денежки, которые немцы должны нам. Ты меня понимаешь?
– А ты сам разве со мной не пойдешь?
– Господи, да как я пойду, если моя нога еще как следует не зажила? – раздраженно возразил Флинн. – А кроме того, каждый староста на той стороне знает, кто я такой. А тебя еще ни один ни разу не видел. Ты должен говорить им, что ты новый офицер, недавно приехал из Германии. Одного взгляда на эту форму им будет достаточно, и они быстренько все заплатят.
– А если настоящий сборщик там уже побывал? Что тогда будет?
– Обычно до сентября собирать они не начинают. И начинают на севере, постепенно спускаясь к югу. У тебя куча времени.
Сдвинув под шлемом брови, Себастьян стал приводить целый ряд возражений, но каждое из них звучало слабее предыдущего, и Флинн разбивал их одно за другим, как орешки щелкал. Наконец наступило долгое молчание, во время которого мозги Себастьяна работать решительно отказывались.
– Ну что? – спросил наконец Флинн. – Сделаешь?
Ответ ему прозвучал с неожиданной стороны, причем женским, но отнюдь не сладкозвучным голосом:
– И не подумает!
Флинн с Себастьяном, словно школяры, балующиеся табачком в туалете и застигнутые за этим занятием учителем, с виноватым видом повернули головы к двери, которая неосмотрительно оставалась распахнутой.
Тревога охватила Розу, еще когда она заметила подозрительную возню возле хижины с арсеналом, а увидев, что в нее был вовлечен и Себастьян, девушка без малейшего зазрения совести стала подслушивать через окно. Сделала она это вовсе не по этическим соображениям, и причины ее решительного вмешательства лежали совсем в иной плоскости. Роза O’Флинн унаследовала от отца довольно гибкое понимание добродетели. Как и он, она считала, что имущество немцев принадлежит любому, кто сумеет наложить на него руки. И тот факт, что Себастьян был вовлечен в авантюру, в основе которой лежали весьма сомнительные нравственные устои, никоим образом не испортило ее к нему отношение – скорее, наоборот, какими-то неисповедимыми путями это даже повысило в ее глазах достоинство этого юноши, как будущего добытчика и кормильца семьи. До сих пор это было единственным, из-за чего она еще сохраняла опасения насчет Себастьяна Олдсмита.
Роза по опыту знала, что затеи, связанные с отцовским бизнесом, где сам Флинн не особо горел желанием участвовать лично, всегда были связаны с большим риском. Мысль о том, что Себастьян Олдсмит в небесно-голубой военной форме бодро перейдет реку Рувума и больше никогда не вернется, пробудила в ней те же инстинкты львицы, у которой собираются отобрать детенышей.
– И не подумает, – повторила она и посмотрела на Себастьяна. – Ты меня слышишь? Я тебе запрещаю. Просто запрещаю, и все.
Да, это для нее был ошибочный ход.
Дело в том, что Себастьян тоже усвоил от отца особые взгляды на права и привилегии женщин, а именно взгляды, принятые в Викторианской эпохе. Мистера Олдсмита-старшего можно было бы назвать куртуазным домашним тираном, то есть человеком, чья непогрешимость ни в чем и никогда не подвергалась сомнению, особенно его собственной женой. Человеком, который считал людей с сексуальными отклонениями, большевиков, профсоюзных вожаков и суфражисток, и так далее по нисходящей, достойными со стороны всякого порядочного человека исключительно лишь отвращения.
Мать Себастьяна была маленькая дама с вечно встревоженным лицом и кротким характером, для нее даже чуточку сомневаться в правильности образа мыслей и поступков мистера Олдсмита было все равно что отрицать существование самого Господа Бога. Ее искренняя вера в то, что сам Бог наделил мужчину всеми мыслимыми правами, распространялась и на ее сыновей. С младых ногтей Себастьян привык к беспрекословному повиновению не только со стороны матери, но и со стороны своих старших сестер.
И вот теперь столь заносчивое поведение Розы, ее манера разговаривать буквально потрясли его. Ему понадобилось несколько секунд – но не более, – чтобы опомниться и взять себя в руки. Он встал и поправил на голове шлем.
– Прошу прощения, – холодно произнес он, – что вы сказали?
– Ты сам слышал, – отрезала Роза. – Этого я не позволю.
Себастьян с задумчивым видом кивнул, торопливо придержал рукой шлем, словно он угрожал нанести ущерб его чувству собственного достоинства, если снова съедет ему на глаза. И, не обращая более на Розу никакого внимания, повернулся к Флинну:
– Значит, я отправляюсь, и как можно скорее… скажем, завтра, идет?
– Через пару дней, надо как следует подготовиться, – с сомнением возразил Флинн.
– Хорошо, договорились.
Себастьян с независимым видом вышел из хижины, и ослепительный солнечный свет еще более подчеркнул все великолепие его наряда.
Флинн торжествующе захохотал и взял свою кружку.
– Вечно ты лезешь куда тебя не просят, – злорадно проговорил он, но тут же на лице его отразилась тревога.
Роза O’Флинн стояла в дверях, опустив плечи, сердитая складка губ увяла.
– Да ладно тебе, хватит уже, успокойся! – прохрипел Флинн.
– Он больше не вернется. Ты же прекрасно знаешь, куда его посылаешь. Ты посылаешь его на верную смерть.
– Не говори глупостей. Он уже большой мальчик и сможет о себе позаботиться.
– Господи, как я тебя ненавижу! Обоих вас – о, как я вас ненавижу!
Роза провернулась и через весь двор побежала обратно в дом.
22
На рассвете, окрасившем горизонт алым сиянием, Флинн с Себастьяном стояли на веранде и тихонько переговаривались.
– Теперь слушай меня, Бэсси. Я тут прикинул, что лучше всего будет сразу отсылать сбор с каждой деревни сюда. Таскать все эти деньги с собой нет никакого смысла.
Флинн дипломатично не стал говорить о том, что, следуя этой тактике, в том случае, если Себастьян на полпути своей экспедиции попадет в переделку, хотя бы собранное за это время не пропадет.
Но Себастьян слушал его вполуха, он больше был занят мыслями о том, где сейчас находится Роза O’Флинн. В последние несколько дней он ее почти не видел.
– И слушай старого Мохаммеда. Он знает, где расположены самые большие деревни. И переговоры тоже пусть ведет он – все эти деревенские вожди ужасные плуты, ты и представить не можешь. Они сразу же станут умолять, говорить о страшной бедности, недоедании, поэтому ты должен быть тверд. Ты меня слышишь? Ты должен быть тверд, Бэсси! Тверд!
– Тверд, – рассеянно согласился Себастьян, а сам тайком поглядывал на окна дома, надеясь хоть на миг увидеть Розу.
– И вот еще что, – продолжал Флинн. – Не забывай о том, что передвигаться следует быстро. Все время шагать и привал устраивать только с наступлением темноты. Разводить костер, ужинать и снова идти вперед в темноте, и только потом останавливаться на ночевку. На первой стоянке ни в коем случае не спать,
