В-третьих, в это время подавляющее большинство лиц, занимавших высшие посты в корпоративной иерархии, либо сами были предпринимателями-собственниками, либо управляли семейными состояниями (в совокупности эти две категории составляли до 66 процентов высшего менеджмента) [50].
Таким образом, в начале нашего столетия потенциал снижения имущественного неравенства в США оставался весьма значительным; он основывался на возможности появления множества новых предпринимателей, в частности, выходцев из провинции и из числа иммигрантов, на возвышении класса менеджеров, распылении капитала в результате расширения круга акционерных предприятий и, что весьма существенно, на резервах повышения оплаты квалифицированного труда, явно недооцененного в годы расцвета индустриального строя. Все эти возможности вполне реализовались в период, последовавший за Великой депрессией 1929-1932 годов. Если до этого заработки промышленных рабочих росли очень быстро ввиду появления новых трудоемких отраслей, прибыли которых обогащали
[47] - См.: Davidson J. D., Lord William Rees-Mogg. The Sovereign Individual. N.Y., 1997. P. 208.
[48] - См.: Wright Mills С. The Power Elite. P. 105-106.
[49] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. False Choices Between Prosperity and Social Justice. Philadelphia, 1991. P. 18.
[50] - См.: Wright Mills C. The Power Elite. P. 132.
высшие слои общества[51] (так, с 1914 по 1924 год разница между заработной платой клерка с высшим образованием и окладом среднего рабочего уменьшилась более чем на треть; в результате в 1924 году такой клерк получал лишь на 40 процентов большую заработную плату[52]), то в 40-е и 50-е годы положение изменилось. Рост высокотехнологичных производств привел к всплеску потребности в квалифицированных кадрах: между 1953 и 1961 годами зарплаты инженерных работников удвоились, тогда как средних рабочих выросли лишь на 20 процентов[53]. Возникающий слой профессионалов несколько улучшил общие показатели распределения национального дохода. Кроме того, быстро росло влияние нового управленческого класса[54]. Если в 1900 году более половины высших должностных лиц крупных компаний были выходцами из весьма состоятельных семей, то к 1950 году их число сократилось до трети, а в 1976 году составило всего 5,5 процента[55]. Начиная с 60-х годов, когда информационный сектор хозяйства значительно расширился, открывая перед инициативными и образованными людьми новые перспективы, состав высшего класса резко и кардинально изменился: к концу 90-х годов 80 процентов американских миллионеров были людьми, каждый из которых сам заработал свое состояние[56].
Таким образом, в период с начала 30-х и вплоть до 80-х годов основная тенденция в распределении богатства среди населения США заключалась в преодолении существовавших ранее масштабов неравенства.
Выравниванию доходов населения способствовали, с одной стороны, потери в сфере бизнеса после кризиса 1929-1932 годов, в результате чего доля доходов, присваиваемая высшими 5 процентами населения, сократилась до 24 процентов в 1941 году с 30 процентов в 1929-м, а также относительно эгалитаристская политика и уменьшение интенсивности операций в финансовом секторе в военный период. В результате к 1947 году приведенный показатель упал с 24 до 20,9 процента (в эти же годы доля национального дохода, приходившегося на беднейшие 40 процентов
[51] - См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society, 10th ed. Upper Saddle River (N.J.), 1998. P. 102, 103.
[52] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. The Coming Twenty-Year Boom and What It Means to You. N.Y" 1998. P. 54.
[53] - См.: Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. Intelligence and Class Structure in American Life. N.Y., 1996. P. 93-94.
[54] - Подробнее см.: Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. Wash., 1981. P. 99-100.
[55] - См.: Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. P. 58.
[56] - См.: Dent H.S., Jr. The Roaring 2000s. N.Y., 1998. P. 280.
американцев, последовательно росла -- с 12,5 до 13,6 и 16,8 процента) [57] . Еще более серьезно снизилась доля 1 процента наиболее богатых граждан в совокупном богатстве страны: достигавшая в 1929 году 36,3 процента, она упала в 1939 году до 30,6, а в 1949-м -- до 20,8 процента[58]. С другой стороны, важную роль сыграли и целенаправленные усилия правительства, которое в 30-е годы, последовавшие за Великой депрессией, а затем очень интенсивно и в 60-е пыталось решить проблему бедности, активно наращивая социальные ассигнования. В период пребывания у власти президентов Дж.Ф.Кеннеди и Л.Джонсона социальные расходы неудержимо росли; демократическая администрация поставила своей целью уничтожение бедности к 1976 году[59]. Только с 1965 по 1972 год расходы на социальные нужды выросли с 75 до 185 млрд. долл.; если в 1960 году на эти цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году -- 10,5 процента[60], а в 1975-м -- 18,7 процента[61].
Подобные процессы развивались и в других постиндустриальных странах, а социальная политика их правительств также преследовала аналогичные задачи. В результате период с начала века и вплоть до середины 70-х годов был отмечен устойчивой тенденцией к сокращению разрыва между богатыми и бедными. Так, в Великобритании доля 1 процента самых состоятельных семей в общем богатстве снизилась с более чем 60 процентов до 29, а доля 10 процентов -- с 90 до 65; в Швеции соответствующие показатели составили 49 и 26 процентов, 90 и 63 процента[62]. Аналогичные данные приводит и Р.Хейльбронер, отмечающий, что "в нашем столетии прослеживается тенденция к постепенному переходу к более равномерному распределению доходов и богатства: например, доля суммарного чистого дохода 5 процентов наиболее состоятельных семей Америки упала с одной трети в 1929 году до одной шестой в начале 80-х; концентрация богатства тоже снижалась, хотя и не столь резко, с конца XIX века до 70-х годов" [63]. В результате к 1976 году 1 процент наиболее состоятельных американцев владел 17,6 процента национального богатства, что сос
[57] - См.: Thurow L.C. The Zero-Sum Society. Distribution and the Possibilities for Economic Change. L., 1981. P. 199.
[58] - См.: Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. L., 1998. P. 244.
[59] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. P. 71.
[60] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. A Social History of Welfare in America. N.Y., 1996. P. 266-267.
[61] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge, 1995. P. 128.
[62] - См.: Pakulski J., Waters M. The Death of Class. P. 78.
[63] - Heilbroner R. Visions of the Future. The Distant Past, Yesterday, Today, Tomorrow. N.Y.-Oxford, 1995. P. 88.
тавляло самый низкий показатель со времени провозглашения независимости США[64]. Однако к середине 70-х годов данный процесс замедлился, а затем, в период экономического кризиса 1978-1981 годов, и вовсе остановился. С начала 80-х стала набирать силу однозначно выраженная противоположная тенденция. В следующей главе мы подробно остановимся на масштабах проблемы и рассмотрим различные ее аспекты; сейчас же обратим внимание на тот фактор, который кажется нам наиболее принципиальным.
К середине 70-х годов сложилась ситуация, когда, во-первых, технологические основы производства стали определять постоянно возрастающую потребность в квалифицированной рабочей силе, во-вторых, распространились новые компьютерные и коммуникационные технологии и, в-третьих, информационный сектор стал значимой частью народного хозяйства каждой из постиндустриальных стран. В этих условиях экономия на найме квалифицированных специалистов стала недопустимо опасной, и их заработки начали быстро расти. Период с 1973/74 до 1986/87 годов можно назвать первым этапом данного процесса, когда его природа и масштабы могли быть в целом вполне удовлетворительно объяснены действием на рынке труда традиционных законов спроса и предложения.
Главным фактором растущей дифференциации доходов на этом этапе явилось общее изменение структуры применяемой рабочей силы и возникновение новой разделенности внутри трудящихся классов.
В качестве обособленной социальной группы стали выделять работников интеллектуального труда. Сам термин knowledge-workers, как уже отмечалось, был предложен в 60-е годы, однако с тех пор понятийный аппарат социологической теории многократно уточнялся и совершенствовался. Существуют три варианта классификации отдельных категорий работников внутри этой социальной группы. Первый из них, наиболее традиционный, состоит в различении активных и пассивных интеллектуальных работников (knowledge-producing workers и knowledge-using workers) [65]. Согласно второму, она подразделяется на собственно творческих личностей (knowledge-workers), технический персонал (data workers) и лиц, осуществляющих первичную переработку полученной информации (information workers) [66]. Третий вариант осно
[64] - См.: Linstone H.A., Mitroff I.I. The Challenge of the 21st Century. Albany, 1994. P. 228.
[65] - См.: Machiup F. Knowledge Production and Occupational Stmcture // Cor-tada J.W. (Ed.) Rise of the Knowledge Worker. Boston (Ma.)-0xford, 1998. P. 74.
[66] - См.: Baumol W.J., Blackman S.A.B., Wolff E.N. Is the United States Becoming an Information Economy? // Cortada J.W. (Ed.) Rise of the Knowledge Worker. P. 164.
вывается на более глобальном противопоставлении интеллектуальных работников (knowledge-workers) работникам потребительского сектора и сферы массового производства в целом (consumption-workers) [67].
Характерно, что новый класс интеллектуальных работников не только занимает особое место в структуре общественного производства, но и обнаруживает признаки исключительно быстрой количественной экспансии. Первые оценки его численности, данные Ф.Махлупом по состоянию на 1958 год, определяли долю knowledge-workers в общей структуре занятости США в 31 процент[68]. Согласно более поздним данным, она выросла до 42,1 процента в начале 60-х и 53,3 процента в 1980 году[69]. Период развертывания первого системного кризиса индустриального типа хозяйства сопровождался повышением численности интеллектуальных работников до 50 процентов всего трудоспособного населения США[70]. Показатели последних лет воистину поражают воображение: по некоторым оценкам, доля knowledge-workers достигает 70 процентов совокупной рабочей силы. Широко признано, что в 60-е годы около 70 процентов прироста занятости обеспечивалось созданием рабочих мест именно для этой категории работников; в 70-е годы данный показатель достиг 84 процентов[71], а сегодня представители этой категории обеспечивают фактически весь нетто-прирост занятости в постиндустриальных странах.
