как она уже нахмурится, по челу её пробегут тучи-морщины. К ней нельзя привыкнуть, так она всегда нова и разнообразна.
10 марта
Ни свет ни заря поднял нас с постелей Василий Канаки. Он принёс ворох новостей. Во-первых, по всем признакам, солнце должно вот-вот появиться; во-вторых, сейчас с земли вылетает к нам самолёт Задкова; в-третьих, в 17:00 Москва организует для нас передачу в честь прихода солнца; в-четвёртых… Впрочем, достаточно первых трёх новостей, чтобы сон сняло как рукой.
Прошло только двадцать минут с момента подъёма, а уже все позавтракали и разбежались по домам писать письма. Но скоро громкий крик Шарикова заставил нас выскочить наружу:
– Выходите, выходите, солнце показалось, солнце!
Как долго ждали мы этой минуты! О ней говорили мы в глухую полярную ночь, когда казалось порой, что никогда природе не удастся стряхнуть с себя этот мертвенный покой. О ней мечтали мы после долгих авралов, утомлённые переездами и перегрузками. О ней думалось нам под рокот торошения и гул пурги. И вот она наступила, радостная минута солнечного восхода.
Вот за дальними торосами показалась тонкая огненная полоса. Она всё ширится, розовые дорожки бегут по снегу. Солнце всё выше, выше. Это уже не полоса, это огромный шар. Огненно-красный, сияющий, чуть сплющенный сверху рефракцией, он медленно плывёт вдоль ледяной гряды, зажигая верхушки острозубых глыб. Призрачно заголубели торосы, и снег, вспыхнув, засверкал, словно несметная сокровищница старых сказок. Солнце взошло. Над полярным океаном взошло солнце.
Сколько радостных улыбок, сколько весёлых шуток в этот светлый день солнечного восхода!
14 марта
Одна за другой исчезают лагерные палатки, превращаясь в объёмистые тяжёлые тюки. Всё больше и больше ящиков, на которых аккуратно выведено красной краской СП-5. Это имущество, остающееся в наследство нашим преемникам – будущей дрейфующей станции, теперь уже пятой по счёту. В ящиках – научное оборудование, хозяйственные мелочи и запасное обмундирование.
Солнце проглядывает оранжевым мутным пятном, от которого кверху и книзу тянутся пучки лучей. Едва заметные в густых облаках, они вырываются наружу, золотя края «окон», сквозь которые им удалось пробиться к синеве неба. По лагерю гуляет позёмок, и маленькие вихри то и дело возникают у каждого, даже незначительного, препятствия на снегу, будь то бочка или пара консервных банок.
22 марта
Снова наступили беспокойные дни. Неделю назад, в ночь на 15-е, домик так встряхнуло, что закачалось из стороны в сторону всё висящее и зазвенело всё звенящее. Одеться и выскочить на улицу было делом минутным.
Бабенко в весьма странном обмундировании (в шубе на бельё и унтах на босу ногу) рассматривает лёд под вертолётом. Курко – он дежурный – стоит возле кают-компании.
– Слышали, здорово тряхнуло, я думал, лёд под домиком треснул.
– У меня точно такая же мысль была, – подтвердил Бабенко и, махнув рукой, убежал в домик одеться потеплее.
Я поднялся на вышку, установленную посреди лагеря. Торосы на краю льдины едва видны. Заснеженные, они сливаются с белой мутью самого поля. Нигде ни трещины, ни щели. К счастью, всё обошлось без последствий. Но утром раздался грохот и звон, словно рядом опрокинули большой шкаф с посудой. А со стороны аэродрома послышались громкие крики:
– Трещина! Трещина пошла на лагерь!
Через взлётную дорожку под гидрологическую палатку протянулась тёмная извивающаяся полоса. Подойдя к домику гидрологов, она резко поворачивала обратно, уходя к разводью «24 ноября», почти параллельно аэродрому.
Надо скорее спасать приборы, стоящие в палатках. Булавкин и Легеньков бросились вытаскивать «вертушки». Разумов и я, повалив набок лебёдку, между ножками которой прошла трещина, с помощью подбежавших товарищей относим её в безопасное место. Малков и Кучуберия торопливо отбрасывают снег, заваливший основание палаток. Работа идёт быстро, без суеты. Теперь, когда стало светло, на такие разломы мы реагируем просто как на неприятные происшествия.
Однако опять не повезло гидрологам: трещина прошла через обе лунки. Их теперь придётся долбить заново.
Восемнадцатого образовалось несколько тонких трещин. Одна из них сократила аэродром ещё на 50 метров, к отчаянию Комарова, который относится к нему как к своему детищу. Льдина быстро уменьшается в размерах.
Двадцатого марта на западе началось новое торошение.
Двадцать первого марта ледяной вал пополз с севера. Там, где мы ставили на днях бочки для полосы подхода к аэродрому, поднялась трёхметровая стена. Она медленно движется, скрипя и ухая. Тяжёлые глыбы, забравшись на самый верх её, обрушиваются вниз, теряя равновесие. Льдина впереди вала изборождена трещинами, из которых бьют фонтанчики воды.
Подвижки льда идут непрерывно, и к ним постепенно начинаешь привыкать, если только можно назвать привычкой то, что мы уже не выскакиваем опрометью после каждого толчка.
23 марта
Мы задержались у 86-й параллели после январско-февральского «броска», когда за двадцать дней января были пересечены 88-й и 87-й градусы и пройден путь почти в 120 километров.
24 марта
Вертолёт в воздухе. Каким маленьким кажется сейчас лагерь! Жмутся друг к другу домики. Почти не осталось палаток. По белому снежному ватману, словно начерченные тушью, бегут в разные стороны свежие трещины. Потемневший от копоти, высится снежный бугор, перегородивший лагерь пополам. Большим красным пятном виднеются на аэродроме баллоны, свезённые для отправки на землю. У аэрологического домика, из которого время от времени, как чёртик из коробочки, выскакивает чья-то фигурка, аккуратный штабель ящиков. Над кают-компанией, со всех сторон окружённой высокими снежными надувами, висит голубое облако дыма. Вдали, у торосов, передвигаются маленькие чёрные точки – это, наверное, Трёшников и дежурный. Такая же точка виднеется посредине расстояния между домиками геофизиков и радиорубкой – кто-то из них спешит с материалами для передачи на Большую землю.
25–28 марта
Природа не даёт нам передышки. Ветер с неослабевающей силой дует все эти дни, и наши труды по очистке аэродрома пошли насмарку. Плотные снежные надувы пересекают взлётную полосу на каждом шагу. Все попытки заново начать расчистку аэродрома немедленно пресекаются ветром. А тут ещё трещины стали расходиться, и мы находимся в постоянном ожидании очередной полундры. Но куда теперь перетаскивать лагерь? Правда, на юге, километрах в двух от нас, ещё сохранились два больших поля, однако путь к ним изобилует препятствиями, а тут ещё, как назло, сломалась поперечная балка рамы трактора. Без него нам не только не перевезти домики, вес которых вырос по крайней мере вчетверо по сравнению с первоначальным, так они обросли льдом, но и подготовка аэродрома под угрозой. Колёса тотчас же увязают в снегу, и нам каждый раз приходится вытягивать его на своих плечах. Комаров окончательно потерял
