Ворох обычаев, верований, наречий - да, кстати, теперь она знала, что означают первые услышанные в новой жизни слова. "Прямо здесь? - Почему нет? Ночь тёплая, а нам сейчас вообще жарко будет..." Свиньи! Пошли воспоминания о собственной жизни, особенно последнем месяце, согретом любовью. Промелькнувшие будоражащие видения заставили горько сжать губы. Тот, кого убили копьём в спину, а потом ещё и размозжили голову - её брат Фритьоф, до недавнего времени единственный близкий человек. Если у той, прежней, смерть брата вызывает ужас и горе, Эвинне скорее жаль её саму - ту, с которой пришлось делить тело. Зато судьба - или злой каприз насильников - сохранил жизнь её любимому, местному пареньку по имени Нидлир. Это Артси немного утешает, зато совершенно не радует Эвинну. Как она может предать Морреста? Даже если он погиб...
Что ж, вроде, всё ясно. Они побежали её спасать вместе с братом - и вот оно как вышло. А перед этим местный парень пытался предупредить - но его сразу оглушили: решили, наверное, ещё и во всём обвинить. "Вот так, подруга, - сама себе, точнее, той, прежней Артси, что щедро делилась с ней бесценными знаниями, сказала Эвинна. - А умей картиры воевать, как баркнеи - и умер бы не один хороший человек, а три ублюдка!" От такой крамольной мысли та, прежняя, окончательно впала в оцепенение, предоставив руководить общим телом Эвинне. Ну, и к лучшему, а то двух уродов наверняка скоро хватятся. Кстати, теперь её имя - Артси. Ничего, на первое время сойдёт. А до "потом" нужно ещё дожить.
По привычке собрав ценные вещи (в пути пригодится), Эвинна вернулась к Нидлиру. Она ошиблась - в себя паренёк не пришёл. Ничего, способ-то есть: опять-таки из арсенала Воинов Правды. Вскоре парень, избавившись от остатков ужина и вытерев снегом рот, уже мог худо-бедно ходить.
- Мы... живы, Артси?
- Да. А мой брат - нет... Кто это был?
"А вдруг я, то есть Артси, его знает?" - мелькнуло в голове девушки. Надо думать, прежде, чем она что-то говорит.
- Сыновья... старейшины, - прохрипел он, сплёвывая оставшуюся во рту желчь. - Аспаруха...
- Плохо, - пытаясь просчитать обстановку, пробормотала Эвинна. - Идти можешь?
- Мо... могу, - неуверенно произнёс парень, по-стариковски опираясь на копьё. Копьё тоже оказалось интересное: цельнометаллическое, полое внутри, искусно запаянное по шву. Не тяжелее, но уж точно прочнее деревянного. Вот только стоит такое... В сознании прежней хозяйки тела нашёлся ответ: как раз деревянное древко в этих местах стоило бы и правда на вес золота. Как же они без дерева-то?
- Пошли. Тут есть твои родичи?
- Ага. Отец, мать, братья с сёстрами, племянники... Только не защитят они от старейшины. Мы ж - так, бедный люд...
"А кто тут богатый? - удивлённо думала Эвинна, осматривая поселение у горячего озера. Странное это было место: по берегам озера и в самой тёплой низине, где даже сейчас не было снега, землябыла распахана. Дома теснились за чётко очерченной границей, где снег уже не таял, охватывая пашни полукругом. Единственным строением, которому позволено было стоять на не покрытой снегом земле, был приземистый, сложенный из замшелых глыб, грубо подогнанных друг к другу и скреплённых окаменевшей от времени глиной. Алтарь из таких же глыб - но уже совсем необработанных, похоже, их вообще не касалось зубило каменотёса. У самой границы снегов стоял дом старейшины, и то был единственный дом в Эвиннином понимании. Остальные напоминали длинные заснеженные холмы с прокопанными в снегу отверстиями под дымоход. На них указывала запятнавшая снег жирная угольная копоть. Значит, дерева тут нет, зато угля - сколько хочешь. В каждом из таких домов селился целый клан - человек по пятьдесят, а то и больше, и сразу несколько печей согревали жильё долгими зимами. В тесноте, да не в обиде.
Попадались и огороды, прикрытые от посторонних глаз сложенными из грубо обтёсанных камней оградами. Плодовых деревьев Эвинна не заметила, интересно, что тут растёт? Оказывается, какие-то душистые мхи, на которых настаивают, для аромата, местные хмельные напитки, и морошка. Основную часть зерна здесь выращивали на общинном поле вблизи озера - но и его урожаев хватало бы не всегда, если б не картиры, выудила Эвинна из сознания Артси. Значит, торговля есть и на краю мира.
Хижина Нидлировой семьи оказалась на самом краю посёлка - издали она казалась Г-образным валом, с внешней стороны которого намело целый снежные бархан. Все десять дымоходов курились густым чёрным дымом: в сильные морозы уголь расходовали не считая. А мороз был и правда силён, пожалуй, с таким она не сталкивалась даже в рабстве у кетадринов в высокогорной крепости Тэзара.
Наоборот, вход имелся только с одной стороны: в качестве двери использовались натянутые на каркас из костей неведомого чудища вылинявшие шкуры. Такая дверь, лёгкая и тёплая, плотно закрывалась. В самые сильные морозы её можно было закрепить изнутри, так, чтобы не осталось ни малейшей щёлочки. Держалась она на вмурованных в косяк цепочках сверху: хочешь войти - приподними. Потом она сама закроется, благодаря собственному весу, ведь входное отверстие прорезано в наклонной стене. Что и говорить, в столь холодных местах - мудрая предосторожность.
Нидлир протиснулся первым, следом вошла Артси-Эвинна. Внутри оказалось не очень-то тепло, хотя после уличного мороза её бросило в жар. Увы, этим достоинства длинной землянки и ограничивались: тут было душно, в воздухе плавал едкий дым, запах подгоревшей пищи, мочи, немытых тел, прогорклого масла, всё это делало воздух внутри почти осязаемым. Вдоль одного общего коридора, разделённого лишь шкурами и тряпьём, находились жилые помещения для отдельных семей, в каждом имелся лежак, сооружённый из высушенного мха, поверх которого набросили шкуры или старую одежду; то же самое имелось вместо одеял. В противоположном углу находилась печь, от неё вверх тянулся дымоход. У печей обязательно сидел кто-то из детей: иначе огонь погаснет, и за ночь тепло высосет через дымоход. Женщины суетились у очагов, готовили пищу, шили большими металлическими и костяными иглами, соединяя шкуры при помощи сухожилий каких-то зверей. Обычной тканой одежды, заметила Эвинна, у местных почти не было. Даже те богатые мерзавцы, чьи обескровленные тушки сейчас остывают в предгорьях, ходили в таких одеждах. Впрочем, получалось тепло и добротно, а больше тут ничего от одежды не требовалось. Примерно так же мастерилась и обувь, но на неё шла кожа с лап и холки зверей, более толстая и грубая.
Быт у гвидассов, как называлось это племя, суровый - и почти не оставляющий для человека возможности уединиться. Только прикреплённые к потолку шкуры, редко - тонкие перегородки из грубо слепленных, но на совесть обожжённых кирпичей разделяли внутренность общинного дома. Они создавали преграду зрению, но не слуху: из-за них слышался то детский плач или смех, то звон металлической посуды, то скрежет точильного камня по клинку ножа. Кто-то говорил, кто-то пел, кто-то матерился; из-за одной шкуры, к тому же прикрытой неплотно, да и плошку с жиром никто там и не подумал погасить, доносились клейкие звуки поцелуев, переходящие в характерную возню и страстные стоны. Эвинна покраснела. Конечно, и в избе отца было всего одно помещение, так что дети видели, что они с Фольвед делают, чтобы в семье появился ещё ребёнок. Но там-то дом отдельный, и видеть их близость могли лишь их же дети. А тут любой, кто вошёл в дом, мог глянуть в щель между стеной и краем шкуры! Вот потому-то наверное, никто и не подсматривал, изнемогая от желания: ну, подумаешь, Арибл с Фраммой никак не могут насытиться, так ведь они и поженились в месяце Копьеносца! Вот заведут двух-трёх детей, и, коли Фрамма не помрёт родами, а Арибла не искалечит на охоте, остепенятся. Тогда и любовью будут заниматься молча, и светильник гасить, а пока не до того им...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
