было совершенно искренне.
— Возможно, ты не можешь просить больше, чем у любого другого человека, Мейкел, — голос Грей-Харбора был значительно более кислым, чем у архиепископа, — но я мог бы пожелать, чтобы ты получал это немного чаще.
— И что же вызвало это, милорд? — спросила Шарлиэн, приподняв бровь.
— Этот идиот Кейри, ваше величество, — прорычал Грей-Харбор. — Хотел бы я знать, о чем думали члены палаты общин, когда включали его в свой список делегатов!
Шарлиэн поморщилась. Трейвир Кейри был одним из немногих делегатов Чариса, в отношении которых у нее были серьезные сомнения. Она тоже задавалась вопросом, что могло вдохновить остальных членов палаты общин выбрать его для выступления от их имени, и она все еще не смогла придумать ответ, который ей понравился.
— По большей части это были просто следствия богатства, Рейджис, — сказал Стейнейр, его тон был значительно спокойнее, чем у первого советника. — Я действительно должен объяснять вам, сколько других членов палаты общин должны ему деньги, услуги или и то, и другое?
— Нет, — проворчал Грей-Харбор.
— Ну, думаю, что прямо сейчас это, вероятно, основная причина. — Архиепископ слегка пожал плечами. — Я бы ни капельки не удивился, если бы он воспользовался большинством этих услуг, чтобы попасть на отбор.
— Должна сказать, что согласна с Рейджисом, — сказала Шарлиэн, и резкость в ее голосе немного удивила даже ее саму.
Шарлиэн Тейт Армак полюбила Чарис и большинство вещей, связанных с ней. Не все, конечно, но большинство вещей. Трейвир Кейри, с другой стороны, олицетворял почти все, что ей не нравилось в Чарисе.
Он был сказочно богат (как благодаря усилиям своего отца, так и благодаря своим собственным), и все негативные стереотипы, которые остальные члены Сейфхолда лелеяли о чарисийцах, подходили ему как перчатка. Он был жадным, коварным и совершенно не заботился о благополучии своих работников. Он был одним из владельцев мануфактур, наиболее энергично выступавшим против новых законов о детском труде, и она знала, что Эдуирд Хаусмин и Рейян Мичейл оба презирали его и не особенно старались скрывать это. Из всего, что она могла видеть, он испытывал к ним точно такие же чувства, с добавлением сильного негодования из-за того, что они оба были значительно богаче, чем даже он.
Шарлиан была бы готова относиться к этому человеку с отвращением только на этом основании, но у нее были свои глубоко личные и индивидуальные причины ненавидеть Кейри. Хотя с тех пор он существенно смягчил свою резкую критику, он не скрывал своего первоначального несогласия с решением бросить вызов авторитету храмовой четверки. Шарлиэн была удивлена этим меньше, чем некоторые другие. Несмотря на всю его показную преданность Церкви — и что бы она о нем ни думала, никто не мог оспорить тот факт, что он всегда щедро жертвовал Церкви — для нее было совершенно очевидно, что он никогда даже не делал жеста, чтобы применить наставления Писания о братстве к своим собственным несчастным работникам, и не было никаких доказательств какой-либо особой праведности в его собственной жизни. На самом деле, по ее мнению, он идеально подходил для храмовой четверки. Его «дары» Церкви, как и его публичное восхваление учения Церкви, представляли собой попытку подкупить Бога, а не какое-либо подлинное, глубокое благочестие. Это означало, что Церковь Чариса представляла собой вызов совершаемому над Богом и архангелами мошенничеству, в котором он провел всю свою жизнь.
Шарли, возможно, ты просто относишься к нему немного строже, чем он того заслуживает, — напомнила она себе.
Может быть, так оно и есть, — ответила она сама. — С другой стороны, может быть, это и не так.
Несмотря на его попытки преуменьшить свое первоначальное несогласие с отказом Чариса от храмовой четверки, Кейри в лучшем случае лишь частично смирился с существованием Церкви Чариса. Он принял, по крайней мере, форму церковной реформации в Чарисе, но Шарлиэн была одной из тех, кто сомневался, что в этом действительно приняло участие его сердце. Война против Церкви просто привела к слишком большому количеству контрактов, стоивших слишком больших денег, чтобы он мог придерживаться принципов и позволить всем этим прекрасным маркам упасть в чью-то другую кассу.
Этого было бы более чем достаточно, чтобы настроить Шарлиэн против него, но он на этом не остановился. Ее дядя, герцог Холбрук-Холлоу, был одним из двадцати или около того самых богатых людей в королевстве Чисхолм, и Кейри провел последние пару месяцев, соблазняя его инвестировать в различные собственные предприятия в Чарисе. Не то чтобы Шарлиэн возмущало участие ее дяди в чарисийских предприятиях, но если он собирался инвестировать с кем-то, почему это не могло быть с кем-то вроде Хаусмина или Мичейла? Кто-то, кто был хотя бы отдаленно принципиален?
Он наживается на принципах дяди Биртрима, — обиженно подумала она. — Он знает, как недоволен дядя Биртрим моими решениями, и использует свою репутацию преданного служения Церкви, чтобы убедить дядю Биртрима положить деньги в его карман! К настоящему времени дядя Биртрим убежден, что Кейри на самом деле его друг — один из очень немногих друзей, которые у него есть здесь, в Чарисе, — и последнее, что мне нужно, это чтобы дядя, чья лояльность Церкви Чариса уже вызывает сомнения, публично проводил время с кем-то с репутацией Кейри!
Она на мгновение закрыла глаза, снова ругая себя. Ее дядю едва ли можно было обвинить в том, что он общался с одним из немногих высокопоставленных или богатых чарисийцев, которые не смотрели на него с открытым подозрением. И хотя она сделала несколько намеков Холбрук-Холлоу, она не могла заставить себя быть более откровенной в своих попытках вбить клин между ним и Кейри. Она должна это сделать. Она знала, что должна это сделать. Но у него было так мало друзей в Чарисе, и именно она заставила его приехать сюда. Как бы сильно она ни ненавидела Кейри, он, очевидно, видел этого человека совсем в другом свете.
И всегда возможно, что твое представление о Кейри искажено именно потому, что тебя возмущают отношения дяди Биртрима с ним, — сказала она себе.
— Я сам был бы значительно счастливее, если бы Кейри был далеко-далеко не только от
