только говорит, что любая возможность развернуться назад скоро исчезнет – обычная практика. Но Мэриен уже давно перешла черту. Их начало и их конец впереди.
Облачность проясняется. ТН растворяется где-то сзади. Внизу ребристое от волн полотно темной синевы. В самолете падает температура. Мэриен скучает – знакомое уютное забытье полета, – следит за приборами и двигателями, переключается с одного топливного бака на другой, выполняет указания Эдди. Больше она ничего не может.
Появляется первый айсберг, плосковерхий остров размером с городской квартал, по краям волнами вырыты голубые пещеры. Кружат белые птицы. Из-под воды просвечивает мерцающий карандаш льда. Внизу, конечно, больше айсберга, гораздо больше, гигантские мерзлые корни.
Очумев от переизбытка юга, начинает гулять компас. Холод одолевает обогреватели «Пилигрима». Мэриен и Эдди надевают тяжелые свитера. Где-то в одиннадцатом часу над горизонтом яркое белое пятно, ледяные блики на затянутом облаками небе, отражающем лед, которого они еще не видят. Вода теперь черная, блестящая, как обсидиан, скоро появляется полоса пакового льда, месиво из слякоти, плит и айсбергов. Местами вода испещрена полупрозрачными ледяными дисками, похожими на скопление медуз. Сбившись в кучу, на льдине лежат тюлени. Насторожившись от шума, они шевелятся, ворочаются. На другой льдине, будто маковые зерна, крапинки пингвинов.
Потолок облаков опускается, выдавливая их вниз до четырехсот футов. Эдди, склонившись над своим местом, молчит, считает, пересчитывает. На крыльях, склеиваясь, как наносимые облаками обслюнявленные бумажные шарики, образуются плюшки льда. По краям крыльев, чтобы отодрать корку, Мэриен надувает протекторы антиобледенителя. Двенадцать с половиной часов.
Что-то странное между чернотой моря и белизной облаков: тонкая серебристая пунктирная линия из вертикальных палочек, как расползающийся клеевой шов, протянувшийся, сколько хватает глаз, во все стороны. Мэриен зовет Эдди и, когда он подходит, хлопает его по плечу. Шельфовый ледник. Она не ожидала такого взгляда – взгляда человека, ставшего свидетелем чуда. Глаза у него увлажняются. Он с такой силой сопротивлялся полету, что восторг застает его врасплох, решает Мэриен.
Они летят низко, вдоль кромки шельфа. Через двадцать минут в ответ на многократные сигналы Эдди устанавливается радиосвязь с базой экспедиции в Модхейме. Члены экспедиции пометили взлетно-посадочную полосу флажками. Через сорок минут: корабль, пришвартованный ко льду, штабеля грузов, вереницы собак на цепи, следы на снегу от корабля до того места, где возводят хижины, и маленькие, машущие руками фигурки. Флажки и ветровой «колдун» обозначают ровную полосу снега. Мэриен делает круг, выпускает лыжи.
Шум ветра стал моим представлением о тишине. Настоящая тишина давит на уши тяжело, как могила.
МЭРИЕН ГРЕЙВЗ
Модхейм, Земля Королевы Мод – Литл Америка-III,
шельф Росса
71°03 ʹ S, 10°56ʹ W – 78°28ʹ S, 163°51ʹ W
13 февраля – 4 марта 1950 г.
Полет – 20,123 морских миль
Им предлагают разместиться на «Норселе», но на корабле страшно воняет китовым мясом, псиной, человеком, и Мэриен с Эдди, радуясь, что после ужина могут уйти, ставят палатку у привязанного канатами самолета (лыжи вдобавок подперты комьями снега). Во время первой экспедиции Ричарда Бэрда, в 1929 году, ветер сорвал «Фоккер» с привязи, перевернул и разнес в клочья. Если такое случится с «Пилигримом» после вылета из Модхейма, лучше всего будет лечь в снег и ждать, думает Мэриен. Помощь в ее планах не значится. Ее не будет. Экономя вес, они берут с собой еду, только чтобы продержаться один-два фронта нелетной погоды.
Ее кости еще вибрируют в такт воспоминаниям о двигателях. Прежде чем погрузиться в сон, она опять выглядывает на улицу. День – разумеется, хотя уже поздно. Облака прояснились, и вокруг самолета поблескивает аура ледяных кристаллов. Антарктида всегда представлялась неправдоподобной, а теперь кажется, что это единственное место, где можно находиться, остаток угасающего мира, будто диковинно пламенный сон.
Ночью их будит звук, похожий на выброс оружейного огня. Полежав немного с открытыми глазами, Эдди говорит:
– Лед движется.
За ужином он был оживлен, так похож на того очаровашку, которого она знала в Лондоне, что Мэриен растерялась, почти испугалась. Летчики, побывавшие в Антарктиде, предупреждали ее о миражах, призрачных горных хребтах или айсбергах, нависающих над горизонтом, дублируя или увеличивая незначительные детали местности. А вдруг такой Эдди – еще одна фата-моргана, думает Мэриен.
Утром солнце ушло, облака слишком низко. Метеоролог велит ждать.
Они посильно помогают обустраивать Модхейм. Члены экспедиции лебедками поднимают с корабля ящики, оборудование, бочки с топливом «Либерти ойл» и опускают их на вездеходы с танковыми гусеницами, с пыхтением и скрежетом ползущие по льду полторы мили до хижин. Мужчины сооружают фундаменты изо льда, ставят деревянные опорные конструкции, роют углубления для складов и мастерских, выстраивают проходы из ящиков и брезента, нагромождают бочки с нефтью для защиты от ветра. Все это скоро похоронит дрейфующий снег. Не умолкает лающий, воющий хор десятков упряжных собак, привязанных где только можно.
Руководитель экспедиции говорит Мэриен, что никогда еще не видел таких счастливых собак. На море их загнали в конуру на палубе и привязали. Псов заливало морскими брызгами, кровью, сочащейся из китовых туш, и собственными испражнениями, но, высадившись, едва оказавшись на льду, они вывалялись дочиста, досуха в снегу, принялись лаять, резвиться и возродились. Возможно, Эдди не мираж; возможно, его просто освежила здешняя чистота.
* * *
После суток облачности небо проясняется. Приносят бочки с топливом, заправляют «Пилигрим». Двигатели оттаивают под холщовыми покрывалами, их кормят на завтрак теплой нефтью.
Несмотря на груз и неподатливый на морозе штурвал, лыжи без помех отрываются от утрамбованного снега. Мэриен разворачивает самолет над машущими людьми, лающими собаками, океаном и летит в никуда.
Спустя час они видят внизу горы, не помеченные на их картах. Возможно, их вообще никто еще не видел. Изо льда выступают крутые хребты черных скал и одиночные нунатаки.
Затем поражающая воображение бесконечность белого.
Поверхность льда постоянно меняется, как океан. (Мэриен считает, что это отдельное море, в тысячи футов глубиной.) Заструги ребрятся, будто застывшие волны; по ним, подобно течениям, бегут трещины. Даже несмотря на солнцезащитные очки, яркий свет сверлит ей череп. Через четыре часа образуется прозрачная дымка, она становится плотнее: облегчение от света, но проблема в ином. На крылья налипает лед. Мэриен забирается на двенадцать тысяч футов, в чистый воздух, всего около трех тысяч футов над плато, неуклонно поднимающимся к полюсу. Солнце отбрасывает тень самолета на просвечивающее облако: идеальное миниатюрное изображение, окруженное радугой; называется «глория». По правилам они должны надеть кислородные маски, но она принимает решение экономить. Кто знает, как долго еще будет туман, как высоко им придется подняться?
«Вот и Южный полюс», – говорится в записке Эдди, которую он приносит чуть позже. «ТН – 30». Он улыбается, воодушевлен, настроение явно приподнятое. Мировое дно еле проступает сквозь дымку, белое, сплошное, неотличимое от сплошной белизны. Мэриен смотрит без эмоций. Единственное, куда она хочет, – вперед, прочь. Теперь она понимает, что тут, где все огромно и безжизненно, может обитать сама смерть.
Стрелка масляного манометра опустилась до нуля, но, вероятно, он просто вышел из строя на морозе, ведь двигатели еще гудят. Обогреватель тоже выдохся, металл в кабине такой холодный, что можно обжечь кожу.
Вспоминая о ТН, она испытывает сомнения. Но откуда они? Ведь все в порядке. Она кричит Эдди:
– Что думаешь?
У него растерянный взгляд, он кричит в ответ:
– Ты о чем?
– Летим дальше?
Он смотрит на нее из-под капюшона оленьей парки:
– Почему нет?
– Просто проверила.
Он улыбается и поднимает большой палец: «Все отлично».
Может, перепуганный человек в кейптаунской гостинице, таращившийся на нее, словно она пришла отвести его на виселицу, ей приснился? Как это мог быть тот же Эдди, теперь столь бесстрашный и веселый? Но кроме того, он рассуждает логично: нет убедительной причины возвращаться, а не двигаться вперед. Видимость не идеальная, но могла быть куда хуже. С самолетом все в порядке.
