Другие слова героя: «Экономлю и не ем даже супу я», — заключают в себе мотив отсутствия денег, что также является автобиографической деталью™, и потому встречается неоднократно: «С умом экономлю копейку» («Машины идут, вот еще пронеслась…»), «Денег нет, женщин нет» («Сколько лет, сколько лет…»).
И, наконец, отметим еще одну важную деталь, подчеркивающую личностный подтекст «Жертвы телевиденья». В черновиках этой песни герой говорит: «Дикторы путают текст по бумаге» (АР-4-110). А в одном из вариантов стихотворения «Мосты сгорели, углубились броды…» (также — 1972) читаем: «Взаменречей — невнятные субтитры, / И вместо скачки — нудный стипль-чез, / И грязь стекла с размоченной палитры, / И кислород из воздуха исчез» (АР-16-186).
***
Теперь обратимся к «Песне автомобилиста» (1972), где лирический герой выступает в образе автомобилиста, а советская власть — в образе ОРУДа («Отдела по регулированию уличного движения», в 1961 году объединенного с ГАИ, в результате чего появилась аббревиатура РУД-ГАИ), сотрудники которого вручают ему «квитанции на штраф».
Впервые этот мотив встретился в песне «Дорога, дорога…» (1961): «Побегу на красный свет, оштрафуют — не беда». Далее — в песне «Вот главный вход…» (1966): «Мне присудили крупный штраф / За то, что я нахулиганил», — и в ранней редакции «Разговора в трамвае» (1968): «Нет, возьмите штраф, тороплюсь я» /5; 499/.
Что же касается «Песни автомобилиста», то ее герой сначала был спортсменом: «Подошвами своих спортивных чешек / Топтал я прежде тропы и полы». А так как спорт всецело поддерживался властями, то у него, соответственно, не было никаких проблем: «И был неуязвим я для насмешек, / И был недосягаем для хулы». То есть пока герой был «как все», он вел вполне благополучную жизнь. Теперь же всё переменилось: «Но я в другие перешел разряды — / Меня не примут в общую кадриль, — / Я еду, я ловлю косые взгляды / И на меня, и на автомобиль».
На единственной фонограмме исполнения «Песни автомобилиста» Высоцкий говорил, что «ее надо слушать после “Жигулей”»765, поэтому логично предположить, что их объединяет разработка одной и той же темы, хотя при этом используются разные маски. Аналогичные примеры — «Две песни об одном воздушном бое» (1968), а также «Песня микрофона» и «Песня певца у микрофона» (обе — 1971).
И в «Песне автозавистника», и в «Песне автомобилиста» лирический герой выступает сначала в образе пешехода: «Я шел домой по тихой улице своей» = «Отбросив прочь свой деревянный посох…». Этот посох говорит о том, что герой является странником (вспомним стихотворения 1969 и 1966 годов: «И посох с нищенской сумой / Пусть мне достанется в итоге» /2; 319/, «Хожу по дорогам, как нищий с сумой» /1; 264/). Сравнение себя с пешеходом присутствует и в стихотворении 1971 года: «Я шел по жизни, как обычный пешеход» /3; 73/.
В обеих песнях встречается мотив борьбы: «Но я борюсь — я к старой тактике пришел» = «И не сдавался и в боях мужал»; причем сражается герой со своим противником ночью: «Сегодня ночью я “Фиата” разобрал» = «Безлунными ночами я нередко / Противника в засаде поджидал». Совпадает даже рифма: разобрал — поджидал.
При появлении «очкастого частного собственника» герой говорит: «Я по подземным переходам не пойду'.», — а вот его слова в «Песне автомобилиста»: «Но понял я: не одолеть колосса! / Назад — пока машина на ходу! <.. > Назад — к метро, к подземным переходом!»[977]. Эти слова лирический герой произносит уже после того, как понял, что враг («колосс») сильнее его, и ему с ним не справиться. А в «Песне автозавистника» противники столкнулись как бы в первый раз, и, поскольку у героя еще нет того опыта борьбы из «Песни автомобилиста», он не намерен отступать.
Если в «Песне автозавистника» герой говорит: «Ответьте мне: кто проглядел, кто виноват, / Что я живу в парах бензина и в пыли…», — то в концовке «Песни автомобилиста» он скажет: «Восстану я из праха, вновь обыден, / И улыбнусь, выплевывая пыль» (как и в «Чужой колее», 1972: «Я грязью из-под шин плюю / В чужую эту колею»). Причем строка «Восстану я из праха…» повторится в стихотворении «Я скачу позади на полслова…» (1973): «Встаю я, отряхаюсь от навоза». - где лирический герой вырывается из несвободы и вступает в бой: «…Худые руки сторожу кручу, / Беру коня плохого из обоза, / Кромсаю ребра и вперед скачу», — как и позднее в «Райских яблоках»: «И ударит душа на ворованных клячах в галоп» («беру из обоза» = «ворованных»; «коня плохого» = «клячах»; «вперед скачу» = «в галоп»).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Между тем налицо в разбираемых песнях и существенные различия. В «Песне автозавистника» главный герой говорит: «Сегодня ночью я три шины пропорол», — то есть он пользуется теми же методами, что и его враги в «Песне автомобилиста»: «Вонзали шило в шины, как кинжал». Это сходство в методах проявляется и в следующих цитатах: «Мне мой товарищ по борьбе достал домкрат, / Вчера кардан мы с ним к магазину снесли» = «И вот, как “языка”, бесшумно сняли / Передний мост и унесли во тьму»[978] [979].
Почему же лирический герой пользуется такими же методами, что и его враг?
Во-первых, потому, что раньше они состояли в родстве друг с другом, но теперь лирический герой старается разорвать всяческие отношения: «Он мне теперь — не друг и не родственник, / Он мне — заклятый враг»7б8. Так же было и в «Песне про правого инсайда» (1968), где этот инсайд «беспрепятственно наших калечит», а до этого лирический герой был его близким другом и родственником («Ну а он — мой ровесник и однокорытник»), но когда увидел, что тот вытворяет, решил с ним расквитаться: «Вот сейчас, вот сейчас я его покалечу!».
А вторая причина была названа самим Высоцким в интервью болгарскому корреспонденту Любену Георгиеву для телепередачи «Московские встречи» (сентябрь 1975), где речь шла о роли Гамлета: «И он думает не как они, ненавидит всё, что делают вокруг вот в этом Эльсиноре все придворные, как живет его дядя-король, как живет его мать, как живут его бывшие друзья, а поступать как с этим, он не знает. И методы его абсолютно такие же, как и у них, а именно: хотя он думает, возможно или невозможно убить, очень часто об этом задумывается, но все-таки в результате он убивает, а ничего другого он не может придумать». Здесь же встречается мотив родства лирического героя и власти, поскольку Гамлет был племянником своего дяди-короля.
В «Песне автомобилиста» толпа объединилась с властью (ОРУДом) против лирического героя: если толпа уродует его автомобиль («вонзали шило в шины, как кинжал», «морским узлом завязана антенна», «бесшумно сняли передний мост и унесли во тьму»[980]), то ОРУД его штрафует: «Я ж отбивался целый день рублями / И не сдавался, и в боях мужал».
Такая же ситуация возникает в написанном примерно в это же время стихотворении «Прошу прощения заране…»: «Но, обнаженностью едины, / Вельможи простолюдины — / Все заодно, все заодно» (АР-9-38). Здесь они ополчились на героя за то, что он держит «фигу в кармане», а в «Песне автомобилиста» — за то, что у него появился автомобиль. В обоих случаях герой вынужден спасаться бегством: «Рванулся к выходу — он слева» (С4Т-3-67) = «Но понял я: не одолеть колосса! / Назад — пока машина на ходу!». А его враги сравниваются с вампирами: «Назад — к моим нетленным пешеходам! / Да здравствуют, кто кровь мою алкал» (АР-9-11) = «Толпа ждала меня у входа, / Сжимая веники в руках. <…> Толпа отмытая, алкая…» (АР-9-38). А в «Моих похоронах» (1971) власть будет непосредственно выступать в образе вампиров, которые «уже стоят — / Жала наготове, — / Очень выпить норовят / По рюмашке крови» (АР-3-40) (здесь — «жала наготове», а в предыдущем случае — «сжимая веники в руках», то есть тоже «наготове»).
