— Лариса Степановна, нам надо сейчас же уйти отсюда.
— С какой стати?
— Вам угрожает опасность. Берия вновь заинтересовался вами. Я хочу помочь вам уйти от его ищеек.
— Какая еще опасность? — возмущенно спросила Лариса.— Что за вздор вы несете? Нет никаких причин для того, чтобы меня преследовали.
Она не желала верить предостережению Бурлакова и хотела даже оттолкнуть его от себя, но он, чувствуя это, сказал с той предельной искренностью, которая не оставляла сомнений в его желании помочь ей:
— Поверьте мне, клянусь вам! Пойдемте скорее, иначе будет поздно!
И Лариса нехотя повиновалась ему. Они незаметно для танцующих покинули зал и вышли на улицу. Было уже темно, прохладно, в небе беспокойно и нервно перемигивались звезды.
— Там, за углом, моя машина,— тихо сказал Бурлаков,— Нам надо немедленно скрыться.
Быстрыми шагами они пошли по темной, неосвещенной улице. Лариса судорожно дышала, будто опасалась, что ей не хватит воздуха.
Бурлаков подвел ее к машине. Вдруг к ним подскочили два человека в черных плащах.
— Ни с места! — рявкнул один из них, и Лариса увидела в его руке пистолет.— Вы — Казинская-Грач?
— Да, я,— Лариса едва смогла произнести два этих коротких слова, чувствуя, что холодеет и теряет дар речи. Впрочем, зачем она утвердительно ответила на его вопрос?
— Вы арестованы.
— Не имеете права! — резко и зло выкрикнул в ответ Бурлаков и стремительно извлек пистолет из своей кобуры.
— А вы тут при чем? Кто вы такой? — вскинулся на него неизвестный.
— А вот при том! — ледяным голосом произнес Бурлаков и выстрелил в неизвестного.
И тут же раздался второй выстрел. Бурлаков, странно взмахнув руками, повалился на землю.
Неизвестный схватил Ларису за руку:
— А ну за мной, сука!
Он потащил ее к машине, стоявшей поодаль, и, распахнув дверцу, грубо втолкнул ее в салон. Взревел мотор, и машина рванула с места в густую непроглядную тьму улицы.
Машина долго петляла по оглохшему от тишины ночному городку и наконец резко затормозила у небольшого особняка. Ни в одном его окне не горел свет, они казались безжизненными. Незнакомец приказал Ларисе выйти из машины и повел ее в дом, открыв запертую дверь своим ключом. Поднявшись по каменным ступенькам крыльца, они вошли в темную переднюю, и тут мужчина включил фонарь. Луч света заметался по старинной мебели и картинам в тяжелых багетовых рамах, висевших на стене.
— Куда вы меня привезли? — Голос Ларисы дрожал от волнения.— По какому праву вы меня арестовали? Я буду жаловаться маршалу Жукову!
В комнате царил сумрак, но, даже не видя лица незнакомца, Лариса почувствовала его усмешку.
— Вы арестованы по указанию руководства НКВД,— нервно ответил он.— И потому не трепыхайтесь. Вам никто не поможет, маршал Жуков тем более. Вряд ли он испытает радость или желание заступиться за вас, если узнает, что в его штабе работала агент абвера.
— Да вы что, совсем с ума спятили? — вскинулась на него Лариса.
— Полегче на поворотах,— зло посоветовал энкаведист.— В обвинительном заключении вам приплюсуют еще и то, что вы были связаны с бывшим майором Бурлаковым, который еще с прошлого года объявлен во всесоюзном розыске как изменник и предатель. Кроме того, из-за вас погиб наш сотрудник. Для «вышки» вполне достаточно. Да вы садитесь, у нас будет долгий разговор.
Лариса медленно опустилась на стул. Что это? Сон? Или то, что с ней происходит,— результат потери рассудка? Она была настолько парализована, что превратилась в безмолвное, лишенное нервов и памяти существо, недвижимо, как изваяние, застывшее на стуле. В опустошенном мозгу назойливо кричали когда-то созвучные ее душе строки:
Напрасно все: душа ослепла,Мы червю преданы и тле;И не осталось даже пеплаОт русской правды на земле.
Всю войну Лариса боялась, что ее убьют и она оставит на этой яростной земле свою кровинку, свою Женечку, покинет ее одну в этом холодном жестоком мире. Победа окрылила ее: теперь Женечка снова будет под ее надежной материнской защитой. И вот — новый безжалостный, немилосердный поворот судьбы. А Андрей… Темин конечно же доставит ему письмо, полное радостных надежд и предчувствия встречи; вместе с Женечкой они, наверное, уже считают дни, часы и даже минуты, оставшиеся до ее возвращения. А она снова в сетях всесильного Берия, который, как она сейчас поняла, не простит ей ничего…
— В соседней комнате — кровать. Отдохните. За вами придут. И не вздумайте бежать — охрана надежна,— как сквозь сон услышала она слова чекиста.
Шатаясь, Лариса пошла в спальню, присела на край кровати.
«Бурлаков, Бурлаков…— Она задрожала всем телом, вновь переживая весь ужас случившегося.— Значит, он — хороший человек. Прошел всю войну и не погиб, а взялся спасти тебя — и погиб.— Она беззвучно заплакала, содрогаясь от своего бессилия.— Нет, нет, все это привиделось тебе в кошмарном сне. Или ты перепила на вечере? Этого не могло быть, этого не может быть, все это — видения твоей больной фантазии…»
Лариса внушала себе эти мысли, с ужасом понимая, что пытается обмануть саму себя. Уже это доказывало, что она теряет рассудок.
Она прилегла на кровать, и тут же зыбкая дремота охватила ее. Все плыло, колебалось, смешивалось в ее сознании, ей чудилось, что она плывет на утлом суденышке по бурным морским волнам.
Лариса очнулась лишь тогда, когда кто-то, невидимый в темноте, грубо растолкал ее, бесцеремонно схватив за плечи.
— Вставайте,— жестко приказал разбудивший ее человек — Идите за мной.
Он привел ее в комнату, где неярко, желтоватым колеблющимся огнем светила большая керосиновая лампа-трехлинейка. Лариса осмотрелась. У одной стены громоздились книжные полки, часть книг россыпью валялась на полу. У окна, плотно задернутого массивной шторой, стоял письменный стол с причудливыми витыми ножками. На стенах висели портреты каких-то немецких вельмож.
За столом монументально восседал высокий худой человек с аскетическим узким лицом, крючковатым носом и бескровными тонкими губами, слегка приоткрывавшими зубы.
— Следователь Валдаев,— представился он сухо, и по его голосу Лариса поняла, что это не тот человек, который арестовал ее и застрелил Бурлакова.— Вы, гражданка Казинская— Грач, обвиняетесь по статье пятьдесят восьмой в измене Родине. Отвечайте мне всю правду и распишитесь вот здесь, что за дачу ложных показаний будете нести уголовную ответственность, о чем и предупреждены.
Лариса не узнавала себя: на нее накатила страшная в ее положении апатия. Лариса бесстрастно расписалась на листке, который пододвинул ей следователь, и по ее угасшему, постаревшему, почти неживому лицу тот понял, что она морально сломлена.
— Как вам удалось проникнуть в штаб Жукова? — спросил Валдаев после того, как скрупулезно записал все биографические данные Ларисы.
— А никак,— отчужденно проронила Лариса.— Я и не собиралась проникать в штаб маршала Жукова.
— Это первое ваше ложное показание,— с натугой произнес Валдаев, и худые впалые щеки его зарумянились, будто это не Лариса, а он сам вместо правды говорил ложь.
— А вы спросите об этом у товарища Берия,— Ларисе настолько осточертели настырные преследования и козни этого бериевского ведомства, что она ожесточилась до той степени, при которой исчезает всякий страх.
— Будете наглеть — пожалеете,— сразу круто предупредил он ее.
— Какой же вы, к дьяволу, следователь, если у вас нет ни капельки терпения? Может, не терпится поскорее получить за меня орденок? Тогда записывайте: я шпионила одновременно в пользу Америки, Англии и Японии. Можете еще добавить от себя: и Турции. Вам этого достаточно?
— Вас еще никогда не пытали? — осведомился Валдаев, и в его словах сквозила явная угроза.— Могу доставить вам это удовольствие, если вы будете так хамить.
— В нашем советском НКВД не существует пыток,— с видом человека, осведомленного во всех тайнах этого ведомства, заявила Лариса,— Вы прекрасно знаете, что это грубое нарушение социалистической законности.
— Вы лучше потрудитесь отвечать на вопросы, философ в юбке,— зло проворчал Валдаев, шмыгнув носом, будто ему не хватало воздуха,— Я вас еще раз спрашиваю, как вы проникли в штаб Жукова, с кем были связаны и кому передавали секретную информацию?
— Я уже ответила,— невозмутимо сказала Лариса.— В штаб меня определил сам Лаврентий Павлович Берия, информацию я передавала майору Бурлакову, сотруднику НКВД, которого вы зверски убили, за что должны понести суровую ответственность.
— Это не вашего ума дело! — рявкнул он,— В свое время вы уже арестовывались за попытку осуществить террористический акт во время демонстрации на Красной площади?
