Через несколько дней лорд Дигби сообщил королю, что Антрим рад тому, что Его Величество позволил рассказать об их плане О’Нилу, и будет чрезвычайно доволен, если король велит О’Нилу ехать вместе с ним, ведь мысль об отправке нескольких тысяч ирландских солдат в Шотландию может не понравиться вождям мятежников - здесь-то и понадобятся услуги Дэниела О’Нила, который наверняка убедит своего дядю Оуэна О’Нила, командующего войсками ирландцев в Ольстере, их отпустить. Затем Дигби рассказал, что О’Нил просит освободить его от этого поручения, ибо сильнее всего на свете желает сражаться за короля здесь, в Англии; что его, Дигби, уговоры и внушения не помогают сломить упрямство О’Нила, который намерен пасть к стопам короля и молить его отправить в Ирландию кого-нибудь другого. Единственный выход из положения, заключил Дигби, это дать О’Нилу прямой и строгий приказ отложить все сомнения и готовиться к скорому отъезду. Король последовал этому совету.
Несколько дней спустя Дигби вновь явился к его Величеству и сообщил, что у О’Нила есть одна смиренная просьба; что речь идет о должности постельничего (которую ему уже давно обещала королева); и что по его, Дигби, мнению, король поступит чрезвычайно разумно, оказав О’Нилу подобную милость, ибо столь очевидный знак благоволения Его Величества поднимет авторитет О’Нила в глазах соотечественников, а это, в свою очередь, поможет ему и Антриму привести в исполнение задуманный в Оксфорде план. В конце концов, красноречие и вкрадчивость Дигби сделали свое дело, и ему, хотя и с превеликим трудом, удалось уговорить короля.
Одновременно с этой интригой велась и другая, в пользу графа Антрима. Об этом последнем король имел самое невысокое мнение, но его супругу герцогиню Бекингем, даму умную и приятную, искренне уважал - среди прочего еще и потому, что хранил благодарную память о ее первом муже (которого, как ему казалось, она слишком быстро забыла). И вот, перед самым отъездом Антрима герцогиня пожаловалась королю на то, что ее супруга обходят при дворе милостями, между тем в Ирландии, куда он должен отправиться с важным поручением, репутация любого вельможи в глазах его вассалов и держателей прямо зависит от степени монаршего к нему благоволения, и именно теперь бесспорное свидетельство милости короля совершенно необходимо ее мужу. Слова герцогини не слишком понравились королю, но он не счел возможным отказать ей в просьбе, и граф Антрим стал маркизом.
Антрим и О’Нил, добившиеся своего и чрезвычайно довольные, отправились в Ирландию, а граф Монтроз не без трудностей и приключений прибыл в шотландский Хайленд.Там, в заранее условленном месте, он дождался обещанного Антримом отряда - 1500 отличных солдат под начальством Александра Макдоннела, после чего, присоединив к ним своих шотландских сторонников, поднял восстание в пользу короля, одержал немало славных побед и едва не подчинил себе все королевство. Поразительные деяния Монтроза, как и трагический его конец, достойны служить предметом отдельной истории (которую уже написал на латинском языке один ученый шотландский прелат); мы же сочли необходимым предпослать ей нечто вроде введения, рассказав о событиях, происходивших при дворе и известных до сих пор лишь немногим. >
Королю теперь стало ясно, что несмотря на все разногласия в Палатах и раздоры в Сити, парламентская армия сможет выступить в поход прежде, чем он окажется в состоянии дать ей должный отпор; по этой причине он все сильнее желал, чтобы принц поскорее покинул Оксфорд и отправился в Бристоль, что тот и сделал через две недели после окончания переговоров в Аксбридже. А поскольку король уже принял решение (которое по его воле хранили в тайне, ибо народу внушались совсем другие мысли), что принц уедет на запад только для того, чтобы не оставаться более вместе с отцом, и будет лишь держать там свой двор, но не участвовать в военных действиях и даже не находиться при какой-либо армии, то было бы очень хорошо, а по мнению проницательных людей, чрезвычайно желательно, чтобы и свой собственный двор король перевел на запад — в Бристоль или, еще лучше, в Эксетер.
Как Ридинг, так и Абингдон были уже в руках неприятеля, что превращало Оксфорд в передовую квартиру и неподходящее место для дальнейшего пребывания в нем двора, и хотя выгодное местоположение и наличие сильного пояса фортификаций позволяли надеяться на успешную оборону, однако из-за великого множества находившихся в городе дам и знатных особ отразить вражеский удар было бы едва ли возможно. Равным образом решиться на осаду Оксфорда, еще не добившись полного успеха в других местах, неприятель мог бы только в том случае, если бы полагал, что его обитатели не захотят долго терпеть сколько-нибудь серьезные бедствия и лишения. И если бы в Оксфорде оставили тогда сильный гарнизон, а двор и вельмож перевели вместе с принцем на запад, то королю, вероятно, удалось бы вскоре захватить близлежащие укрепленные пункты, пополнить до весны свою армию и к тому моменту, который он счел бы подходящим для открытия кампании, назначить Оксфорд местом сбора для всех своих войск. Препятствие, однако, заключалось в том, что не только дамы (чей голос много значил при обсуждении вопросов государственной важности), но и множество иных особ всякого звания и состояния, превосходно устроившихся в оксфордских колледжах, наверняка громко возроптали бы против переезда туда, где им не удалось бы найти для себя столь же удобные жилища. Кроме того, сам король, питая августейшую любовь к университету, достойному, как он полагал, высокой чести служить его местопребыванием, твердо решил, что он не попадет в руки варваров и не подвергнется военным невзгодам прежде, чем будут приняты все необходимые меры, дабы спасти это древнее и почтенное учреждение от грабежа, святотатства и разрушения.
< Таким образом, планы отъезда двора на запад, так и не ставшие, впрочем, предметом публичного обсуждения, были отложены в сторону. Мало того, двое влиятельных вельмож, герцог Ричмонд и граф Саутгемптон, назначенные членами совета, долженствовавшего состоять при особе принца, попросили у короля дозволения остаться с ним в Оксфорде: первый, верно служивший Его Величеству, когда столь многие его покинули, счел теперь обидной для своей репутации необходимость жить вдали от короля; второй сослался на то, что он недавно вступил в брак и не может, без больших для себя неудобств, ни оставить семью в Оксфорде, ни взять ее с собой в Бристоль. Король не стал упорствовать и принял их оправдания. Но уже тогда можно было предвидеть, что тем членам совета, которые отправились с принцем на запад, будет очень трудно, если события примут неблагоприятный оборот, добиться должного повиновения приказам Его Высочества.
Около этого времени заседавшие в Вестминстере особы послужили орудием божественной справедливости. Мы уже не раз упоминали о сэре Джоне Готэме, который перед самым началом войны запер перед королем ворота Гулля и отказался впустить его в город. Что еще поразительнее, этот безрассудный поступок совершил потомок древнего рода, человек, обладавший крупным состоянием, неизменно преданный королю и церкви и не обуреваемый безумными религиозными мечтаниями. Но личная вражда к графу Страффорду, тщеславие и честолюбие заставили его присоединиться к людям, которых он не уважал и чьи замыслы были ему ненавистны. Впрочем, принимая от Парламента должность гулльского коменданта, сэр Джон не мог и подумать, что станет участником мятежа: он рассчитывал, что король вскоре примирится с Палатами, а нынешний пост поможет его дальнейшему возвышению. Обнаружив, что дело зашло дальше, чем он предполагал, Готэм попытался выпутаться из затруднительного положения, в которое сам себя поставил. Палаты заподозрили неладное и бдительно следили за действиями сэра Джона, в том числе и с помощью его сына, не ладившего с отцом и в то время пользовавшегося полным их доверием. Впоследствии, однако, поведение Готэма-младшего изменилось: человек гордый и упрямый, он не пожелал повиноваться приказам лорда Ферфакса и вступил в тайную переписку с маркизом Ньюкаслом. Проведав о его сношениях с неприятелем, Парламент велел немедленно арестовать обоих Готэмов.
