловна попросила дать ребятам ради праздника виноградного вина «Хванчкара».
ЛЕНА КЛЕЦКИНА, 6 ЛЕТ, ПЛЕМЯННИЦА
С.М.ШАХУРИНОЙ (тетю Соню запомнила смутно: броская, напыщенная, авиапарад и тетя Соня в огромной белой шляпе, особняком среди великосветских дам, яркая, как Софи Лорен): Я помню немногое, пятнами. Запомнила день рождения Софьи Мироновны. Очень много людей. Уманские. Нина – голубое платье, волосы распущены до плеч. В волосах – голубая лента. Таня Рейзен шепнула мне: «Подойди к Володе и скажи: что же ты забросил свою невесту Таню?» Я так и сделала. Он меня поколотил!
ТАНЯ РЕЙЗЕН, 13 ЛЕТ, ДОЧЬ ПЕВЦА (БАСА) БОЛЬШОГО ТЕАТРА: На дне рождения у Софьи Мироновны мы веселились, немного выпили. За столом (нам поставили отдельный от взрослых стол) Вано и Володя спорили, кому принадлежит Нина. Вано говорил: ему. Шахурин: ему. Оба при этом декламировали из «Евгения Онегина»: «Пистолеты же при нас…»
СОФЬЯ МИРОНОВНА ШАХУРИНА: Вечером катали детей на машине и показали фильм. Вано даже на мой день рождения приехал с винтовкой и показывал ее Нине (а чем мог поразить красивую девочку твой начитанный, заикающийся сын? мечтами? «Четвертой империей»?).
В 11 часов вечера я приказала идти спать, но дети хором упрашивали и я позволила немного задержаться. В двенадцать часов гости начали прощаться. Нина попросила разрешения остаться. Вано увез шофер. Взрослые ночью смотрели фильм «Лермонтов» (фильм о дуэли, подсказка: стреляйтесь).
ВАНО МИКОЯН: 30 мая на даче Шахуриных праздновали день рождения Володиной матери. Из девочек были Нина Уманская и Таня Рейзен. Я вечером уехал (не вспоминаешь разговор про пистолеты, а ведь так внимателен к мелочам – про дуэль же Шейнин велел: забудь!), а Таня и Нина остались. На следующий день Шахурин сообщил мне, что Нина ему отдалась. Таня якобы притворилась спящей, но потом рассказала матери, а та – Софье Мироновне.
Когда мы на следующий день гуляли втроем в лесу, Шахурин сказал: «Мы с Ниной вошли в Париж». Она покраснела, но промолчала. На нашем языке «войти в Париж» означало: вступить в связь.
РАШЕЛЬ АНАТОЛЬЕВНА РЕЙЗЕН, ДОМОХОЗЯЙКА, 45 ЛЕТ: Я дружу с Софьей Мироновной с 1941 года, мы познакомились в эвакуации в Куйбышеве.
Что еще сказать… На меня лично Володя производил хорошее впечатление: не по годам развит, культурен, остроумен и находчив… Что? Нет, Таня мне никогда не говорила, что Володя приходил ночью к Нине.
СОФЬЯ МИРОНОВНА ШАХУРИНА: Комната моя – смежная с Володиной, тут же – комната девочек. Девочки возились перед сном, и я прикрикнула: утихайте! Но они не сразу заснули, долго еще тихонько разговаривали. Я все слышала.
ТАНЯ РЕЙЗЕН: Часов в шесть утра пришел Володя и начал нас будить. «Девочки, вставайте, я покатаю вас на машине!» Я сразу встала, а Нина полежала еще минут десять. Ночью Володя к нам не приходил. О разговоре насчет пистолетов я рассказала со смехом своей маме.
СОФЬЯ МИРОНОВНА ШАХУРИНА: Утром Володя разбудил девочек, гуляли с киномехаником Валерием Нестеровым, тот много фотографировал (семиклассник Юрий Кузнецов вспомнил: Нестеров занимал ставку в наркомате, жил в районе Тверских-Ямских и показывал ему в шестидесятые годы фотографии обнаженных женщин, мы его не искали).
Во вторник (два дня до гибели) я объявила сыну: надо поехать на улицу Горького заказывать цветы Уманским на отъезд. Он обрадовался: «Это очень культурно!» Когда сели писать сопроводительное письмо, Володя много шутил, подсказывая остроумные дипломатические формулировки. В конце попросил приписать: всегда будем рады видеть вас в Москве и у нас. В комнате при этом сидела мать товарища Шахурина (так называла мужа, так полагалось женам железных). Сын подсказал: подпиши не «я надеюсь», а «мы надеемся».
Я говорю: надо подарить что-нибудь Нине на память. Достала две вышитые салфетки, а он отмахивается: это тебе удобно дарить, а я бы лучше ручку-самописку подарил. Ну, позвони папе, он принесет. Вечером Володя и Вано (прилип, не отходил от влюбленных все последние дни, подступала решающая минута-спор, все-таки: кто?) отнесли цветы и вернулись с Ниной, шофер отвез их в Парк культуры и отдыха.
ВАНО МИКОЯН: Про Нину сказал: «Жизнь без нее будет пыткой». 1 июня Шахурин сообщил мне по телефону: «Что будет, если я застрелю Нину? И сам застрелюсь. Сколько шума будет. Весь город будет говорить» (кто слышал, кроме тебя? у него же нет пистолета… что ж ты сразу никому не донес? мальчик, если верить тебе, «вошел в Париж» – зачем убивать?). Я ответил: «Идиот!» и бросил трубку. Позже перезвонил: шутка.
СОФЬЯ МИРОНОВНА: Но скоро выяснилось: отлет отложили, у кого-то из Уманских ангина. Володя попросил меня: давай и мы поедем на аэродром провожать. Конечно! Раиса Михайловна позвонила и поблагодарила за цветы.
