Война... Москву трудно узнать. На стеклах окон белые перекрещенные бумажные полосы, у магазинов мешки с песком, на улицах надолбы. На лицах прохожих серьезность, сосредоточенная озабоченность. Оставалась едва четвертая часть населения: немцы быстро приближались к Москве, и жители торопливо покидали город. По вечерам бомбежка: людские жертвы, разрушенные дома.
Арестован Левидов - самый верный, терпеливый и добрый друг, Левидов, твердо веривший в мощь русского духа и неизбежность нашей победы.
Знакомые и друзья один за другим уезжали на Восток: за Волгу, в Сибирь.
Кржижановский решил остаться в Москве. На недоуменные вопросы отъезжающих он отвечал: "Писатель должен оставаться там, где его тема".
Еще за год до начала войны Сценарная мастерская Большого театра поручила ему сценарий оперы "Суворов". Музыку писал Василенко. Эвакуируясь в Куйбышев всем составом, Большой театр переуступил оперу остававшемуся в Москве театру имени Станиславского. Кржижановский решил остаться, чтобы держать связь с уехавшим в Ташкент композитором Василенко, наблюдать за ходом репетиций и вносить по мере надобности в текст оперы необходимые поправки и дополнения.
Я тоже осталась в Москве. Городской дом пионеров, где я вела работу по художественному слову, не эвакуировался. Школы были закрыты, и Дом был единственным местом, куда оставшиеся в Москве ребята могли приходить отдыхать и заниматься. Мы составили детскую концертную бригаду, которая обслуживала госпитали и Вторую военную дорогу.
Начались репетиции "Суворова". Главную роль исполнял Панчехин - певец с небольшим голосом, но с хорошими драматическими данными. Он удачно справлялся с вокальной стороной своей партии и очень интересно намечал образ Суворова. Участникам спектакля нравились роли и музыка, они репетировали с подлинным увлечением.
В феврале месяце состоялась премьера. Опасались, что бомбежка помешает спектаклю, не удастся довести его до конца, но все шло великолепно. Театр был переполнен военными: командирами и бойцами.
Многие сцены, особенно народные, принимались бурными аплодисментами. Только после окончания спектакля, когда слушатели покинули гардероб, начался обстрел города. Небо мгновенно осветилось ищущими лучами прожекторов, затрещали наши зенитки. Бомбежка продолжалась недолго, налетевшие "Мессершмитты" скрылись.
Когда мы с С. Д. пересекали улицу Горького, небо было снова чистым и ясным. Звезды сверкали так ярко, как они обычно светят в морозную зимнюю ночь. Под ногами скрипел снег, отливая голубоватыми искрами.
Мы шли молча, без слов читали мысли друг друга. Война охватила полмира, льется людская кровь, у каждого из нас есть близкие на фронте, и смерть каждую минуту может поразить их... но есть и высшая правда, высшая справедливость, и сегодня за нее надо биться. Мы, как могли, как умели, включились в эту битву. Мы впервые чувствовали себя неотъемлемой частью своего народа, сражающегося за родину, за человечество. Оттого на душе и торжественно, и светло.
Это и есть оптимистическая трагедия.
Мы прошли под большой аркой, ведущей в Леонтьевский переулок. У ворот дома номер шесть, где я сейчас жила у сестры, простились до завтра.
"Суворов" шел все годы войны, собирая полный зал. Для обслуживания воинских частей в городе и на фронте была организована суворовская бригада из исполнителей оперных партий. Став членом бригады, С. Д. читал бойцам отрывки, сцены из "Суворова", а иногда и из "Попа и поручика".
Годы войны были временем подъема творческих сил Кржижановского. Он чувствовал себя подлинным гражданином родины и со всей щедростью отдавал свои уже немолодые силы там, где они оказывались нужными.
В первый же год войны он написал пьесу на тему осады Севастополя "Корабельная слободка", либретто новой оперы "Фрегат "Победа"" о первом русском флоте, построенном Петром I.
Видя его крайне истощенным и утомленным, я не советовала ему браться за либретто "Фрегат "Победа"", тем более что "Корабельная слободка" не принесла ему денег, а сил отняла много.
Но он упрямо писал: это было его внутренней потребностью. Когда ему удалось получить деньги за "Фрегат "Победу", он явился ко мне, торжествующе преподнеся некую "эпистолу":
Анне Бовшек от Фрегата "Победа"
ЭпистолаМингер Аннушка,
молвлено Тобою измыслителю моему пииту Сигизмундусу: ""Фрегат "Победа"" не даст вам ни копейки".
Сицевое слово вымпелу моему - пляма, а имени чистому, яко скло, дисгонорация.
Вот ТЕ копейка, а вот ТЕ и еще оных 99,999, дабы нас впредь с пиитом не осуждала...
Мон салют
всем бортом.
Мал-утл-фрегатец "Победа"
Януария 22-го 1942
Порт
В дни войны Кржижановский снова обращался к фольклору, писал тексты песен на военные темы, статьи "Русский солдат в мире сказок", "Об афишах Ростопчина", "Смекалка на войне".
Большим радостным событием для него были две командировки от ВТО. Первая в Иркутск, Новосибирск и Улан-Удэ. Ему предстояло ознакомиться с репертуаром и постановками местных театров, провести ряд бесед и докладов. С особенным вниманием надо было отнестись к постановке пьесы Корнейчука "Фронт", так как содержание ее некоторыми режиссерами трактовалось неправильно.
С. Д. впервые видел Сибирь. У него было мало времени для серьезного ознакомления с этим краем, но и то немногое, что он успел увидеть, давало материал для осмысления.
В Иркутске он встретился с Сергеем Дмитриевичем Мстиславским, своим старшим другом, советчиком и свидетелем первых литературных опытов. Встреча оставила грустный осадок. Сергей Дмитриевич тяжело болел, чувствовалось, что друзья видятся в последний раз.
Вернулся в Москву Кржижановский, до краев полный впечатлений от сибирских городов, людей, от дорожных встреч, бесед, разговоров. Поезда почти сплошь были переполнены военными, направляющимися на фронт или возвращающимися в отпуск.
Бледный, совершенно исхудавший, он походил теперь на того Кржижановского, с которым я впервые встретилась в Киеве. Только волосы стали совсем седыми, скорбные складки у рта прорезались резче, и глаза еще потеплели. Таким добрым, светлым я видела его в редкие минуты жизни.
Вторую командировку ВТО в Осетию и Дагестан он выполнил уже в конце войны.
Наступило 9 мая - праздник Победы. День выдался теплый, ясный. С утра улицы города полны народа. Красная площадь гудит веселым гулом. Люди обнимаются, плачут, смеются.
Вечером мы с С. Д. пришли к реке у Девичьего монастыря. Здесь было тихо. Только серебристая сетка от множества причудливо переплетавшихся в небе лучей прожекторов напоминала о все еще длящемся празднике.
Древняя река у стен монастыря текла мирно, спокойно, как и раньше: десять, двадцать, сто, тысячу лет назад. Но мне казалось, что и река, и стены монастыря, и самый город те же и все же не те: они узнали что-то иное, что узнала и я.
XIV
Война нанесла стране глубокие раны. Всюду оставались следы глубоких разрушений, и народ, охваченный общим подъемом, принялся за трудное дело восстановления. Все ждали радостно и уверенно изменений во внутренней жизни страны, но изменений не происходило. Все вернулось к прежнему состоянию. Прокатилась новая война арестов; на этот раз жертвами ее стали пленные, возвращавшиеся из фашистских лагерей. Настроение общего подъема начало постепенно падать.
Из эвакуации стали возвращаться друзья и знакомые. Сигизмунд Доминикович встречал их обессиленный и полубольной. Он по-прежнему читал лекции студентам школы Камерного театра, вернувшегося из эвакуации, но теперь в них не было прежнего блеска. Своих оригинальных вещей он не писал. Попытка продвинуть в печать последнюю работу - очерк "Раненая Москва"[133] оказалась, как всегда, неудачной. Хуже было то, что работой был недоволен сам автор.
Внимание общественности теперь привлекала новая Польша, ее культурная жизнь, ее искусство. Кржижановский, владевший польским языком, получил несколько заказов. Он переводил Юлиана Тувима, Жеромского, Мицкевича, подготовил сборник рассказов польских классиков, написал монографию "А. Фредро".
Он жил теперь, мало общаясь с людьми. Друзья посещали его все реже. Усилились приступы гипертонии, развивалось малокровие. Он окончательно переехал ко мне на квартиру.
В его записных книжках появляются строки:
"1. О жизни думать уже поздно, пора обдумывать свою гибель. 2. Жизнь допета и допита. 3. Близится станция назначения - Смерть. Пора укладывать мысли. 4. Надо сдать свою жизнь, как часовой сдает свой пост".
Первого мая выдался редкий для Москвы теплый ясный день. В окно было видно: чистое голубое небо, прохожие в легких платьях и летних пальто.
