Сев в расставленные вокруг стола кресла, все обменялись ничего не выражающими взглядами. Часы на стене двигали свои стрелки совершенно бесшумно, кончик самой тонкой, секундной, вздрагивал после каждого шажка. В шестистах километрах к востоку от кабинета умирали немецкие солдаты и офицеры, брошенные в обозванную «миротворческой операцией» войну, рожденную чужими провокациями. В тысячах километрах на восток, северо-восток и юго-восток умирали русские, которые теперь навсегда, окончательно утвердят в своей наследственной памяти стереотип: «немцы — враги». Как сможет Европа существовать после такого? Как им всем не хватило мудрости, — остановить, пусть пожертвовав собой, своей дурацкой карьерой, налаженной жизнью? Не допустить этого!..
Минуты шли. Карл Эберт вынул из кармана неуместного в этом кабинете кителя полицейского офицера сложенный несколько раз листок, положил на стол перед собой. Зигер, Бергнер, Шульц — все трое покосились на него с такими выражениями на лицах, будто он положил на полированное дерево то ли сгусток свернувшейся крови, то ли живую змею.
— Дрянь… — негромко сказал Зигер. — Чертова дрянь. Это немыслимо.
Ему никто не ответил. Вице-канцлер Германии Филипп Рёслер был рожден во Вьетнаме в годы войны с США. Он был приемным сыном в семье немцев. Хороший военный врач, отличный экономист, превосходный политик, просто искренний, умный и хороший человек. Немец. Каждые свои выборы, на каждом этапе свой работы, он выигрывал почти со стопроцентным результатом. Если бы ему суждено было прожить еще 10 лет, он имел бы все шансы баллотироваться на должность федерального канцлера. Но их ему не дали. И за это теперь заплатит германский народ.
Дверь распахнулась, и в кабинет быстрым шагом вошел человек. Сидящий к двери спиной Эберт торопливо встал, уже понимая, что это не Меркель, но еще надеясь, что ничего не изменилось, что это снова кто-то из ее секретарей, и сейчас они узнают, сколько еще осталось ждать. Но это был другой человек — Томас Кофендай, которого Кристиан Шмидт сменил на этой должности парламентского статс-секретаря при министерстве обороны.
— Герр Зигер, герр Бергнер, фрау Шульц… Герр Эберт?..
Карл Эберт утвердительно кивнул — они виделись с парламентарием всего один раз около полутора лет назад, без официальных представлений, но оба запомнили друг друга безошибочно.
— Фрау канцлер довела до меня произошедшее буквально в двух словах. Ее сейчас нет здесь. Поэтому сначала вас спрошу я: это действительно правда?
Руководящий директор полиции думал, что кто-то другой ответит первым, но все молчали. При этом помощница парламентского секретаря посмотрела на него со своей стороны стола, выжидающе, остальные даже не повернулись.
— Да, герр Кофендай. К сожалению.
— Вы настаиваете? Сомнений нет?
Эберт на мгновение прикрыл глаза, потому что ему было трудно вздохнуть.
— Мой офицерский стаж в полиции идет с 1969 года. Мне приходилось и ловить преступников, и оформлять ордеры на арест и обыск, и, наконец, оформлять содержащие материалы расследований дела для передачи в суд. Много лет, много сотен раз. Я обязательно проверю все материалы по этому вопросу самостоятельно, как только у меня будет такая возможность. Пока ее не было. Но пока у меня также нет и ни малейших причин подвергать сомнению те сведения, что удалось получить. Вероятность того, что к убийству вице-канцлера Рёслера имели отношение спецслужбы США, крайне высока. Если фрау Меркель необходимо узнать все детали немедленно, у меня с собой все наличные материалы, а у ограды резиденции ждут двое моих офицеров, способные дополнить мои слова, — среди них начальник экстренной полиции Берлина. Когда мы можем ожидать встречи с канцлером? После доклада я тут же отправлюсь в Дирекцию и к вечеру представлю окончательное заключение для канцлера и Бундестага. Чем скорее, тем лучше. Война должна быть остановлена как можно быстрее — я думаю, что мы все здесь это понимаем.
Возникла пауза — непонятно длинная.
— А вы разве не знаете? — спросил бывший парламентский секретарь. — Фрау канцлер как раз в эти минуты зачитывает телевизионное обращение к народу Германии. Насколько я успел услышать — с призывом сплотиться в единый строй и ответить на новое преступление слитным и могучим ударом. Дальние бомбардировщики русских ВВС нанесли массированный ракетный удар по нашим военно-воздушным базам, непосредственно перед началом перебазирования истребителей-бомбардировщиков и истребителей всех трех авиадивизий на передовые базы в восточной Польше и Прибалтике. Гайленкирхен, Шеневальде, Раммштайн-Ландштуль, Шпангдалем, Лехфельд. Четверть авиатехники Люфтваффе сожжена на земле одним русским ударом; предполагается, что число жертв составляет многие сотни человек. Войну не остановить. Уже поздно.
Март
Необходимо ликвидировать красных недочеловеков вкупе с их кремлевскими диктаторами. Германскому народу предстоит выполнить самую великую задачу в своей истории, и мир еще услышит, что она будет выполнена до конца.
Mitteilungen far die Truppe (Информационный бюллетень для войск) № 112, Juni 1941.
Российское государство рухнуло в течение трех первых суток после начала Международными Миротворческими Силами операции «Свобода России». Не под ударами ядерных боеголовок, не от рук оголтелых демонстрантов — первое их поколение раздавили на улицах Москвы и Петербурга быстро и весьма жестко. Куда-то делись президент и премьер, несколько раз выступившие по телевидению со все более яркими и вдохновенными речами и на этом завершившие свою роль в истории. Куда-то исчезли все хоть сколько-то запомнившиеся людям лица с еще работающих экранов. Их сменили какие-то другие, совершенно незнакомые, но произносящие почти слово в слово то, что было сказано тем же президентом и тем же премьером про «твердый отпор», напоминающие про «великую победу наших дедов», про Александра Невского и Александра Суворова. Ракеты при этом так и не взлетели, и в глазах миллионов жителей России это стало более важным, чем выверенные спичрайтерами формулы устной речи и отработанные профессионалами интонации. Никто не объявил, что власть передается такому-то человеку, Генеральному штабу, какому-нибудь чрезвычайному комитету — но ее просто не стало на «вершине». Все осознанные, необходимые действия проводились с этого момента уже руководством среднего или во всяком случае не самого высшего звена. Потом экраны стали гаснуть.
Пробивающие сопротивление батальонов и рот российской армии стальные клинья войск НАТО стремились к сердцу России. Они были еще далеки от Москвы, Петербурга, Брянска, Калуги, Рязани — а там уже перестали работать или работали с перебоями водопровод, теплоснабжение, городская телефонная сеть. Электричество подавалось в города на несколько часов в день, причем по графикам, которые не имели ничего общего с появившимися на углах домов листовками либо объявлениями в эфире. У чего-то из этого были свои объяснения. В частности, даже одиночные ударные самолеты НАТО, использующие снаряженные суббоеприпасами BLU-114/В управляемые бомбы AGM-154D JSOW, при прорывах к объектам электроэнергетической инфраструктуры на многие часы выводили из строя целые блоки региональных поставщиков. В нескольких случаях собственно тотальное отключение энергоснабжения или пожары после коротких замыканий, вызванных тысячами упавших на высоковольтные линии электропередач токопроводящих нитей, имели все шансы привести к катастрофическим последствиям. Речь здесь даже не шла о гибели больных и раненых в медучреждениях — важнее было энергоснабжение химических и очистных предприятий, насосных станций трубопроводов, объектов транспортного контроля и так далее. Не всегда существовали в реальности те системы независимого энергоснабжения, которые имелись на бумаге, не всегда было дизельное топливо, которое должно было быть. Не всегда имелся транспорт, чтобы везти материалы и людей к местам аварий, или просто топливо для этого транспорта. Не всегда люди, которые должны были подниматься «по тревоге», чтобы запускать имеющиеся системы и ремонтировать выбитые, делали это. Потому что на многих повисали рыдающие жены, которые были убеждены, что «нормальный отец должен кормить детей и заботиться о семье», а не уезжать неизвестно куда. За последние 20 лет русские семьи потеряли привычку хранить дома двухмесячный запас продуктов на «выжить», а продуктовые магазины не работали с самого начала, с первого объявления по телевидению. Мародеров, попытавшихся затовариться на складах и в крупных, всем известных местах, расстреливали на месте, что было довольно неожиданным для многих, решивших, что власть кончилась уже совсем и бесповоротно, сверху донизу. Но мародеров, вовремя переориентировавшихся на своих соседей, контролировать было невозможно. А как известно, «сто старушек — это уже рубль». По квартирам и особенно по пригородным поселкам, еще полупустым в марте, действительно ходили люди, без колебаний наносящие удар топором за пачку макарон. Настоящего голода еще не было, еще не могло быть за пару дней — а это уже было. И это все было пунктами в списке действующих факторов, складывающихся в приблизительно одно и то же.
