– Служа ей, я служила бы вам. Служа вам, я искупила бы грех перед Анандой и вернулась к нему.
Долго-долго смотрел на Дорию Флорентиец. Так долго, что у женщины участилось дыхание. Точно до самого дна проникал его взгляд и читал не только её теперешнее состояние, но и всю будущую её жизнь и возможности. Наконец он встал, улыбнулся и сказал:
– Слово твоё отзовётся в веках. Я ставлю свою подпись под твоим новым обещанием. Дитя, за которым я поручаю тебе уход, надежда многих. Я не знаю, насколько великодушна будет она к тебе поначалу и будет ли вообще.
– Я сама буду великодушна. Благословите меня. Флорентиец, я думаю, что больше не поскользнусь, под какой бы личиной ни пыталось проникнуть ко мне зло.
Дория опустилась на колени, прижала к губам дивную руку Флорентийца, который положил ей на голову свою вторую суку.
– Пойдём, она ждет, – сказал Флорентиец, поднимая Дорию.
Дория отёрла влажные глаза и казалась удивлённой.
– Да, это здесь, в моём доме, и тебе никуда уезжать не надо.
– Какое счастье, – радостно воскликнула Дория.
Флорентиец направился к выходу и, оглянувшись в дверях, сказал ей, улыбаясь:
– Привыкай к роли горничной и учись ходить позади госпожи и господ.
Войдя к Наль, он подвёл к ней Дорию и сказал:
– Вот горничная, как я тебе обещал, дочь. Её зовут Дория.
– О, какое красивое имя, не менее красивое, чем вы сами, – подымаясь с дивана и положив руку на плечо Дории, сказала Наль.
Дория поднесла к губам руку своей новой хозяйки и сказала, что будет стараться служить ей так верно, как только сумеет.
– О Дория, как вы меня огорчили. Зачем вы поцеловали мне руку. Я возвращаю вам поцелуй. – И раньше, чем кто-либо успел опомниться, Наль поцеловала руку сконфуженной Дории.
– Я не знаю света, Дория. Но дядя Али научил меня, что нет в жизни слуг и господ, а есть люди, цвет крови которых одинаково красен. Не слугой вы будете мне, но другом, наставницей в тысяче новых для меня вещей, которых я не знаю.
Отец, я уже успела осмотреть комнаты, что вы назначили мне. Куда мне столько? Можно Дории жить в прелестной угловой, выходящей в сад? Я бы так хотела, чтобы ей было легко и весело со мною.
– Ты маленькая хозяйка и своих комнат, и Дории. Поступай, как хочешь. Боюсь, что своим восточным очарованием ты не только меня с Николаем, но и весь дом скоро заберёшь в плен, – шутил Флорентиец. – Но времени теперь не теряй. Приведи себя в порядок и спускайся завтракать по звуку гонга. Он даётся за четверть часа.
С этими словами хозяин дома ушёл, уводя с собой Николая.
– Дория, друг. Я совсем ничего не умею делать и не знаю, что в этих сундуках. Они открыты, но что выбрать, чтобы нарядно и подходяще к случаю одеться, я не знаю.
– Не беспокойтесь, графиня, ванна уже готова, я усажу вас в неё и вернусь поискать что-нибудь подходящее. Вы наденете то, что вам понравится больше. Если же не понравится ни один из туалетов, мы потом съездим в город и купим всё, что будет нужно.
– Дория, у нас не принято, чтобы девушки звали свою хозяйку иначе, чем по имени. Прошу вас, когда мы одни, зовите меня Наль, как у нас в стране. Если же здешние приличия требуют меня величать, то величайте только на людях.
Выйдя из ванны, освеженная, прекрасная, точно весенний цветок, Наль с детским восторгом рассматривала приготовленные Дорией платья.
– Эти все годятся для завтрака, – сказала горничная, усаживая свою госпожу перед большим зеркалом. – Господи, как вы прекрасны, – сказала она, распуская её роскошные волосы.
Кто-то постучал в дверь, и слуга сунул Дории в руки узелок, завязанный в чудесный персидский платок.
– Для Наль, – сказал он и ушёл.
Наль развернула узелок, и оттуда выпали две косы, перевитые жемчугом, с драгоценными накосниками на концах, отрезанные ею в день бегства из К. Там же было и роскошное покрывало.
– Что это? Точь-в-точь ваши вьющиеся волосы.
– Они самые и есть. Шляпа на них не лезла, да и выдали бы меня с головой. Даже у нас, где у многих хорошие волосы, мои косы до полу всех удивляли. Вот я их и отрезала, – спокойно ответила Наль.
– И вам не жаль было лишать себя такой исключительной красоты?
– Ах, Дория. Красота – это такое растяжимое понятие. До сегодняшнего дня я думала, что мой муж красивее всех на свете. А сегодня поняла, что красота может быть ещё и божественно прекрасна.
– Да, – засмеялась Дория, – я согласна, что вы божественно прекрасны, и никакая богиня Олимпа вам не страшна. Но разрешите мне причесать вас по моде, а то мы гонг пропустим.
Уложив волосы Наль большим узлом на затылке, спустив по бокам небольшие локоны, Дория укрепила причёску жёлтым черепаховым гребнем и такими же шпильками, отделанными мелкими бриллиантами Наль стала выбирать платья.
– У нас надевают много халатов, один на другой. А как по вашему обычаю, нельзя ли надеть все платья сразу? Они так прекрасны.
– Нет, никак нельзя, – смеясь, разводила руками Дория. – Надо решиться на что-нибудь одно.
– Как жаль, – так серьёзно сказала Наль, что Дория снова покатилась со смеху. Наль вторила ей и, наконец, надела золотистого мягкого шёлка платье, отделанное у шеи и рукавов кружевом. Тонкая, высокая шея, выступающая из едва открытого ворота, короткие рукава, – всё изменяло Наль до неузнаваемости.
– Я вижу, вернее слышу, что вы превесело одеваетесь. Можно войти? – услышала Наль голос Николая.
– Ах, нет, никак, – закрывая обнажённую шею и ища, чем бы прикрыть голые руки и обтянутое платьем тело, вскрикнула Наль.
– Как нельзя? Да ведь вы совершенно готовы, – удивился Николай, видя свою жену в полном туалете.
Наль, закрывая всё так же шею, с полными слёз глазами стояла перед ним.
– Что случилось, Наль? Кто вас обидел? В чём дело? Я только хотел сказать, как вы необычайно хороши в этом платье, но ваши слёзы расстроили меня. Я даже забыл, зачем пришёл.
– Ну, уж я понял, что без меня здесь не обойдётся. И чтобы первый завтрак прошёл весело, явился сам вести тебя в столовую, дочь моя, – сказал Флорентиец. – Тебе неудобно и неловко в доме отца, а им ты меня признала, в обществе мужа, которого любишь, находиться с открытой шеей и руками? Это предрассудок, дитя. Брось его. К чистой женщине, к её чистым мыслям не могут прилипнуть ничьи грязные взгляды и мысли. Тебе придется бывать с открытыми плечами среди большой толпы. Привыкай и помни одно: атмосфера чистоты невыносима для зла. Оно бежит её. Надо иметь в самой себе что-то злое, чтобы зло могло коснуться тебя.
Он взял из рук Николая футляр, открыл его и вынул два крупных камня грушевидной формы, зелёный и бриллиант, на тонкой цепочке из таких же, только мелких камней.
– Позволь мне надеть тебе на шею эти камни. Белый дарит тебе твой дядя Али – это камень силы. Зелёный даю тебе я – это камень такта и обаяния, камень чистоты и умения приспособиться ко всем обстоятельствам жизни.
Он надел на шею Наль цепочку, и камни заиграли на белых кружевах. Наль подняла свои огромные глаза и улыбнулась. Рядом с величественным Флорентийцем, на прекрасном лице которого лежал безмятежный мир, она была похожа на ребёнка.
– Возьми мою руку, как обучил тебя Николай, и пойдём в мою комнату. Там ты встретишь двух моих друзей. Не растеряйся, если они поцелуют тебе руку. А за столом мы с Николаем постараемся показать тебе фокусы моды и этикета, называемые воспитанием, так, чтобы кроме тебя одной этого никто не заметил.
Сойдя с лестницы, Флорентиец ввёл Наль в свою зелёную комнату.
– Как прекрасно здесь! Какой балкон! Сколько книг, почти столько, что и у Николая.
– Гораздо больше. Здесь, в глубине дома, одна из лучших частных библиотек, Наль, – сказал Николай жене.
Раздался стук в дверь, и друг за другом вошли в комнату двое мужчин, которых хозяин сердечно приветствовал и, взяв обоих под руки, подвёл к Наль.
– Позволь тебе представить, Наль, моих друзей. Это – лорд Мильдрей, а это просто индус, студент Оксфордского университета, Сандра Сантанаида. Для тебя просто Сандра. Он ещё мальчишка и, наверное, будет играть с тобой в куклы. Моя дочь, – закончил Флорентиец.
Лорд Мильдрей, на вид лет под тридцать, плотный, серьёзный, с большими, добрыми и проницательными глазами, приветливо улыбался. Низко склонившись, он почтительно поцеловал руку Наль, подал ей две розы и молча отошёл. Он был, видимо, поражен красотой Наль и тем, что у Флорентийца оказалась дочь, чего раньше он не знал.
Сандра, смуглый, с живыми, блестящими, чёрными как уголь глазами, напомнившими Наль об Али, не мог сдержать смеха при упоминании о куклах. И зубы на его смуглом лице сверкали точно мраморные.
– Простите, графиня, но ваш отец заставил меня разом забыть о приличиях, которым так долго и терпеливо обучает меня мой друг, лорд Мильдрей. Будьте великодушны к оксфордскому отшельнику, не так давно приехавшему из Индии, и для первого раза – простите. – И Сандра поцеловал протянутую руку так сердечно, что Наль почувствовала себя очень просто.
