— Вот гады! — сказал Сережа. — Не дали людям как следует собраться. Даже с маленькими детьми из домов выгнали. Теперь они поехали в слободку, пока где-нибудь на квартиру устроятся.
Женщины плакали:
— Мы ж весной ту землю пшеницей засеяли, сады и виноградники своим потом поливали. А урожай теперь соберут помещики или вывезут германцы!
Они рассказывали, что во многих местах отряды крестьян и батраков пошли войной на помещиков и немцев. Люди отказываются выходить на работу и выполнять германские повинности. Каратели Сулькевича свирепствуют, устраивают в селах массовые порки, а немцы судят народ военно-полевым судом.
Коля сообщил друзьям, что германцы арестовали в Джанкое его дядю, помощника машиниста. Железнодорожники почти по всему Крыму забастовали, не дают немцам вывозить продовольствие и все награбленное. А немцы и полиция Сулькевича облавы на железнодорожников устраивают, хватают без разбора — и в тюрьму.
В воскресенье Юра, взяв рогатку с толстой резиной, отпросился к Сереже. Местные мальчишки здорово навострились бить перепелов из рогатки. Юра несколько дней упражнялся в стрельбе из рогатки в дальнем углу сада и, довольный своими успехами, решил позвать на охоту Сережу. А перепела уже прилетели. Франц Гут ходил с немцами-колонистами в горы, принес сорок девять штук! Им хорошо — у них ружья не отобрали.
Сережу он дома не застал и отправился на Капсель один. Хоть бы штук пять-шесть подстрелить, вот бы мама и Ганна обрадовались! На два дня борщ сварят.
Задумавшись, он шел тропинкой и вдруг впереди увидел Сережу. Тот шагал… с ружьем в руках. Вот так фунт! И это называется товарищ! Юра очень обиделся. Хотел свернуть в сторону, но желание поохотиться вместе победило. Он решил показаться Сереже неожиданно, когда тот выстрелит.
Но Сережа миновал известные перепелиные места и почему-то пошел тропкой, где перепелов и быть не может. Так и хотелось крикнуть: «Да здесь же пусто! Куда идешь, дурень?» Но Юра молчал, решил вытерпеть.
Неожиданно Сергей свернул в узкую глубокую лощину и пошел по ее дну. Потом оглянулся и шмыгнул в заросли кизила. Юра за ним. Постоял в кустах, прислушался. Ничего не слышно, будто провалился хлопец. Юра нерешительно двинулся вперед.
И вдруг совсем рядом прозвучали негромкие голоса. Юра даже испугался. Он раздвинул кусты и увидел перед собой сидящих под навесом скалы… Трофима Денисовича, Гришу-матроса, Юсуфа и Сережу.
С минуту Юра молчал, уставившись на них, они — на него.
Трофим Денисович сердито взглянул на сына:
— Это что за штуки, Сережка? Почему вдвоем пришли?
Сергей, все еще изумленно глядя на Юру, проговорил:
— Не знаю, батя, я один… Ей-богу, один шел…
— Один шел, а хвост за собой привел? — насмешливо сказал Трофим Денисович, явно не веря Сережкиным словам. — И назад не оглядывался? А если бы немца привел или курултаевца? А? И врешь, вот что скверно… Все! Вышел ты из доверия.
Юсуф бесстрастно надраивал шомполом ствол кавалерийской винтовки. Гриша-матрос с интересом слушал.
— А теперь ты, Юрка, скажи, как дело было, когда Сергей позвал тебя с собой. И кто еще знает, куда вы отправились. Может, Коля сейчас придет и его батька с ножницами? Или графская дочь?
Юра обиделся. После той ночи, когда он был у Гриши разведчиком и никому ничего не сказал, даже Сереже, — тебе не доверяют… с курултаевцем сравнивают… Он бычком уставился в землю.
— Никуда Сережа меня не звал. Мы и не виделись три дня. Я пошел на охоту с рогаткой и вдруг увидел его впереди с ружьем. Очень рассердился, что он меня не позвал. Пошел за ним, как следопыт. Хотел неожиданно испугать… И ничего я о вас не знал, никому не говорил… и говорить не собираюсь! — сердито, с обидой сказал Юра и повернулся, чтобы уйти.
— Ну, стой! Какой горячий!.. Придется, Трофим, поверить хлопцам. Вроде не брешут… Скажи-ка, Юра, когда мы с тобой в последний раз виделись? Забыл я что-то…
— Еще при советской власти, — не моргнув, ответил Юра.
— Так… Точно, Юра… Нет, не брешут хлопцы, — еще раз повторил матрос. — А раз так, садись, Юра, и молчок… Приказы выполнять надо, хоть умри! Военная тайна!
Юсуф развел маленький, но жаркий костер, почти без дыма. Несколько ощипанных перепелок он насадил на прутик и зажарил над углями. Ух, и вкусный же запах! Юра мгновенно съел две штуки. Хотел попросить для Оксаны, но постеснялся.
— Можно, я пойду поищу перепелов?
— Сиди, дадим тебе штук двадцать. С утра мы набили их много. Как колонисты и немецкие офицеры поднимают на Георгии охотничью пальбу, так и мы здесь с Юсуфом не зеваем. Стреляем под их шум, — объяснил Трофим Денисович. — Так расскажи, Гриша, что с нашим флотом в Новороссийске случилось? В Феодосии ты, наверное, точно про это узнал. А то здесь слухи разные ходят. Хочешь — верь, хочешь — не верь…
Матрос помрачнел, ссутулился. Пиджак ему был узок, и он со злостью скинул его, отбросил в сторону.
— И не спрашивай, Трофим… Сами, своими руками потопили мы родные корабли! Душа горит! Но нужно было… Потопили, а немцам не отдали своей боевой силы! Братва в Феодосии рассказывала, так поверишь: самые отчаянные черноморцы, десять смертей на своем веку повидавшие, плакали, как ребятенки. Черные повязки под бушлатами на руку надели в знак траура. Да-а… Выжать из нашего брата слезу — это многое значит!.. Эх, Трофим!
Юра даже испугался, увидев на лице матроса выражение такой боли.
— Не психуй, Григорий, не барышня! — прикрикнул Трофим Денисович. — Рассказывай, как дело было, почему?
Немного успокоившись, Гриша продолжал:
— Ну, ты знаешь, что за два дня до первого мая, перед самым приходом немцев в Севастополь, снялись наши корабли с якорей и темной ночью, с притушенными огнями ушли в Новороссийск. Приказ советского правительства из Москвы выполнили: «Сохранить черноморский боевой флот для дела революции». Линейные корабли «Воля» и «Свободная Россия», пять крейсеров, пятнадцать миноносцев, транспортные суда. Силища!.. Германцы, конечно, локти кусают, требуют вернуть флот. «Иначе, — грозят они, — начнем военные действия, захватим Новороссийск, заберем флот силой». А в Новороссийске, надо сказать, очень горячо. Белоказаки, деникинская офицерская армия, вся контра с тылу жмет, к морю рвется. А Москва далеко и сама геройски отбивается. Со всех шестнадцати румбов жмет, наседает на нее заграничная и собственная контра. Колчак, чехословаки, Юденич… А тут германский ультиматум — отдавай флот, иначе крышка. И вот товарищ Ленин шлет письмо в Новороссийск, командующему и комиссару флота. Мой дружок на бумажку письмо Ленина списал, а я каждое слово запомнил: «Ввиду явных намерений Германии захватить суда Черноморского флота, находящиеся в Новороссийске, и невозможности обеспечить Новороссийск с сухого пути… Совет Народных Комиссаров… приказывает вам с получением сего уничтожить все суда Черноморского флота… находящиеся в Новороссийске. Ленин».
