Из простого любопытства Марсель представил себе старца, и тут же едва не упал: прямо перед ним возник образ волхва, который, похоже, сам не ожидал такого поворота и поэтому выглядел смущенным и сбитым с толку. Волна незнакомых чувств и эмоций захлестнула ученого, и он в первый момент растерялся: мысли Ведагора были чужды ему, они словно были из другого мира. Чтобы дать время прийти в себя, историк приветливо помахал старцу рукой и обратился к нему тоном, из которого не смог исключить насмешливые нотки:
— Ну, вот мы и встретились, уважаемый. Правда, наверное, не так, как тебе бы…
Волхв не дал ему договорить — взмахнув руками и нарисовав в воздухе замысловатую фигуру, он прервал связь, заблокировав только что налаженный канал. Это было так неожиданно, что Марсель не сразу понял, что произошло, и попытался снова достучаться до собеседника. Но сколько он ни пытался, у него ничего не получилось — образ Ведагора расплывался. Наконец, убедившись в бесполезности усилий, историк прекратил попытки и задумался. Несмотря на то что ему почти ничего не удалось увидеть, все же некоторые мысли волхва он смог разглядеть. Это было похоже на сеанс гипноза, когда пациент неожиданно вспоминает то, что попало в поле его бокового зрения. И то, что Марсель вспоминал, ему совершенно не нравилось. Ему вдруг пришло в голову, что жрец рассматривал его не как человека и даже не как разменную фигуру на шахматной доске, а как явление, обстоятельство. Весь мир для него был всего лишь схемой, которая могла быть разобрана и собрана в иной последовательности.
— Физик-любитель, твою мать, — пробормотал он себе под нос, испытывая приступ раздражения. — Надо же…
Среди обрывков мыслей, вырванных из контекста, были еще несколько моментов, которые его беспокоили. Вероятно, Ведагор был не таким уж и всемогущим, раз не смог вовремя закрыться от него. Так или иначе, но, разрубая виртуальный кабель, волхв не сумел вовремя остановить трансляцию, и теперь у Марселя был набор картинок, из которых ему предстояло собрать единое целое.
— Как пазл, — кивнул сам себе историк и, сойдя с дороги, уселся на землю, нисколько не заботясь о том, что кто-то может его увидеть.
Чтобы как-то упорядочить мешанину, которой одарил его волхв, Марсель сначала избавился от ничего не значащих воспоминаний, среди которых неожиданно оказались весьма любопытные обрывки памяти, о которых и сам жрец, скорее всего, имел смутное представление. Копаясь в чужой личности, историк вспомнил момент из собственного прошлого. Отец берет его с собой, отправляясь на чердак, чтобы разобрать хлам, который накопился там за многие годы. Мальчику всего шесть или семь лет, и для него вещи, скрывающиеся в пыльных коробках, представляют огромную ценность. Отец же, напротив, считает, что от всего этого нужно избавиться как можно скорее. Правда, иногда встречаются какие-то безделушки, которым он улыбается, словно старым знакомым…
— Смотри-ка, — кивает он сыну, держа в руках небольшую металлическую коробочку. — Я уже и забыл о том, что оставил эту капсулу времени для себя будущего. Выходит, у меня все получилось — я не открывал ее тридцать лет. Посмотрим?
И отец с сыном, на пару минут став детьми одного возраста, рассматривают то, что когда-то казалось мужчине самым ценным из всего, что у него было. То же самое сейчас делал Марсель. В его руках было что-то вроде той самой коробочки, вот только ее обладателем был сам Ведагор. С сожалением перебирая детские воспоминания, наполненные светлыми и радостными эмоциями, историк понял, что сам их обладатель не помнил о них ничего. Возможно, он намеренно удалил тот период своей жизни, но почему-то ученому показалось, что их насильно выдернули из его головы, заменив чем-то другим. Кто сделал это? Или что? Марсель не видел ответа на эти вопросы.
Предположив, что их уже никогда не удастся найти, он отложил эту часть личности жреца в сторону и принялся разбирать оставшиеся осколки, стараясь не пропустить ничего важного. К сожалению, большинство составляющих, попадавшихся ему, не представляли никакой ценности. В них старец проявлял себя исключительно как положительный персонаж — он помогал людям, исцелял больных и немощных, предотвращал бедствия, в общем, представал в роли настоящего ангела-хранителя для своего народа. Несмотря на все эти благодеяния, Марселя не покидало чувство, что каждый раз, излечивая очередного пациента, жрец делал это не по доброте душевной, а следуя некой программе, от которой не мог отклониться. Что же такое могло произойти, чтобы он вышел из-под влияния этого таинственного программиста? Подумав, историк пришел к выводу, что этим глюком мог стать он сам — ведь та же Лада говорила ему о том, что его перемещение в этот мир оказалось ошибкой. Жрецы посчитали его слабым и неспособным принимать собственные решения. Что ж, ребята, усмехнулся Марсель, и на старуху бывает проруха. Сами наворотили — теперь расхлебывайте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вспомнив о Ладе, историк подумал, что, раз уж у него появились такие способности, то глупо было бы не воспользоваться ими, и попытался, не выходя из астрала, наладить контакт с юной жрицей. Однако, сколько ни старался, ему так и не удалось настроиться на нужную волну. Марсель чувствовал, что девушка где-то рядом, но в последний момент, когда ему уже казалось, что вот-вот достигнет цели, связь обрывалась, и ему приходилось начинать поиски заново. В итоге он отказался от попыток. Во всяком случае, на время…
Вернувшись к Ведагору, историк, все еще думавший о Ладе, едва не просмотрел нечто важное. В его руках оказалось воспоминание волхва, которое тот, судя по всему, старался скрыть. Во всяком случае, оно отличалось от остальных. Марсель понимал, что его мозг самостоятельно придает мыслям жреца ту форму, которая была для него привычнее, поэтому теперь вертел в руках что-то типа кубика Рубика, поля которого были испещрены непонятными знаками.
— Руны? — удивился он. — Ах ты, старый хитрец… Но ничего, сейчас разберемся.
Марсель любил головоломки — еще в бытность свою студентом он подсел на всевозможные ребусы, кроссворды и прочие упражнения для мозга. В дальнейшем доцент исторических наук только развил навыки и теперь мог бы составить неплохую конкуренцию выдающимся умникам современности. Поэтому ему потребовалось всего несколько минут для того, чтобы определить правильную последовательность и собрать кубик. Но как только это произошло, историк едва не закричал от боли, причиненной ему тайной Ведагора, которую тот так старательно скрывал.
— Как же так? — сжимая голову, пробормотал он, обращаясь к пространству. — Почему?
Несмотря на то что все наконец встало на места, Марсель успел трижды пожалеть о своей любознательности — если бы ему представился выбор, он, скорее всего, предпочел бы и впредь пребывать в неведении. Груз знаний оказался слишком тяжким, и историк, стремительно вынырнув из подсознания, медленно поднялся на ноги. Сделав несколько глубоких вдохов, постарался унять колотящееся сердце, но уже спустя секунду согнулся пополам: его буквально вывернуло наизнанку, хотя он уже забыл о том, когда в последний раз принимал пищу. Когда приступ закончился, на четвереньках отполз в сторону и упал на спину. Ведагор не был ни белым, ни черным в общем понимании этих слов — нет, у него была своя миссия, которой он до недавнего времени следовал, невзирая ни на что. В мире должно было быть равновесие, поэтому на каждого спасенного приходилась одна загубленная жизнь. Правда, в подобном подходе были определенные нюансы. Волхвы старались спасать добрых людей и уничтожать злых, иначе говоря, делали то, о чем большинство обычных людей только мечтают. Но одно дело фантазировать о вселенской справедливости, и совсем другое — решать, кто имеет право на жизнь, а кто — нет. Жрецы присвоили себе это право, и Марсель ничем не мог оправдать такую преступную веру в собственную непогрешимость. Ему было слишком хорошо известно о том, что происходит, когда одна группа лиц объявляет себя выше остальных и принимается решать вопросы мироздания.
