— Жена к обеду ждала, а сама — к тестю.
— Может, не жена? Натальюшка? — подмигнул гость.
— Вот уж это вас не касается.
— Что верно, то верно, — спокойно согласился «Иван Иванович», оглядывая хоромы редактора. Увидев на журнальном столике газеты, подошел к нему. Комплект газеты «Новый путь» лежал аккуратной стопкой.
Брандт прислушивался — не раздастся ли звонок входной двери, и искоса поглядывал на грозного гостя. Будет листать газету или нет? Листает. Даже читать взялся.
«Иван Иванович» пробежался по какой-то заметке, осуждающе помотал головой, сказал с укором:
— О Михаиле Ивановиче такую срамотищу… На какой помойке откопали этот гнусный анекдот? Вроде бы вы культурный человек, Александр Львович, и на́ тебе… Как базарная торговка.
Срываясь на фальцет, Брандт стал доказывать, что русские журналистские кадры на немецких дорогах не валяются, приходится довольствоваться тем, что есть под рукой. И вообще, он не цербер. Если сотрудникам хочется лить помои на всесоюзного старосту, пускай льют. Иного они не умеют.
— На кого же рассчитана ваша газета, Александр Львович?
— На самый широкий круг читателей: рабочих, крестьян, интеллигенцию, — спесиво поднял Брандт подбородок.
— Че-пу-ха… Ее читают только искариоты из так называемой службы порядка. Да и то, когда сидят за амбаром на корточках. У интеллигенции, у крестьян, у рабочих, кроме желания проломить булыжником редакторский череп, ваша газета ничего не вызывает.
Брандт, сжигая оскорбление, опрокинул две рюмки подряд, «Иван Иванович» заткнул пробку обратно в коньячное горлышко, убрал бутылку под стол.
— Больше не прикасайтесь. Без меня — хоть бочку.
Брандт хорохорился:
— Мне обещают месячную поездку по Германии. Я напишу цикл статей, которые никого не будут обливать грязью. Я расскажу о Германии, ее истории, культуре…
— О какой истории, Александр Львович? О том, как в тринадцатом веке Тевтонский орден крушил ребра балтийским племенам — пруссам и захватывал их земли? Как Прусское герцогство становилось юнкерским государством? Потом — фашистским? О культуре грабежей и насилий? Если об этом, то — благословляю.
Александр Львович падал духом и поглядывал под стол — на коньяк. «Иван Иванович» отвергающе мотал головой.
Брандт — не боевой офицер, а что не контрразведчик, то и говорить нечего. Но сообразил все же, что поспешная капитуляция, тем более согласие на сотрудничество с советской военной разведкой ничего, кроме настороженности, у профессионала не вызовет. Потому ничем не обнадежил «Ивана Ивановича». Ценной информацией он не располагает, и будут ли подходы к ней — увы! — не знает. И вообще, что потом? Допустим, союзная коалиция, как утверждает советская пропаганда, разгромит Германию, Брандту позволят вернуться в школу. Опять рядовым учителем? Да и веры нет, что теперешний грех забудут. Не-е-ет, надо подумать Брандту, крепко подумать. Если не хватит решимости, пусть «Иван Иванович» не обессудит. Брандт будет жить прежней жизнью. Об этой встрече, разумеется, он никому ни слова. Языки своим газетирам несколько прищемит, сам прекратит гастроли с чтением лекций…
— Кстати, о гастролях, — перебил его «Иван Иванович». — Вы дважды выезжали в Полоцк, раз в Богушевск…
— И это знаете?
— О вас мы много знаем и будем знать. Завяжите узелок на память. Лекции вы читали в разведшколах.
— Понятие не…
— Бросьте! Чьи это школы? Детища местного абвера или филиалы «Цеппелина», так называемые «унтерцеппелины»? — гость испытующе смотрел на Брандта. — Когда начали функционировать? Были ли забросы агентуры в наш тыл?
Брандт, косясь на гостя, пожал плечами:
— О лекциях меня просило руководство службы безопасности, но СД работает в тесном контакте с абвером. Возможно, что школы находятся в ведении последнего. Интеллект моих слушателей… — Брандт постучал костяшками кулака в доску стола: — Вот их интеллект. Не думаю, что предназначались для армейского тыла, скорей всего — для пакостей у партизан.
— Филиалы «Цеппелина» есть! — «Иван Иванович» покачал пальцем перед глазами Брандта. — Вы должны знать, где они.
— Помилуйте, откуда? Планируется еще три моих поездки: в Бешенковичи, Городок и деревню Добрино. Что там — школы или просто отряды русской службы порядка, не знаю.
— Изложите все это на бумаге.
— Зачем? Чтобы зацепить, так сказать, на крючок? У меня и без того губы в кровь изорваны от ваших крючков. Так что — увольте. Память профессионального разведчика, надеюсь, не очень дырявая. Увольте…
Мидюшко, которого Брандт ждал с нетерпением, все не приходил. Способа, как затянуть свидание с «Иваном Ивановичем», найти не мог. Сочинять липу о разведшколах или о чем-то еще — не хватало актерского мастерства. Оно у Александра Львовича было ограничено рамками самодеятельной сцены. А на драмкружковской игре этого волкодава не проведешь.
Прощаясь, Брандт спросил:
— Записка на могиле отца — не от вас ли?
— Какая записка? — насторожился «Иван Иванович».
— С угрозой в мой адрес.
— С детства не люблю записок, — успокоился гость. — Даже девчонкам не писал… Чуете, Александр Львович, как горит у вас земля под ногами?
Брандт подковырнул:
— Патетика из передовицы «Правды»?
— Не цитировать же мне вашу вонючку, — бросил с усмешкой «Иван Иванович».
Внушительный нос Брандта оскорбленно заморщинился. Договорились встретиться в пятнадцать часов на том же месте через два дня.
— Если дождя не будет, — с определенным смыслом уточнил «Иван Иванович».
Брандт театрально прилепил ладошку к груди. Дескать, я же заверил.
— Надеюсь. Но если… Можете загодя кутью варить. Поймите, Александр Львович, другого выхода у нас нет.
Заперев дверь, униженный, набравшийся страха, Брандт подошел к окну. В щель меж занавесок увидел, как его зловещий посетитель прошел под кленами к забору, легко перемахнул его. За оградой начинался Духовской овраг, буйно заросший кустарником и заселенный одичавшими кошками.
Глядя ему вслед, Брандт боролся со своей нерешительностью. Наконец тихо произнес: «У меня, Иван Иванович, или как тебя, тоже иного выхода нет».
Отбросив колебания, через анфиладу трех комнат энергично прошел в кабинет, зло сдернул с рогулек телефонную трубку. В трубке полночная церковная тишина.
Ясно, провод перерезан. Страх вернулся, сдавил глотку.
Добрел до столовой, полез под стол — за коньяком.
31
Через два дня на Успенской горке сидели в тени кустика два пьяных полицая и, закусывая дольками репы, попеременно прикладывались к бутылке. Их можно было видеть из любой точки левобережной части Витебска. В свою очередь и они, если бы захотели, могли просматривать ту сторону Западной Двины, видеть солидные отрезки Замковой и Вокзальной улиц, соединенных Старым мостом. Но им ни до чего не было дела, все внимание — на бутылке. И все же, когда со стороны вокзала появились четыре армейских грузовика, они увидели их и обменялись быстрыми трезвыми взглядами. Не ускользнули от внимания пирующих и машины с солдатами, повернувшие в Задуновскую улицу. Сомнений никаких — готовится оцепление.
Полицейский, что постарше, поднял бутылку на вытянутую руку, потряхивая, стал рассматривать оставшееся на донышке.
— Допьем, Сенька? — спросил заплетающимся языком.
Сенька Матусевич, отогнув ладонью ухо, похоже, слушал — булькает или нет? Но услышал не это, а то, что ждал услышать в ответ на потряхивание бутылкой — свист в два пальца. Тогда уж ответил:
— Допьем.
Отмечая ногтем, кому сколько, осушили бутылку через горлышко, закинули карабины за спину, неуверенно передвигая ногами, отправились по тропе, которая уводила в прибрежный кустарник.
На топкое болотистое место вышли в сумерках.
— Тут недзе, — сказал Сенька Матусевич.
— Тут, тут, — тихо раздалось в ответ.
С хлюпом вытаскивая ноги из засосной почвы, из зарослей ивняка выбрался «Иван Иванович» — Константин Егорович Яковлев. Повстречавшимся говорить о чем-то не было надобности. Все же Сенька Матусевич сказал с ненавистью:
— Як быв гадзиной, так им и застався.
— Что ж, подпись под приговором он поставил. Пусть пеняет на себя, — ответил Константин Егорович.
32
О том, что Александра Львовича навещал чекист, Прохор Савватеевич узнает позже. Узнает и с присущей ему прямотой спросит Брандта:
— Ты хоть в уме был, Александр Львович?
— Не понимаю.
— Что там не понимать! Меня угробить захотел?
Брандт опять:
— Не понимаю…
— Зачем ты затащил его к себе в дом? В надежде на меня? Вот придет Прохор Савватеевич и арестует советского контрразведчика. Так или не так?
