– Роберт, а на каком основании он говорил с тобой? – Елизавету прошиб холодный пот.
– Я же тебе только что объяснял, – сказал он, делая вид, будто не понимает ее слов.
– Почему испанский посол говорил с тобой и не высказал свои претензии Сесилу, не пришел ко мне, в конце концов, не попросил о встрече с Тайным советом?
Роберт обнял ее за талию, не боясь, что придворные это увидят, и ответил:
– Потому что, любовь моя, я хочу снять этот груз с твоих плеч и знаю о тонкостях королевского правления не меньше, чем вы с Сесилом. По правде говоря, даже больше. Ведь я, как и ты, был рожден для подобных дел. Его претензии касались твоего агента Томаса Грэшема, который нынче шлет сообщения непосредственно мне. Как видишь, это настолько же мое дело, как и твое. Твои заботы о чеканке монет – в равной степени и мои. Мы же все делаем вместе.
Елизавета не пыталась высвободиться из его рук, однако уже не таяла от присутствия Дадли так, как обычно.
– Де Квадра следовало обратиться ко мне, – упрямо сказала она.
– Но почему? – удивился Роберт. – Думаешь, ему неизвестно, что через какой-нибудь год я стану твоим законным мужем? По-моему, все уже знают о нашей помолвке. Осталось лишь объявить о ней. Нет ничего удивительного в том, что он обращается ко мне как к твоему мужу.
– Де Квадра не новичок в дипломатии. Этикет требует, чтобы он высказывал свои претензии Сесилу.
Ногти Елизаветы вонзились в кожицу на пальцах другой руки.
Дадли осторожно взял ее за руку.
– Согласен, когда возникнет что-то, чего не смогу сделать я.
– Неужели такое может случиться? – не то насмешливо, не то сердито спросила Елизавета.
– Сомневаюсь, что есть такие дела, где вы с Сесилом превзошли бы меня, – самодовольно засмеялся Дадли.
На теннисных состязаниях Елизавета сидела рядом с Сесилом. Никто из них не следил за ходом игры.
– Он встречался с де Квадра, поскольку хотел избавить меня от лишних хлопот, – скороговоркой прошептала она.
– Сэр Роберт не обладает необходимыми полномочиями… если, конечно, вы их ему не дали, – бескомпромиссно возразил главный советник.
– Сесил, он говорит, что все и так знают о нашей помолвке. Де Квадра воспринимает его как моего мужа и полномочного представителя.
– Это нужно прекратить, – сказал Сесил. – Вы должны остановить эту… узурпацию.
– О чем ты говоришь? – взвилась Елизавета. – Он мне верен. Все это Роберт делает из любви!
«Да, девочка, он из тех лояльных предателей, которые сбрасывают с трона королеву исключительно ради любви к ней», – с горечью подумал Сесил.
– Ваше величество, возможно, Дадли действует целиком в ваших интересах, но испанскому королю доложат, что он имеет власть над вами. Это будет расценено как ваша слабость. Неужели вы не понимаете столь очевидных вещей? Думаете, английским католикам неизвестно, что вы собираетесь замуж за мужчину, оставившего свою супругу? Они сразу вспомнят, что вы – дочь разведенной королевы, которую казнили за прелюбодеяние.
Обычно придворные старались в присутствии Елизаветы не говорить о ее матери или же упоминали о ней с подчеркнутой почтительностью. То, что она услышала сейчас, буквально огорошило властительницу Англии.
– Я что-то тебя не понимаю, – ледяным тоном произнесла Елизавета.
Сесила это не испугало, и он решительно сказал:
– Репутация королевы должна быть кристально чистой. К сожалению, правда такова, что ваша мать – даупокоит Господь ее душу – умерла злостно оклеветанной. Ваш отец развелся с добропорядочной женщиной, чтобы жениться на ней, после чего объявил, что его принудили к этому с помощью колдовства, сумев разжечь в нем неуемную плотскую страсть. Нельзя допустить, чтобы всю эту клевету вновь вытащили на свет и связали еще и с вашим именем.
– Думай, о чем говоришь, Сесил, – отчеканила Елизавета. – Ты сейчас повторяешь не просто клевету, а слова, чреватые обвинением в государственной измене.
– Вам я тоже посоветую тщательно обдумывать свои поступки, – с плохо скрываемым раздражением бросил Сесил, поднимаясь со скамьи. – Попросите де Квадра встретиться с вами и мной завтра утром. Сэр Роберт не уполномочен вести дела от имени короны.
Елизавета вскинула на него глаза и едва заметно покачала головой.
– Не могу.
– Что?
– Я не могу подвести сэра Роберта. Дело улажено. Он сказал лишь то, что заявили бы и мы с тобой. Давай больше к этому не возвращаться.
– Значит, он некоронованный король-консорт? Вы с радостью отдадите ему свою власть?
Елизавета молчала. Сесил поклонился.
– Тогда разрешите мне уйти. У меня нет настроения смотреть эти игры. Думаю, «люди Цыгана» наверняка победят.
Энтони Форстер вернулся домой в веселом расположении духа, держа под мышкой свиток свежих мадригалов. Новость, которую он узнал от жены буквально на пороге, повергла его дух в иное, далеко не веселое расположение.
– К нам приехала леди Дадли. Она очень больна, – сообщила миссис Форстер. – Они с миссис Оддингселл прибыли около полудня. С тех пор она легла в отведенной ей комнате и не встает. Бедняжка не может ни есть, ни пить. Жалуется на боль в груди, считая, что это у нее от сердечных мучений. Но я думаю, у нее все-таки рак. До сих пор она никому не позволяла себя осматривать.
– Не тараторь, жена. Дай хоть в дом войти, – угрюмо произнес мистер Форстер, проходя мимо нее в зал. – Вели подать мне кружку эля. Никому не пожелаю ехать на такой жаре.
– Прости, дорогой, – сразу же осеклась миссис Форстер.
Слуга принес эль. Она сама налила мужу большую кружку и подала. К этому времени Энтони Форстер опустился в свое любимое кресло. Взяв кружку, он большими глотками перелил в себя прохладный эль.
– Вот так-то лучше, – сказал он. – Обед готов?
– Обед готов, – тоном добропорядочной жены ответила миссис Форстер. – Мы дожидались твоего возвращения.
Ей и сейчас пришлось ждать, пока муж не допьет весь эль.
– Теперь рассказывай. Кто приехал?
– Я же тебе сказала. Леди Дадли. Она очень страдает. У нее неутихающая боль в груди.
– Так надо послать за лекарем, – сказал мистер Форстер. – За доктором Бэйли.
– Я тотчас же это сделаю.
– Пойду умоюсь с дороги. – Он поднялся с кресла, помолчал и спросил: – Слушай, а она хоть спустится к обеду?
– Думаю, что нет.
– Как все это некстати, – поморщился мистер Форстер. – Теперь я жалею, что сразу не отказал Лиззи Оддингселл. – Принимать эту женщину у нас – значит разделять с нею ее позор. Тем более ты говоришь, что она больна. Только не хватало, чтобы она слегла у нас на несколько месяцев. Надо как-то ей намекнуть, что она не сможет долго наслаждаться нашим гостеприимством.
