Плакал ребенок.
Я нахмурилась и вздрогнула, когда звук достиг высокой частоты. Он пронзил мой ушибленный череп и и без того больной мозг. Я не смогла сдержать стона.
— Почему бы тебе не вывести Браксена в коридор, пока он не успокоится? — моя мать предложила это сразу же после этого.
Мое сердце учащенно забилось при звуке ее голоса. Я быстро ухватилась за ее имя и обрадовалась, когда оно вспомнилось. Амелия Фаун.
Мою мать звали Амелия, и она была здесь.
— Хорошо, — сказала моя сестра с неохотным вздохом. Я услышала, как она встала и быстро ушла со своим ребенком.
Розали.
Приехала моя младшая сестренка. Несколько месяцев назад у нее родился сын, и она назвала его в честь меня.
Я вспомнила.
Или, по крайней мере… Я уже начинала понимать.
Я все еще не знала, почему и как долго я здесь пробыла.
Мои губы задрожали от таких возможностей. Мои мышцы напряглись, лед пополз по кончикам пальцев, кожу покрыли мурашки, а сердце заколотилось так сильно, что стало больно в груди.
Хотя я не была уверена, что все это значит.
Потому что призрачный запах меди, который всегда подсказывал мне, когда я чего-то боялась, пропал. Ничто не витало в воздухе, пока мое тело пыталось предупредить меня о растущей панике.
Вообще ничего.
Так что я снова потеряла сознание.
— Брэкстон? — окликнула меня мама. Она все еще была здесь, и я снова подумала, как давно это было.
Я ответила не сразу.
Я была слишком занята, пытаясь вспомнить основные двигательные функции, такие как открытие глаз.
Они никогда еще не казались такими тяжелыми.
В конце концов, мне удалось заставить свои веки разомкнуться, но только для того, чтобы снова захлопнуть их, чтобы защитить от яркого света.
— Я позову доктора, — объявил мой отец, прежде чем выйти из комнаты.
Он тоже был здесь? Я думала, он ненавидит меня. Я не знала, что я почувствовала от его присутствия, потому что не было никаких вкусов или запахов, которые могли бы мне об этом сказать.
Я захныкала.
Я не понимала этой новой реальности, но я также не была уверена, хочу ли вернуться к прошлому. Было еще слишком рано говорить об этом.
Шаг за шагом.
Я заставила себя снова открыть глаза и держала их прикрытыми.
Кто умер?
Это была моя первая мысль, когда я оглядела комнату.
Тут были цветы.
Везде.
Самых разных видов.
Но, слава Богу, никаких роз.
Больничная палата была похожа на цветочный магазин. Какого черта? Моя мать улыбнулась мне, не подозревая, на чем сосредоточено мое внимание, и о замешательстве, омрачающем мой лоб.
— С возвращением, Брэкстон.
— П… — я сглотнула, когда мне стало трудно говорить. Почему у меня так пересохло во рту? Как только я подняла голову, комната начала кружиться, поэтому я с силой опустила ее обратно на подушку, закрыла глаза и подождала, пока головокружение пройдет.
— Все в порядке. Не торопись, — уговаривала меня мама. — Ты была без сознания со вчерашнего утра.
Известие о том, что я потеряла всего один день, немного помогло, но этого было недостаточно. Я все еще не могла вспомнить, что произошло и почему. Все, что я осознавала — насколько это больно.
Так сильно, что я удивлялась, как до сих пор жива.
— На тебя напали, — наконец сказала мне мама. Я посмотрела в ее карие глаза и увидела упавшую слезу. — Кто-то нашел тебя и привез сюда.
Эти слова сразу же вызвали воспоминание.
Вспышка белых волос, бита, улыбающееся лицо незнакомки и имя, которое я знала, но не могла вспомнить.
Я попыталась сесть.
Блядь. Слишком быстро.
Мне казалось, что мозг давит на мой разбитый череп. Я закричала от боли, прежде чем снова лечь.
— Брэкстон, ты должна успокоиться, — пожурила меня мама. — Ты чуть не умерла, — когда мои глаза медленно открылись снова, я увидела свою мать в ее воскресном наряде. — Я чуть не потеряла тебя.
Это прозвучало как просьба не пугать ее снова, и я остановилась.
Ей правда было не все равно?
Это была жестокая мысль, но верная. Я, честно говоря, не верила, что ее это волнует.
— Мне… жаль.
Это было лучшее, что я могла сделать так скоро после того, как пришла в сознание.
Я также не могла придумать ответа, который не ранил бы ее так же, как она ранила меня, и не разочаровал бы ее, как поступала я бесчисленное количество раз до этого.
Мы с Амелией были не просто разными.
Мы были противоположными концами неразрывного спектра.
Никто из нас не сдвинулся с места.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала она, переставляя букет на моем прикроватном столике. Это был предлог, чтобы не встречаться со мной взглядом. — Но ты моя дочь, Брэкстон.
Просто не такая, которую ты бы хотела.
Я не могла даже кивнуть, не повредив голову, поэтому никак не отреагировала.
— Ты была слишком мала, чтобы помнить, но это были твои любимые, — небрежно сообщила она мне. Я наблюдала, как она играет с короткими фиолетовыми лепестками на длинных стеблях. — Мы водили тебя к стольким врачам, слышали так много мнений. Никто не мог понять, в чем дело. Фантосмия (прим. расстройство обоняния) была лучшим диагнозом, который они могли поставить, но они не могли понять, что вызывает этот симптом. Мы пробовали терапию, и они клялись, что это всего лишь фаза, из которой ты когда-нибудь вырастешь, но ты так и не выросла. Большую часть твоего детства мы провели в страхе, что потеряем тебя, и не знали почему, — она коротко взглянула на меня, прежде чем снова начать перебирать стебли. — Мы все еще боимся.
У меня на губах вертелось сказать ей, что у нее не было для этого причин, но она продолжала говорить, а я… я хотела слушать. Назовите меня нуждающейся или тщеславной, но я хотела побольше услышать о своей матери, поскольку она призналась, что заботится обо мне и всегда заботилась, несмотря на наши различия.
— На тебе это тоже сказалось, — сказала она мне. — Ты всегда была такой расстроенной, такой растерянной. Ты перестала есть и не могла выносить никаких запахов, реальных или воображаемых, приятных или неприятных. Иногда ты плакала, а иногда злилась. Были даже моменты, когда твое кровяное давление взлетало до небес, пока ты не теряла сознание, — она глубоко вздохнула, прежде чем покачать головой и снова начать переставлять стебли. В комнате было еще по меньшей мере тридцать букетов, но она сосредоточилась на этом. — А потом, в один прекрасный день, ты исчезла. Мы искали несколько часов, но ты просто исчезла. Через некоторое время ты не оставила нам другого выбора, кроме как думать, что ты сбежала, причинила себе вред или, что еще хуже… кто-то похитил тебя, — подняв один из стеблей, она понюхала лепестки и улыбнулась. — Прошел еще день, прежде чем мы нашли тебя, — она повернулась ко мне с предостерегающим взглядом. — Ты спала в поле неподалеку, как будто ничего не случилось, — на снова посмотрела на букет. — Поле, полное таких цветов.
Мои брови поползли вверх, потому что я этого не помнила.
Совсем.
— Ты выглядела такой спокойной после стольких беспокойных ночей, что на мгновение я подумала… — она громко вздохнула, с трудом подбирая слова. — Я думала, ты умерла, Брэкстон.
Я вздрогнула от усталости в ее голосе даже сейчас.
— Мы отвезли тебя домой, — продолжила она. — Но на следующий день все началось сначала — плач и припадки. Всякий раз, когда ты была подавлена, напугана, сбита с толку или испытывала боль, ты бежала на то поле. Даже в те редкие моменты, когда ты была счастлива, ты все равно возвращалась туда. Ты всегда находила причину, потому что никогда не была по-настоящему спокойна, если не была окружена ими. Иногда мы снова заставали тебя спящей. В другое время ты пела, плакала, танцевала или смеялась без всякой причины. Твой отец не понимал. Ему это так надоело, что он пригрозил предать все огню. В последний раз, когда он вытащил тебя оттуда, ты умоляла его и обещала не возвращаться, но он принял решение, — она колебалась, говорить ли мне то, что я уже знала. — Он уничтожил его.
