имеются в колхозе, куда собирался Лемешко.
Старший конюх расписывал буланых, как только умел, доказывал, что такие копыта, такой постав шеи и, главное, такую красивую голову имела только эта и никакая другая порода лошадей. В других колхозах, которые на пути повстречаются Савве Кузьмичу, люди будут завидовать. Многие колхозы имеют хороших скакунов, но таких буланых, таких игривых не везде сыщешь.
Кузьмич же смотрел на свой выезд по-иному. Он знал одно: ему надо аккуратно исполнить свой почетный долг. А так как путь к колхозу имени Ленина был не из легких — а в особенности в такое время года, когда только и жди распутицы, — он предпочел буланым вороных, более выносливых, хотя, как он не без лукавства заметил конюху, и не особенно породистых кровей. От пристяжной он также решительно отказался. Это окончательно рассердило старшего конюха. Он даже прикрикнул на кучера, но тот, сделав вид, что не расслышал его, промолчал. У Опанаса Андреевича было благородное намерение: ему хотелось возвеличить свой колхоз, наглядно показать соседям хозяйственную струнку колхозников. Разве за это можно обижаться на человека? Но Кузьмич был твердо убежден, что не тот случай и не то время для этого выбрал старший конюх.
— Пойми ты, Опанас Андреевич, — говорил Кузьмич. — Мыслимое ли дело в такую пору с пристяжной разъезжать? Дорога — что тропка: жалкой узости. Бежать пристяжке, как ни крути, доведется по обочинам. Где кочка, где ямка, где бугорок — все ее. Гляди, еще ногу повредит. Что тогда мне колхозники запоют?..
Но конюх отказался слушать. Весь день он избегал встречи с кучером. А когда ранним утром, чуть зорька, Кузьмич пришел на конный двор, Опанас Андреевич, как ни в чем не бывало, приветливо поздоровался с ним и, как всегда в эту пору, был в добром, хлопотливом настроении. Сам вывел вороных и даже помог кучеру ладить сани и все говорил о чем-нибудь. Кузьмич больше слушал, а если отвечал, то осторожно, подбирая слова помягче да поласковее, опасаясь, как бы не испортить настроение человеку.
У правления, на крылечке, кучера уже поджидали председатель и несколько колхозников.
Сходя с порожка, председатель предупредил:
— Гляди же не задерживайся, Савва Кузьмич, народ не подведи. Всем колхозом ждем Галину Петровну.
Кучер понимающе кивнул головой, хотел что-то сказать, но подошла Анастасия Солод — бригадир полевой бригады, заговорила и спутала все его мысли.
— Не забудьте напомнить Галине, чтобы экспонаты прихватила для наглядности, — наказывала Солод, — пшеницу, кукурузу. Словом, вы только напомните, а она уж сама знает, что взять.
Савва Кузьмич понимающе кивал, стараясь запомнить все, что приказывали и председатель, и бригадир. Тем временем подошли еще несколько колхозниц и тоже стали давать каждая свои наказы.
Тогда Кузьмич, чтобы не забыть, стал записывать в блокнот все, что, по его мнению, было достойно внимания.
Тем временем председатель колхоза в третий раз обошел вокруг лошадей, поправляя на них сбрую. Нагнувшись, он осмотрел сани, а в одном месте даже протер ладонью припудренные морозной пылью расписные узоры и залюбовался ими.
Спрятав блокнот в боковой карман, давая понять, что пришло время кончать разговор, Кузьмич спросил у председателя:
— Трогать, что ли, Иван Платонович?
— Трогать-то трогать, — сказал председатель, как будто чем-то недовольный, — а тулуп-то не прихватил? Вдруг задует, не лето ведь.
— Это же правда! — всплеснула руками Солод и, постояв несколько секунд в раздумье, вдруг сорвалась с места, побежала через дорогу к своей хате. Кузьмич смотрел, как она на ходу запахивала полушубок, смешно выбрасывая ноги в больших валенках, не вытерпел и рассмеялся.
— Вы точно дети, — сказал он всем сразу, — да неужто у Бойчихи кожуха не найдется?
Но вот наконец и кожух уложен в сани. Председатель, довольный всем, разрешил Кузьмичу ехать.
За задком из-под полозьев поднималась серебряная снежная пыль, прошитая лучами раннего солнца. Обернувшись, Кузьмич увидел, как в этой прозрачной метелице вспыхнула крохотная радуга, и, обрадованный, подумал о наступающей весне.
Весна проглядывала во всем: в просветлевшем, старательно очищавшемся от дымчатых облаков небе, в порозовевших прутьях лозняка, в густом белом пару, поднимавшемся над навозными кучами, разбросанными по полям.
Сколько ни ехал Кузьмич полем, везде были установлены деревянные щиты, и у каждого в рост человека покоились тучные сугробы. Кучеру приятно было думать, что все это увидит знаменитая колхозница Галина Бойко, и по достоинству оценит трудолюбие своих соседей.
При въезде в село Вербки из-за угла навстречу Кузьмичу внезапно вылетели сани. Он на ходу осадил лошадей, свернул в сторонку, уступая дорогу. Увидев колхозника соседней артели Филиппа Скоробогатько, Кузьмич остановил лошадей. Поздоровались. Закурили. Прищурив глаза, Скоробогатько несколько секунд оценивающе, с интересом рассматривал сани и лошадей Лемешко. Кузьмич заметил это.
«Пусть позавидует!» — с гордостью подумал он.
Дознавшись, куда едет Кузьмич, Скоробогатько глубокомысленно свел брови, погладил их рукой и, все еще не отрывая взгляда от расписных саней, сказал:
— Великое дело задумала наша героиня. — Брови его при этом взлетели на морщинистый лоб и на мгновение застыли в полете. — Грамм! На колосок грамм надбавки. Вроде бы не вес, а посчитай с карандашиком — миллионы килограммов получаются.
Мысль эта заинтересовала Кузьмича, и ему захотелось вставить и свое слово.
— Да, много беспокойства задала Бойчиха нашим бригадирам.
— Не только им, всем, Савва Кузьмич, всем! — воскликнул Скоробогатько. — Каждый наш колхозник думает, как бы добыть этот грамм. Ведь сила в нем какая, в грамме этом!
Кузьмич, слушая, думал над словами приятеля, а когда тот умолк, сказал, явно желая озадачить его:
— Грамм, конечно, колоску народ прибавит всякими там удобрениями, а вот как стебелек — выдержит ли? Ведь для него грамм большая тяжесть.
— Все головы ломали над этим, — глубокомысленно свел брови Скоробогатько. — Даже академики. А вот Бойчиха стебелек этот выкохала на своей делянке. Потому-то и тянется к ней народ.
Хотя Филипп был приятным собеседником, но Савва Кузьмич не забывал, какую важную миссию доверили ему колхозники. Он стал прощаться.
— Вот подам сигнал своим, — сказал Скоробогатько, заваливаясь в задок саней, — скажу, что к вам Бойчиха едет — за головы все схватятся. Чего доброго, переймут еще, — лукаво подмигнул он.
У Кузьмича мелькнула тревожная мысль: «И в самом деле, могут задержать». Но потом, решив, что сосед, видимо, пошутил, поехал своей дорогой. Промчаться на таких скакунах, да еще с героиней на глазах у всех — какой кучер, уважающий себя, свой колхоз, отказался бы от такого удовольствия?
II
— Подождать вас или распрягать? — спросил Кузьмич у Бойко, когда та, поговорив с ним, направилась было в колхозную контору.
Девушка взглянула на солнце и, ослепленная его яркими лучами, не открывая глаз, сказала:
— Распрягайте, к вечеру
