Он там был.
И – остался.
Глава пятая
Уходят со старта «Востоки»
Жара!
Изматывающая, гнетущая жара.
Под знаком этой жары проходят дни, предшествующие пуску космического корабля «Восток-2».
Днем температура на космодроме доходит до сорока – сорока двух градусов в тени. Опытные люди говорят: бывает здесь и жарче. Но мне вполне достаточно и того, что есть! Пот течет по телу липкими горячими потеками. Старательно стучит – так топает идущая в гору лошадь – сердце. Образные слова «разжижение мозгов» кажутся абсолютно точными. С нежностью вспоминаются (неужели они могли нам не нравиться?) хозяйничавшие здесь в марте пронзительно холодные ветры.
В школе я когда-то узнал, что такое континентальный климат. У нас в Ленинграде это понятие воспринималось как достаточно абстрактное. Сейчас, тридцать с лишним лет спустя, я получаю возможность закрепить полученные когда-то знания практически. Места для абстракций, будьте спокойны, не остается.
Налетающий из степи ветер не освежает. Напротив, он обжигает. Это и неудивительно: ведь освежающее действие ветра основано, как известно, на том, что он уносит непосредственно омывающие тело и этим телом нагретые слои воздуха. А если воздух теплее наших законных тридцати шести с десятыми градусов, то пусть уж лучше остается вокруг нас тот, с которым мы успели вступить в процесс теплообмена: вновь прилетевший ему на смену будет только жарче. Нет уж, пожалуйста, лучше не надо ветра!
Единственное спасение – в помещениях, оборудованных установками кондиционирования воздуха. Теперь, когда я пишу об этом, «эйр-кондишн» на космодроме – норма. Найти помещение, не имеющее такой установки, почти так же трудно, как трудно было найти помещение с кондиционером летом шестьдесят первого года. Мне не раз в те дни оказывали гостеприимство – спасибо им! – медики. Но не будешь же сидеть у них с утра до вечера – надо и дело делать. Немного придешь в себя, обсохнешь, глубоким вдохом наберешь «впрок» в легкие побольше прохладного воздуха и снова выныриваешь в пекло.
Даже ночь не приносит полного облегчения: снижение температуры на каких-нибудь восемь-десять градусов мало что меняет. По примеру соседа по гостиничной комнате – врача и физиолога В. И. Яздовского – сую простыню под кран, из которого лениво сочится бурая теплая водичка, заворачиваюсь в мокрую простыню и засыпаю. Правда, ненадолго – пока простыня не высохнет, что происходит очень скоро и требует повторения всей операции. И так пять-шесть раз за короткую – на космодроме они не бывают длинными – ночь.
Жара!..
…Но жара жарой, а работа на космодроме идет, как всегда, полным ходом. График подготовки ракеты и корабля – как футбольный матч – никаких поправок на погоду не признает. Один за другим проходят комплексы проверок, «закрываются» очередные (из многих сотен) пункты программы, возникают и ликвидируются обязательные – как же без них! – «бобики» и «бобы»…
«Командует парадом» ведущий инженер Евгений Александрович Фролов. На пуске Гагарина он был заместителем у Ивановского, теперь же принял бразды правления. Принял надолго – оставался в той же ответственной роли в целом ряде последующих пусков космических кораблей.
Мне, наблюдающему эту великолепную – хочется сказать: концертную – работу в четвертый раз, она уже начинает казаться привычной. Насколько же она, наверное, привычно въелась в стереотипы сознания всех ее исполнителей – инженеров и техников, в который уж раз делающих свое дело сначала в МИКе, а потом на стартовой площадке!
Впрочем, отнюдь не доказано, что это так. Позиция исполнителя и позиция наблюдателя, пусть сколь угодно близкого и активно заинтересованного, – вещи очень разные. Вот, например, полеты на рейсовых самолетах кажутся пассажирам неотличимо похожими один на другой. А из тысяч полетов, которые я выполнил сам, с ручкой управления или штурвалом в руках, не было ни одного такого, чтобы не принес что-то свое, особенное, неповторимо новое… Так, скорее всего, и работники космодрома. Если бы каждая очередная ракета с космическим кораблем фотографически точно повторяла предыдущую, зачем понадобилось бы людям тратить всякий раз столько нервных клеток и сил души на их подготовку к полету? А они – тратят. Невооруженным глазом видно: тратят!
…Снова торжественное заседание Государственной комиссии – официальное назначение космонавтов. На утверждение комиссии предлагается Титов, а в роли дублера, в которой без малого четыре месяца назад выступал сегодняшний виновник торжества, теперь пребывает Андриян Николаев. И он тоже – как в свое время и Титов – держится в этой психологически непростой роли очень достойно. Мне показалось даже, что это дается ему легче. Оно, впрочем, так и должно быть. Во-первых, явно намечается традиция: сегодня дублер – завтра космонавт. А во-вторых, по своему спокойному характеру Андриян вообще не очень-то склонен к чрезмерно острым переживаниям: приказано быть дублером, значит, нужно быть дублером – чего же тут еще рассусоливать!..
Заседание проходило торжественно, хотя чуть-чуть не в такой степени, как то первое, когда утверждали Гагарина. Во всяком случае, ни карандашей, ни каких-либо других предметов, подходящих в качестве сувениров, насколько я заметил, никто со стола уже не похищал. Правда, наблюдался и некоторый прогресс, зримым проявлением которого были предложенные участникам заседания фрукты и прохладительные напитки. Общественность космодрома достойным образом оценила это нововведение, высказав даже несколько заслуживающих внимания предложений по дальнейшему расширению ассортимента яств – как твердых, так и особенно жидких, – которые могли бы еще больше украсить стол Госкомиссии.
Но в тот день особым спросом пользовались все-таки прохладительные напитки, так как совместное действие мощных ламп киноосветительной аппаратуры на фоне и без того сорокаградусной жары плюс естественная теплоотдача нескольких десятков набившихся в небольшой зал людей – все это быстро привело к тому, что дышать в помещении стало совершенно нечем.
Титову предстояло существенно продвинуться вперед: совершить не один, как сделал Гагарин, а сразу целых семнадцать витков вокруг Земли, пробыв в космосе полные сутки (точнее: двадцать пять часов восемнадцать минут).
Ни один из последующих полетов человека в космос не давал такого резкого относительного прироста времени пребывания в полете, то есть не превышал продолжительности предыдущего во столько раз.
В связи с этим многие интересовавшиеся космическими исследованиями люди (а кто тогда ими не интересовался?) спрашивали:
– А для чего понадобился такой решительный шаг вперед? Почему увеличили время пребывания человека в космосе сразу в семнадцать раз, а не, скажем, в три, четыре, шесть раз?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно было вспомнить, что, пока космический корабль вертится, как небесное тело, по своей практически постоянной (точнее: медленно меняющейся) орбите, земной шар проворачивается под ним вокруг своей оси. И на каждом
