все это пришло позднее.
А пока подготовка к пуску «Востока-2» шла на космодроме своим отработанным порядком. Ракету вывезли из МИКа и установили на стартовой площадке. Провели встречу космонавта с наземной командой.
Наступил последний вечер перед стартом. Титов и Николаев, приехав из «Центральной усадьбы», остаются ночевать в домике космонавтов.
Оба космонавта – и основной, и дублер – спокойны. Ведут себя, по крайней мере внешне, как всегда. Хотя, надо сказать, существовали как раз в это время обстоятельства, не очень-то благоприятствовавшие этому: незадолго до пуска «Востока-2» тут же неподалеку, как назло, взорвалась ракета. Другая ракета, совсем иной конструкции, чем та, на которой должен был выйти в космос корабль Титова, да и вообще не предназначенная для использования в качестве носителя. К тому же ракета экспериментальная, еще совсем «сырая», которой, можно сказать, сам бог велел, пока ее не «доведут», время от времени взрываться. Но так или иначе – взорвалась!.. Перед самым пуском «Востока-2»!.. Так что не оставалось времени даже на то, чтобы проанализировать происшествие, установить его конкретные технические причины и разложить их перед космонавтом по полочкам: вот, мол, так и так, на твоем носителе ничего подобного случиться не может. По опыту авиации знаю, что такой анализ – как вообще всякое знание, понимание, информация – действует на летный состав успокаивающе. А тут, нате вам, едва приступили к разбору дела, а космонавту пора лететь. Да, не вовремя, очень не вовремя дернул черт эту ракету взорваться!.. И тем более молодцами показали себя и Титов, и Николаев: не проявляли и тени любопытства (в их положении, скажем прямо, более чем естественного) по отношению к так некстати рванувшей ракете. Будто ничего и не было.
Выйдя на стартовой площадке из автобуса и доложив по всей форме председателю Госкомиссии, Титов не стал, как это сделал в апреле Гагарин, ждать, пока каждый из небольшой группки провожающих простится с ним. Он сам быстро обежал всех и двинулся – чуть сутуловатый, но тем не менее очень спортивный по всей своей осанке – к ракете.
Я ожидал, что второй космический полет человека буду воспринимать спокойно. Или, во всяком случае, почти спокойно. Как, скажем, очередной полет своего коллеги-испытателя на новом самолете… Но чем меньше времени оставалось до старта, тем больше, к собственному удивлению, я убеждался в том, что волнуюсь. Меньше, конечно, чем перед пуском Гагарина, но волнуюсь. Все-таки второй полет – это хотя и не первый, но и не сотый!.. Да и, независимо от количества ранее проведенных ракетных пусков, есть в этой процедуре что-то, отличающее ее от старта любого другого самодвижущегося аппарата с человеком на борту, будь то взлет самолета, или отчаливание парохода, или трогание с места автомобиля. Что именно? Не знаю. Этого я для себя так и не сформулировал… Не исключено, что как-то влияет, особенно на профессионального летчика, тот пока непривычный для него факт, что ракета на старте управляется автоматически. Возможно, что нагнетает определенные переживания и само количественное соотношение «отъезжающих» и «провожающих»: один, два, от силы три космонавта – и сотни людей, непосредственно обеспечивающих их вылет (хотя, надо сказать, и в авиации это соотношение обнаруживает тенденцию к неудержимому росту)… Наконец, сам вид ракетного старта: размеры ракеты, шум, грохот, солнечно яркое пламя – все это впечатляет!
В общем, сколько ни копайся, но факт остается фактом: на пуске «Востока-2» у всех нас пульс, частота дыхания, кровяное давление и прочие, говоря языком медиков, психофизиологические параметры, наверное, не очень сильно отличались от соответствующих параметров самого космонавта. Да и в дальнейшем – на последующих пусках – нельзя сказать, чтобы положение вещей существенно изменилось.
…После того как ракета-носитель с кораблем Титова растворилась в горячем пепельно-синем небе, участники пуска двинулись в помещение руководства полетом. Ограничиться «телефонной» комнатой, как в день полета Гагарина, на этот раз было невозможно: работа предстояла суточная, это требовало разбивки людей, причастных к руководству полетом, на смены. Кроме того, разные специальные службы – баллистическая, радиационная и многие другие, которые за полтора часа гагаринского полета просто не успевали развернуться, – сейчас имели полную возможность принять необходимую информацию, переработать ее и выдать свои рекомендации. А раз такая возможность появилась, грех было бы ее не использовать.
Для служб руководства полетом в пристройке монтажно-испытательного корпуса был выделен кабинет руководителя космодрома и несколько примыкающих к нему комнат.
Едва войдя в комнату руководства полетом, Королев потребовал:
– Дайте параметры орбиты.
И, услышав в ответ, что параметры эти еще не определены – не поступили все нужные данные с пунктов наблюдения, – распорядился:
– Как только будут, по-быстрому считайте и давайте сюда орбиту!
Его интерес к параметрам орбиты было нетрудно понять. На каждом витке в перигее космический корабль задевает верхние слои атмосферы. Задевает совсем слегка, да и плотность воздуха в этих слоях ничтожная, но все же какое-то еле заметное торможение при этом происходит.
Будет орбита ниже расчетной – и космический корабль, погружаясь в атмосферу соответственно глубже, станет тормозиться чересчур интенсивно и, как только скорость его полета станет меньше первой космической (это около восьми километров в секунду), неминуемо сойдет с орбиты и по длинной, растянувшейся на тысячи километров траектории устремится к Земле – иначе говоря, сядет в незапланированное время и в незапланированном месте. Кончиться добром такая посадка может только в порядке крупного везения, рассчитывать на которое в технике не стоит… Для корабля Гагарина эта проблема не существовала: за один виток космический корабль, успешно выведенный на орбиту, так значительно затормозиться просто не мог – не успевал. А Титову чрезмерно низкая орбита могла существенно подпортить дело – заставить опуститься на Землю раньше истечения запланированных семнадцати витков.
С другой стороны, не было ничего хорошего и при отклонении в другую сторону – чрезмерно высокой орбиты. В таком деле, как полеты, включая и космические, приходится учитывать события даже предельно маловероятные. Расчет на «авось не случится» тут не проходит. И если события эти неблагоприятны, то для каждого из них должно быть заготовлено свое, если можно так выразиться, противоядие.
В случае – почти невозможном (но убрать отсюда это «почти» нельзя) – отказа тормозной двигательной установки корабль, летящий как искусственный спутник Земли, остался бы навеки на своей орбите, если бы… Если бы не то самое подтормаживание, о котором мы только что говорили. Благодаря ему корабль «Восток-2», двигаясь по своей нормальной, расчетной орбите (вот почему она не должна была быть чересчур высокой!) и задевая на каждом витке земную атмосферу, в конце концов – через несколько
