— Так оно и было всегда, Кир. Ты хороший, я плохая. Но это ты позволил мне войти в эту дверь.
На улице метель начиналась. Ветер слизывал снег с газонов и асфальта, заворачивал вихрями. Из подъезда этого не разглядеть было, но я знал, что возле продуктовки напротив уже крутится смерч. Там узкое место между двумя домами, самая неудачная планировка в районе — выступающий угол справа, забитая парковка слева и вечная колдобина на дороге.
Меня все еще трясло, когда дверь подъезда лязгнула, закрываясь, и Вероника растворилась в сумерках.
Я нажал кнопку своего этажа и привалился спиной к стене, стараясь не дать себе сползти на пол. Почти удалось, во всяком случае, на ногах я удержался. И молодец. Вполне достаточно.
«Ты позволил».
Хорошая позиция, выигрышная. Только что мне этим Вероника сказать пыталась, я так и не понял. У меня плохо выходит соображать, когда все болит.
Алла Семеновна уже ждала меня. Ее голова в полотенце едва виднелась сквозь щель между дверью и косяком. Дверь была закрыта на цепочку.
— Я так и знала, что это вы! — прошипела она. — Сколько можно? Возвращаетесь по ночам, пьяный в стельку — вот, я чувствую, от вас же несет! Несет, как от свиньи! Опять устроили дебош!
У меня все болело. Я чертовски хотел домой. Просто попасть ключом в замочную скважину, вползти и рухнуть. И чтобы никто не орал над ухом. Это что, так много?
— Думаете, раз парткома нет, мне некуда пожаловаться? — Она говорила все громче и громче, под конец уже почти срываясь на крик. — Я больной пожилой человек! Не стыдно? Что пялишься, морда наглая? Глаза залил — и пялится! Подрался еще, алкаш хренов! Есть кому до тебя добраться! Каждую ночь дом разносит! Долбает дверьми! Сколько раз говорить?! Сколько раз сказать нужно, чтобы в башке тупой что промелькнуло? И девок еще таскает, как будто так и надо! Так и надо!
Вот тут меня и перемкнуло.
— Пасть закройте! — рявкнул я.
Наверное, громче, чем требовалось. Соседка присела — тем испуганным движением, которое свойственно маленьким собачкам, капитально нашкодившим и знающим, что сейчас им отвесят качественного леща.
Только не надо меня убеждать в том, что я псих, ладно? Когда я разбиваю чашку, я беру веник и собираю осколки, а не проклинаю мироздание. Когда меня кто-то обижает, я не бегу к компьютеру, чтобы пожаловаться на свою обиду паре сотен полузнакомых людей в сети. Я вежлив со Свидетелями Иеговы. Я вообще довольно вежлив и хладнокровен. Обычно. Почти всегда. Ну по крайней мере, достаточно часто.
Ладно.
Хорошо.
Согласен — я псих. И что теперь делать?
— Простите, пожалуйста, Алла Семеновна, — сказал я. — Мне ужасно стыдно, но у меня выдалась ДЕЙСТВИТЕЛЬНО тяжелая неделя.
Если вас пытаются убить три раза в течение семи дней, крадут мобильный телефон, подставляют на выезде, кусают вампиром, пытаются запудрить мозги, обзывают гипнотизером и, как апофеоз, поручают исправить то, что в принципе невозможно исправить, — это ведь правда можно назвать тяжелой неделей?
— Ненормальный… — пробормотала моя соседка. — Лечиться тебе надо!
Кстати, это хорошая мысль.
Еще бы сообразить, где лечат таких, как я.
Над моей квартирой есть еще два этажа, но сил, чтобы подниматься и проверять, не спряталось ли там еще какое-нибудь чудовище, у меня уже не осталось. Поэтому я просто открыл дверь, вошел и закрыл ее на оба замка. Большинство монстров это должно остановить, да и Веронику наверняка задержит. Может быть, я даже успею проснуться.
— Подрался? — Люс выскользнула из комнаты тем движением, которым другие из одежды выскальзывают. Покосилась в сторону кухни и уставилась на меня, ожидая ответа.
Я бросил грязную куртку на пол и теперь пытался вылезти из сапог без помощи рук. Тот еще фокус, но мне просто нагибаться больно было.
— Типа того. Но тому парню еще меньше повезло.
— Это хорошо. — Люс кивнула, критически хмыкнула и предложила, опускаясь передо мной на колени: — Я помогу.
Отказаться я не успел. Она коснулась меня плавным, струящимся движением — и это было, как будто язык черного пламени вылизал меня изнутри, от пяток до подбородка. Из-под запахов дешевого растворимого кофе и коньяка, облаком окутывавших Люс, пробивался густой горьковато-сладкий аромат. Безумно соблазнительный, если не знать, что это такое и когда она начинает пахнуть так, что у кого угодно крышу свернет.
Ладно, тут я подвираю. На самом деле, даже если знаешь — это не помогает.
— А тебе уже гораздо лучше, — хрипло сказал я.
— Ты прав, малыш. — Она промурлыкала это. Стянула с меня правый сапог, затем — левый. Запрокинула голову, двигаясь с текучей хищной грацией. — Мне определенно лучше.
В узком коридоре внезапно сделалось жарко. Люс просто смотрела на меня снизу вверх, ничего больше, а мне уже от этого неловко стало. И подбородок у нее подрагивал, как это всегда было, когда она охотилась. Я сглотнул и отступил к двери. Люс протянула руку и коснулась моего колена — как кошка трется о ваши ноги, надеясь, что вы погладите ее.
Выпрашивая ласку.
От этого прикосновения у меня мгновенно все мысли из башки вылетели. Мне и раньше приходилось видеть, как она добычу выманивает, но до сегодняшнего дня на меня это так не действовало. Может, потому, что раньше я никогда ее добычей не был.
— Прекрати, — выдавил я.
— Не могу. — Она повела плечами, даже не сделав попытки встать. — Я это не контролирую. Не настолько мне еще хорошо. Ты мог бы мне помочь.
— Слушай, я сейчас весь битый. — Слова давались мне с таким трудом, как будто я говорить разучился и теперь подбирал их по словарю. — И меня порезали.
— Я знаю хороший способ исцеления, — сказала она. — Очень хороший. Тебе понравится.
И в глазах у нее было столько обещания, что у меня голова закружилась. Это невероятно хорошо было, и я знал, что она может сделать еще лучше — стоит мне только захотеть. Что-то темное, влажное, наполненное протяжными приглушенными стонами поднималось в ней и тянулось ко мне. Ее язык пробежался по губам, заставив меня вздрогнуть. Сердце стучало так, как будто я только что по лестнице бегом бежал. И ладоням щекотно стало. Этому было трудно сопротивляться, но я попытался. Сцепил руки в замок. Вдохнул поглубже. И спросил, тщательно следя за интонацией:
— Послушай, что с тобой происходит?
— Я чувствую любовь, — прошептала Люс. — Она течет в меня. Это так восхитительно сладко.
Из меня хреновый паладин. Я не из тех, кто никогда не поддается соблазну и умеет вовремя напомнить себе о причинах, по которым ему следует держаться собственных принципов. Но они есть — эти причины. Одна из них стояла в дверях кухни и смотрела на меня так, как будто мир рухнул, а я это пропустил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
