— Твоя милость только попугать меня хотел или правда так и будет, как сказал?
Как не старался скрыть страх, но голос выдал.
— Не переживай. Как сказал, так и будет. — Обнадежил его Радогор. — До весны не доживешь.
Несчастный, чувствуя, как сразу пересохло в горле, с трудом проглотил слюну.
— Твоя милость…
Но Радогор без всяких слов понял его.
— Хозяин! Властно крикнул он. И не оборачиваясь, пояснил. — Зарежут тебя по пьяному делу. Уж больно ты боек, сударь мой.
Лицо приговоренного к смерти стало мертвенно бледным.
— Не пей, и будешь жить долго, пока самому не надоест. Я же не пью, и как видишь, живой.
Довод показался не очень убедительным, но возражать не стали. Богатырская стать и уверенный, чуть раздраженный голос сурового незнакомца, к тому пара мечей за спиной, внушали уважение и пробуждали слепое доверие к его словам.
— А как, твоя милость, не пить, если оно само пьется? — Изумился, забыв о все своих страхах. Мужик. — Я, может, и не хочу, а оно пьется.
Радогору давно наскучил и сам мужик, и его пагубная страсть, но неожиданная мысль осенила его и он развеселился.
Поднял правую руку, а указательным пальцем указал на середину раскрытой ладони.
— Смотри сюда! — Потребовал он. Взгляд серых не мигающих глаз уперся в глаза мужика, пронизывая его до пят. Тот застыл пере ним мертвее мертвого. — Смерть свою видишь?
Мужик закивал головой.
— Не пей! — Потребовал Радогор — На изнанку вывернет. Кишки граблями в угол сгребать будут.
Двери на поверхе гнусно скрипнули и он, подхватив рукой княжну, заспешил, поднимаясь по ступеням. А мужик, провожая его. Наполненным ужасом, взглядом, попятился к приятелям. Пережитый страх и пересохшее горло настойчиво требовали залить все это парой, тройкой добрых кружек вина. И кружка была тотчас наполнена до краев, и даже с горкой. Жадно поднес ее к губам, но не успел сделать и глотка, как все его тело содрогнулась в судорогах, а изо рта на стол и на портки полилось все, съеденное и выпитое им за время дождей.
Радогор, услышав характерные звуки, обернулся и укоризненно покачал головой.
— Я же предупреждал, ласково проговорил он, Людям, сударь мой, верить надо, когда они тебе добра желают. Знай же, так будет всякий раз, когда ты надумаешь поднести кружку с этим зельем к губам. Но жить будешь долго.
Повернулся и скрылся в поверхе, успев пробормотать.
— Хотя я и сам не знаю, что хуже.
Лада, не выдержав, громко засмеялась.
— И кто, спрошу я тебя, твоя милость, из нас двоих добрее? — Сквозь смех, с трудом выговорила она. — Я просто изувечила его, причем жалеючи, а ты до конца дней сделал его глуубоко несчастным.
— Зато жить будет. — Уже с полным равнодушием к чужой беде, отмахнулся он и, отодвинув трактирщика в сторону, шагнул в жилье и одобрительно покачал головой. — Умеешь ведь, когда захочешь. Про коней не забудь. Тварь бессловесная, сама не попросит.
— Уже, господин, уже. — заторопился хозяин. — Все исполнено, как твоя милость, пожелала. И очажок затоплен, и лохань с горячей водой стоит.
Услышав про лохань с горячей водой, Влада пискнула, бесцеремонно захлопнула двери перед носом трактирщика. И заторопилась, на бегу расстегивая пояс и пряжки перевязи.
— Радо, помоги…
Промокшие и раскисшие сапожки, «вокруг ножки» ни в какую не хотели повиноваться ее рукам, как она не старалась. — держись за лавку.
И сапоги один за другим полетели к очагу.
Тусклый огонь, от плавающего в плошке, фитиля неохотно освещал их нечаянное пристанище. Взгляд Радогора пробежал к заставленными не хитрыми, но обильными кушаниями, столу, по застеленной меховой полостью, широкой лавке. И остановился на не глубокой, но широкой, на столько, что в ней можно было сидеть, лохани.
Лада, прыгая на одной ноге, пыталась освободиться от портков и с вожделением глядела на манящую лохань.
— Садись, помогу. — Засмеялся он, глядя на матово белеющее тело. — Упадешь.
Послушно плюхнулась на лавку и он одним движением сдернул с нее скользкие, не послушные портки и отправил их туда же, куда и сапоги.
— Ой, хорошо то как! — Закрыв глаза, простонала она, оказавшись в воде и не решаясь сесть. — Горячо!
— И куда же, позволь тебя спросить госпожа моя, тянулась бесстыдная рука?
— Сюда! — Приподнялась над лоханью и взглядом указала на тугую, гладкую ягодицу. — К холке. Зря руку не оторвала. В другой раз бы не потянулся.
— А я его понимаю. — засмеялся Радогор. сам бы потянулся к такой красоте.
Но Влада шутки не приняла, хотя и порозовела от удовольствия.
— Ты хоть до синюх защипли, я и не охну. Еще и сама подставлю. — Отрезала она, опускаясьв воду. — А другие на чужое добро пусть не зарятся. Не для них припасала.
И умоляюще попросила.
— Поливай меня из кружки, Радо!
Радогор, который развешивал над очагом ее одежду, засмеялся.
— Не усни в воде.
— Вынесешь. — Бестрепетно отозвалась она и блаженно закрыла глаза. — Только покормить не забудь.
И просидела в воде, пока вода не остыла. Выбралась из лохани и виновато пробормотала.
— Тебе всю воду выстудила. — И сокрушенно, ушлая девка, покачала головой. — Так торопилась, что и рубахи лишней не взяла. Ходи теперь так, пока все не высохнет, свети, чем попало.
— Я взял. — Успокоил ее Радогор, с улыбкой следя за тем, как она усаживается за стол и выбирает взглядом, с чего бы начать. — Но все промокло. Даже сухари. Завтра все пересушивать придется.
— Ну и ладно. Все равно ни кто не видит. — Легко ответила она. Зубы ее заработали без устали, перемалывая уже остывший ужин. — Ни когда еще так вкусно не ела. Только про ворону мне не говри. Рассержусь. Сама не знаю как…
И с облегчением вздохнула.
— Думала, лопну, а все куда то лезет и лезет.
И прямо от стола прыгнула на лавку и забралась под полость.
— Ты долго не сиди, а тоя не усну. — Уже сквозь сон пробормотала она. Но вдруг подняла голову и с беспокойством спросила. — А родичи твои, Радо, сегодня не придут?
— Не придут. Спи. — Неохотно ответил он. — за окаем ушли. Там нас ждать будут.
— Сказала же, не усну.
Опустила голову на изголовье и тут же уснула.
Утром проснулась и виновато отвела глаза в сторону, ворча на себя, сонливую колоду. Потом заглянула в зарешеченное оконце. Дождь, показалось, только входил в силу, утопив город в грязи и потоках воды.
Радогор, уже одетый, сидел у стола и прислушивался к, потрескивающим в очаге, дровам. В ногах увидела свою просушенную одежду и простое белое платье.
— Вставай, соня, завтрак на столе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
