Двор нашего дома на Кировском, 55 был большой, прямоугольный, с садиком посередине и залитый асфальтом вокруг, и таким образом предоставлял замечательный периметр, по которому можно было гонять на велосипеде. У соседа этажом выше был велосипед, и я клянчил у него прокатиться кружок-другой. Когда он разрешал – это было высшим счастьем нестись с казавшейся огромной скоростью мимо обшарпанных стен и запылённых окон.
Однажды мне на день рождения подарили игру «карманный футбол» – круглую коробочку с прозрачной крышкой и дном, а в середине была поверхность с нарисованным футбольным полем, в котором были сделаны маленькие дырочки, и в них, наклоняя коробочку туда-сюда, надо было загнать маленький никелированный шарик, который носился, как угорелый, при малейшем изменении положения коробочки.
Я предложил подарить эту игру мальчишке в обмен на двадцать кругов на его велосипеде. (Только теперь до меня дошло, что надо было не дарить, а дать ему поиграть в игру, пока я катаюсь – он бы с радостью согласился, так как велосипед ему уже надоел, а моя игра для него была желанной новинкой.) Владелец велосипеда ухватился за моё предложение, а я уселся и погнал по двору, считая круги, стараясь максимально насладиться каждым, как часами уходящей жизни, точно ограниченной заданным количеством дней. Когда я откатался 20 кругов и отдавал мальчишке его велосипед, мне было грустно, но я верил, что когда-нибудь и у меня будет собственный.
Папа научил меня ездить на двухколёсном велосипеде, когда мне было лет шесть. Велосипед был чужой, дачный. Мы вышли на прямую асфальтированную пустынную дорогу. Папа посадил меня на велосипед и сказал, чтобы я крутил педали как можно быстрее, а он будет бежать рядом и держать велосипед за седло, чтобы я не упал. Папа действительно держал за седло, пока я усаживался и бежал рядом, когда я начал ехать. Я стал крутить педали изо всех сил и в какой-то момент заметил, что папы больше нет рядом, никто не поддерживает велосипед, а я сам несусь по дороге. Сначала меня охватило чувство обиды – папа меня обманул. Но в то же время я понял, что зато я сразу научился кататься на велосипеде и обида исчезла. Когда я наконец остановился и оглянулся назад, я увидел папу вдали, машущего мне рукой, я развернулся и уже сам доехал обратно.
Наконец родители накопили деньги, всегда пребывавшие в крохотном количестве, на покупку велосипеда Орлёнок. Я счастливый, так разогнался на нём во дворе, что не успел повернуть и на всей скорости врезался под прямым углом в стену. Мне удалось удержаться в седле, но зато рама прогнулась от удара и краска на ней стала шелушиться («Советское – значит отличное»).
Потом пошли гонки с мальчишками, катание с одной рукой на руле, потом вообще «без рук». А иногда удавалось уговорить девочку прокататься, усадив её на раму. Глядя, как они сидят на металлической трубе, которая впивается им в зад, я удивлялся, как же они соглашаются на такое неудобство и, быть может, даже боль. Но жажда общения с противоположным полом преодолевала и не такие препятствия.
В те времена я услышал велосипедный анекдот и долго недоумевал, в чём же «соль», пока через несколько лет я орлёнком не поимел ласточку. Однако до этого события я смеялся над анекдотом вместе со всеми, не желая признаться, что я чего-то не понимаю в ебле (а я был уверен, что «соль» именно в ней). Итак…
Едет на велосипеде мужик. На улице стоит голая женщина и поднимает руку. Велосипедист останавливается и женщина просит её подвести. Он ей говорит:
– Садись на раму, подвезу.
Она садится, и он её довозит до нужного места. Она соскакивает с велосипеда и спрашивает мужика:
– А вы не заметили, что я голая?
А он отвечает:
– А вы не заметили, что велосипед – женский?
Всякий раз, собираясь кататься на велосипеде, приходилось зажимать бельевой защипкой правую брючину или просто заворачивать её к колену, чтобы она не попала в цепь. Велосипедные цепи того времени были исключительно хищными и питались не только тканью брюк и юбок, но и даже плотью под тканью.
Однажды на даче мы с папой шли домой из магазина и увидели парня, лежащего на земле с велосипедом на нём. Нога парня была в крови, и разорванная штанина застряла между цепью и шестерёнкой. Велосипед спал насытившимся зверем. Папа наклонился и изо всех сил провернул педалью заклинившую цепную передачу и кусок окровавленной материи выпал из зубов шестерёнки. Мы помогли парню подняться и довели его до дома.
В нынешнем моём велосипеде таких хищных повадок не наблюдается и вообще я не видел, чтобы американский велосипед покушался на людей. Обыкновенно происходит наоборот.
Мне по-прежнему лет 12, у меня ещё нет велосипеда. Я играю во дворе с мальчишками и вижу, что мой дедушка вошёл во двор с авоськой (для юных объясняю, что так называли плетёные верёвочные сетки, в которых носили продукты). Дедушка ходил в магазин и вот возвращался домой. Он мне помахал рукой, я что-то крикнул ему в ответ. Он уже был почти у входа в нашу парадную, как, откуда ни возьмись, выскочила на велосипеде девица: из-за большой скорости она не смогла круто повернуть и врезалась в моего дедушку. Он упал, не выпуская из руки авоську. Девица с велосипедом тоже упала, но тут же поднялась. Я ринулся к дедушке, он уже поднимался сам, вроде ничего не сломал. Он вошёл в парадную, а я рассвирепевший, подошёл к девице у велосипеда, которая стояла напуганная случившимся, ей было лет 16, высокая, неуклюжая – и влепил ей пощёчину. Не знаю, как меня на это угораздило – видно насмотрелся в кино про сильных мужчин. Дома у меня никогда рукоприкладства не было.
Девица заплакала, села на велосипед и уехала. Мне стало её нестерпимо жалко. В этот момент рядом оказался знаменитый во дворе антисемит – ему было лет двадцать, длинный, тощий, но о нём ходили слухи, что он избивал даже более сильных, чем он. Он сказал:
– Всех жидов так бы давить надо.
Я знал, что надо бы и ему врезать. Но понял, что физически с ним мне лучше не связываться и я лишь ответил:
– И русских не мешало б.
Мне до сих пор не понятно, почему он меня не избил, а повернулся и ушёл по своим делам.
Мне же потом было всякий раз ужасно стыдно, когда эта девица шла по двору. Она всегда отворачивала голову от меня. Я понимал, что она наехала на моего дедушку не нарочно, а, как говорится, не справилась с управлением. И мне было неприятно, что я ударил её, но подойти и извиниться у меня не нашлось сил да и догадливости. Но с другой стороны, я пытался себя оправдать свершённой местью за дедушку.
Единственно как бы я мог теперь свою совесть успокоить – это послать девице в подарок велосипед, в седле которого вделан мощный вибрирующий дилдо. Но скорее всего она давно уехала – ведь девочка еврейкой была. Да и девица старушкой стала и небось шурует у себя огромным дилдо причём без всякого женского велосипеда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
