декорация и эрзац. В заваленной игрушками гостиной лежал плетеный коврик, а перед большим телевизором с плоским экраном стоял просиженный диван; в одну дверь я мельком увидела ванную, в другую – розово-фиолетовую берлогу, где царил полнейший беспорядок, предположительно комнату Калани. Наверх, через открытый люк вела лестница, а на стене чуть криво висел пейзаж: горы под острыми углами, густо покрытые лесом и тенями. Я подошла посмотреть.
– Это?.. – спросила я.
– …Джейми Грейвз. Калеб привез ее с материка. Я знаю, она дорого стоит, я должен продать или по крайней мере поставить какую-нибудь охрану, но картина из тех вещей, что были всегда. Для меня она все еще принадлежит Калебу.
Накануне вечером в более просторном и красивом двойнике дома Джоуи, которую нашел наш сотрудник по поиску натуры, я отснялась в сцене, где Мэриен и Эдди гостят у Калеба; ночью разражается гроза; Мэриен, изменив Эдди, идет к Калебу, и, пока Эдди внизу притворяется, что спит, они трахаются. Актер, играющий Калеба, и я с маленькими заплатками телесного цвета в низу живота изображали бурную-бурную страсть, вокруг стояла куча людей со штангами и отражателями, и координатор интимных сцен говорил что-то вроде: «Хэдли, вам будет удобно, если он будет держать вас не за бедра, а за талию?» Барт начал возбухать, типа сцена будет лучше, естественнее, если выставить мою грудь, и я не сомневалась в своем «да», поскольку поступала так всегда, но вместо этого произнесла: «Необязательно всем видеть сиськи Мэриен, Барт». И все закончилось.
Слава богу, я прочитала письма из коробки Аделаиды Скотт только под конец съемок, поскольку теперь мне приходилось играть на двух уровнях: 1) быть такой Мэриен, которая сообразовывалась бы с концепцией фильма, и 2) играть так, как будто я не знаю того, что знаю, а именно что Эдди был геем, а Мэриен любила его жену.
В гостиной Аделаиды я сначала разложила письма на полу, как огромный пазл, а потом читала до поздней ночи, пока не заснула у нее на диване. Некоторые были адресованы Мэриен, некоторые писала она.
Страшная западня. Я с трудом представляю, сказала я ему, что у меня когда-нибудь будет ребенок, и уж точно не сейчас. Я думала, он поймет, но… Нет, он понял. Но ему плевать, вот в чем дело. Он хочет заманить меня в западню.
Пожалуйста, пиши, даже если мои ответы будут такими же безжизненными, как этот. Я сейчас не вполне в себе.
Прости, я молчал. Мы хранили долгое молчание, и нарушить его оказалось слишком трудно.
Не уверена, могу ли я сказать, что простила все, но почти все. После случившегося остаться я не могла, но я все еще скучаю по тебе.
Пишу Вам, поскольку, как мне стало известно, мой покойный муж, Ллойд Файфер, стал причиной того, что ваш отец пал жертвой большой несправедливости.
Джоуи провел меня в маленькую кухню с фанерными шкафчиками и старым бежевым холодильником.
– Я сейчас доделаю обед Калани, – сказал он, – и мы поговорим. Могу я вам что-нибудь предложить? – Он залез в холодильник: – Вода, фруктовый пунш, молоко, пиво?
– Люблю пиво днем, – ответила я.
Вообще-то, я не шутила, но, протягивая мне банку, Джоуи рассмеялся, а потом открыл себе вторую. Его смех звучал не из глубины, а сразу под поверхностью. Обед Калани – разрезанный на треугольники сэндвич, немного мини-моркови и порция чего-то фиолетового – дед выложил на пластиковую менажницу и, вручив ей тарелку, вывел меня на улицу. На веранде стояла ротанговая мебель с линялыми подушками, на которых были тиснуты крупные зеленые листья. Над головой лениво крутился вентилятор. Маленький запущенный двор, обнесенный сетчатым забором, заросшим каким-то виноградом, возле детского игрушечного домика из выцветшего розового пластика на боку лежал розовый же велосипед с белыми шинами. В углу на кусте гибискуса висел гидрокостюм. За ним виднелся черный скалистый берег, низкие вспененные волны и необъятность воды.
– Моя жена, кстати, не сомневаясь в розыгрыше, отправилась в «Костко». Не хочет, мол, быть свидетельницей моего унижения. – Джоуи усмехнулся – что-то вроде предупредительной рокочущей конвульсии перед извержением – и плюхнулся на диванчик. – Надеюсь, она вас еще застанет, иначе ни в жизнь мне не поверит.
В дверях, сжимая двумя руками тарелку, появилась Калани и уставилась на меня жадно и одновременно испуганно, как будто она Индиана Джонс, а я знаменитый, прóклятый, по всей видимости, артефакт. Джоуи похлопал по соседней подушке:
– Давай, Калани, садись рядом с дедушкой. Хэдли не кусается. – А мне сказал: – Не так уж часто к нам заглядывают кинозвезды.
Я поманила Калани мизинцем, и она бросилась обратно в дом, а за ней посыпался дождь из маленьких морковок. Джоуи чуть не лопнул от смеха.
– О боже, – выговорил он наконец. – Знаете, наверное, так и нужно реагировать на встречу со своими героями. Просто спасаться бегством.
– Она живет с вами?
– Временно. – Он помрачнел: – У ее родителей некоторые проблемы.
– Простите.
– Это жизнь. Так вы снимаетесь в фильме о Мэриен Грейвз?
* * *
– Нет, Калеб так и не женился, – сказал Джоуи. – Не тот человек. Хотя встречался с симпатичными девушками. Какое-то время с хиппи Черил, которая дружила с моей матерью. Когда я заканчивал среднюю школу, а матушка моя сбежала с одним типом в Аризону и у меня начались неприятности – году в семидесятом – семьдесят первом, – Калеб и Черил взяли меня к себе и поставили на ноги. Через пару лет они расстались, Черил уехала, а я остался. У меня, по сути, не было отца, поэтому у нас с Калебом бывало всякое, но мы всегда держались одной маленькой командой, понимаете? Я съехал, только когда женился. Потом Калеб заболел, и мы с женой и детьми вернулись к нему помогать. Не то чтобы я когда-нибудь мог ему отплатить. – Джоуи указал на океан: – Я развеял его прах прямо там.
– Вам, должно быть, его не хватает.
– Да, иногда, хотя прошел двадцать один год. Знаете, трудно до конца понять, как нам не будет хватать некоторых людей, пока они не уйдут.
Я вспомнила Митча.
– Да, знаю.
Он с любопытством посмотрел на меня:
– Значит, Аделаида Скотт рассказала вам о своей… хм… связи с Джейми Грейвзом.
Я кивнула:
– Она сказала, что приезжала сюда.
– Да, очень давно. Она тогда вовсю занималась семейной историей. Пыталась кое в чем окончательно разобраться.
– В чем, например?
– Думаю, для вас не станет новостью. Кто я? Что мне делать со своей жизнью? Я был молод и не наловчился задавать, ну, наводящие вопросы, поэтому особо ее не расспрашивал. Кроме того, я влюбился по уши, она действительно огонь, прямо жуть наводила. Казалась взрослой, но ей было, наверное, двадцать с хвостиком. Она добилась большого успеха, верно? Какая-то знаменитая художница? Правда, больше она общалась с Калебом, не со мной. Да и что у нас могло быть общего, понимаете?
Я не могла придумать, что спросить. Пытаясь скрыть неловкость, потягивала пиво. Чтение писем у Аделаиды вызвало приятные ощущения – что-то волнующее, откровенное, почти как желание. Думаю, желание и было. Хотелось знать больше. Но теперь правда о Мэриен казалась слишком большой, слишком бесформенной, чтобы мне ее собрать. Правду эту, как обломки затонувшего корабля, разнесло на плавающие мелкие фрагменты, которые не соединялись.
Джоуи, похоже, не замечал моей растерянности.
– А лучше Калеба я никого не знаю, – продолжил он. – Он мог быть и строгим, и не из тех, кто притворяется, что у них все хорошо, когда все плохо, но, понимаете, благородный. На него можно было положиться. Может, иногда пускался во все тяжкие, но, по-моему, он решил, я, мол, пережил войну да пошло оно все. Пока совсем не постарел, работал на ранчо, а потом в маленькой библиотеке, там, по дороге. Любил читать. Мало рассказывал о войне, но повторял, что она научила его читать. Когда заболевал, сидел здесь целый день и читал. Потом слишком ослаб, читать уже не мог, просто сидел с книгой на коленях и смотрел на океан. Он взял меня к себе далеко не юношей. Тогда ему, наверное, было примерно столько же, сколько мне сейчас. – Он заглянул в дом, куда убежала Калани. – Однако
