относится. Они оказались беспощадны к себе и своему творению. Я даже опешил — до того суровыми были их оценки. Правда, суровее всего они оценивали свою работу, и при этом всячески нахваливали чужую. В конце концов, я не выдержал и вмешался в этот хор самобичевания и восхваления друзей.
— Дорогие мои, — начал я. — Я понимаю, вы видите кучу недостатков… Не ошибается тот, кто ничего ни делает… Однако надо учитывать тот простой факт, что кроме Карла Фридриховича, никто из нас никогда кино не снимал… Уже одно то, что мы своротили такую гору работы и в общем не сильно напортачили, говорит о том, что мы молодцы… Учтем недостатки и промахи на будущее, а пока оставим критику другим.
— Я согласен с Александром Сергеевичем, — сказал хозяин. — Пусть нас и ругают и хвалят другие, а мы будем верить в себя и работать над собой.
Премьеру фильма назначили на следующее воскресенье. В школе были расклеены афишы, нарисованные нашими кинохудожниками. Однако молва о показе фильма и так разлетелась по городу. В назначенный день в фойе школы стали скапливаться зрители. Это были родители и родственники самих создателей, а также — их приятели. Моя Илга тоже пришла. Если судить по ажиотажу, мы обязаны были показать как минимум голливудский блокбастер, а не любительский фильм, снятый на двенадцатимиллиметровую пленку.
Мне стало казаться, что по окончанию оного разочарованные зрители нас попросту побьют. Мандраж охватил не только меня, но и всю съемочную группу. Самые нервные норовили спрятаться в пустых кабинетах, в раздевалке спортзала и мастерских. Пришлось их оттуда выковыривать. Рунге беспокоили технические трудности. В актовом зале была своя киноустановка, но можно ли будет на ней показать наше творение? К счастью, школьным киномехаником был наш трудовик, лицо кровно заинтересованное в успехе.
Они что-то там вдвоем с преподавателем немецкого кумекали, трещали киноаппаратом в пустом зале, что-то изобретали, покуда не остались довольны результатом. Теперь и мне стало любопытно. Одно дело смотреть на маленьком домашнем экране, другое — на большом. Перед началом сеанса кто-то из нас должен был выступить и попытаться оправдаться за возможные косяки. А так как главным инициатором этого безобразия был я, то и отдуваться тоже предстояло мне.
За пять минут до начала показа, в зал вошли большие шишки — директор, завуч и представители гороно. Они важно прошествовали к первому ряду, где для них были оставлены места, расселись и уставились на белый экран. Увидев их, я почувствовал азарт. Захотелось сказать, что-нибудь такое, чтобы им тошно стало. И я полез на сцену. Оглядел зал. Он был набит под завязку. В основном — ребятней, нашей и пришлой. Кто-то пришел, чтобы поболеть за друзей, а кто-то чтобы посмотреть кино на халяву. Были здесь и девушки со швейной фабрики. Они мне улыбнулись и помахали.
— Дорогие зрители, — заговорил я. — Спасибо, что пришли посмотреть наш фильм… Наш общий фильм, потому что многие из вас помогли его снять… Правда были те, кто попытался нам помешать, не верил в нашу с вами, друзья, возможность довести начатое дело до конца, но о них мы сегодня говорить не будем, пусть этим людям станет стыдно, — произнося эти слова, я не сводил глаз с Шапокляк, но той было все, как с гуся вода. — Теперь о фильме. Сразу хочу предупредить вас, что он у нас немой и не всегда — цветной, так что не стоит ждать зрелища, вроде фильма с Боярским и Алферовой, но все поясняющие надписи вы увидите на экране, а чтобы вам не было скучно, будет музыкальное сопровождение… Ну в общем это все, что я хотел сказать. Остальное вы увидите.
Раздались жидкие аплодисменты. Я поспешил убраться со сцены. Сел рядом с Илгой, которая держала мне местечко. Преподаватель музыки, Азалия Михайловна, села к пианино и начала играть. В зале погас свет. Премьера началась. На большом экране все недостатки нашего труда стали еще виднее, но зрители реагировали неплохо. Когда на экране появлялись те эпизоды, которые нами были задуманы смешными — в зале раздавался смех. И в такие моменты у меня отлегало от сердца. А когда шли боевые эпизоды, поставленные нами с особой тщательностью, пацаны, что сидели рядом, замирали.
На тех, для кого мы собственно и снимали «Альку и Трех мушкетеров», фильм действовал как надо, а все остальное — не важно. Когда погас последний кадр и в зале снова зажегся свет, аплодисменты были громкими и искренними. Я поднялся и стал вытаскивать на сцену съемочную группу для поклонов. Пацаняты смущались, девчонки краснели, взрослые растерянно улыбались. Никто из нас не ожидал такой реакции зала. Когда мы спустились со сцены и смешались с народными массами, ко мне и Рунге подошло начальство.
— Поздравляем, товарищи! — заговорили они наперебой, пожимая нам руки.
— Очень интересный опыт, — более веско высказался представитель гороно. — Будем распространять.
— Товарищи! — вмешался Пал Палыч. — Прошу в столовую. У нас там намечается небольшой банкет по случаю премьеры. Приглашаю!
Все потянулись в школьную столовую. Здесь и впрямь была накрыта поляна. Ничего особенного — легкие вина, закуски. Приглашены были только преподаватели и начальство. Дети не должны видеть, что учителя тоже употребляют. Я позвал было Илгу, но она сказала, что у нее разболелась голова и ушла домой. Ну и ладно! За одним длинным столом — составленном из обычных обеденных — царило оживление. Нас опять поздравляли и хвалили. Особенно — меня, как зачинщика.
И вообще, говорили, что за два месяца преподавания в школе молодой физрук Александр Сергеевич Данилов проявил себя как талантливый, инициативный учитель, тренер спортивной секции и классный руководитель. Вверенный ему — то есть — мне — экспериментальный класс делает успехи в учебе, за последнее время ни одного неуда по поведению. Если и дальше так пойдут дела, то к окончанию учебного года, будет не стыдно вывести учащимся восьмого «Г» класса хорошие итоговые отметки. И так далее.
К хору похвал не присоединилась только Эвелина Ардалионовна. Она посматривала на меня с усмешкой превосходства, а вот на военрука, Григория Емельяновича — с затаенной нежностью. Неужто предложенный мною план сработал⁈ В разгар веселья в столовку вошла наша сторожиха, она же — гардеробщица и уборщица — и громко сказала, что Данилова к телефону. Я встревожился: что-нибудь с Илгой? Выбравшись из-за стола, кинулся в учительскую. Взял трубку:
— Слушаю!
— Гражданин Данилов? — осведомился голос капитана
