Мертвый мир теперь мало отличался от тех мест, в которых шли Алеша и Оля. Все то же: холод да темень, только ветер выл гораздо сильнее, наваливался тяжелыми, густыми массами, в которых чудились стремительные, клыкастые морды демонов – билось, металось, клокотало нескончаемое сражение, меж ними, и теми, кто следовал за Алёшей.
Врата… Врата… Кажется совсем близко они, последний рывок осталось сделать, но нет – всё тянулось и тянулось сражение, всё неслись и неслись навстречу им полчища демонов…
Много раз Алеша хватался за выступы, за искаженные, бьющие холодной болью углы, оседал на натруженных избитых ногах – они дрожали и он сжимал зубы, прикусывал губу до крови и делал еще один шаг… Рывок… Снова бежал..
Раз случайно взглянул он на ноги и мельком заметил, что вся обувка давно уже стерлась и ступни стёрлись в кровь, одежка же болтается бесформенным ошметком…
Ничем не примечателен кроме этих нескончаемых рывков был этот путь, который потом без следа растворялся, и Алеша оказывался в маленькой, уютной пещерке, наполненной теплым, молочным Олиным дыханием – это были блаженные мгновенья – без холода, без боли вперед…
А потом они разрывали на две части эту райскую пещерку, отделяли свои лица друг от друга, и ледяной воздух тут же обрушивался на них, терзал… Они ели без всякого аппетита: да по правде им совсем и не хотелось есть – не могли они думать они о еде в то время, как смерть витала совсем рядом.
* * *
…Темно, блещут в ледяных скалах отражения звезды: самих скал не видно, только тьма и эти мерцающие в ней небесные огоньки – со всех сторон они, и даже под копытами Вихря – мерцают холодно – конь бьет по ним копытами, и они с ледяным звоном разбиваются и серебристыми искорками уносятся куда–то назад ветром…
– Как красиво, – мечтательно молвила Оля, – Словно мы скачем с тобой среди звезд, по небесной дороге… Да, как–будто это ночное небо… но какое же холодное оно и все–таки прекрасное…
И тогда Алеша, не обращая внимания на режущее сердце боль, шептал: «…Как же нескончаемо высока и огромна твоя жертва, сколько сделала ты ради меня, сколько сил душевных истратила – пожертвовала и молодостью, и красотой… хотя, что я?! Красота осталась – нет она расцвела даже больше, она… – он и не заметил, как стал говорить отстранёно. – ..она теперь изнутри этой красотой светится, вся сияет, в любом тряпье она несравнено краше будет любой розовощекой, сытой царевны!… Но если бы только дан был мне такой выбор: чтобы все она забыла, чтобы никогда меня и не знала, жила бы спокойно, а я бы умер здесь, в самом жутком смысле умер, не дойдя до ворот – я бы с радостью избрал это!»
Из размышлений его вывел встревоженый, срывающийся от неожиданости голос Оли:
– Алеша… неужели мы дошли!
Алеша вскинул голову и увидел, что стены ледяного ущелья расступились, образуя весьма широкое, окруженное со всех сторон скалами поле, в центре которого распустился дивным ледовым цветком дворец. На могучем, способном выдержать любые удары стебле, сложены были скрывающие что–то лепестки.
– Что! – Алеше даже жарко стало от неожиданости, сердце быстро–быстро забилось в груди, отдаваясь при этом глухими ударами в голове, – Что? – его хриплый голос перешел в неразборчивый шепот, – неужели мы достигли… неужели это дворец Снежной… – он не мог дальше говорить, слова замерзшими комьями застревали у него в горле.
В это время где–то далеко–далеко, за ледовыми скалами и за снежными полями солнце коснулось и окрасило нежными бордово–огненными мазками, часть небосклона и свет этот, преломляясь бессчетное множество раз в гранях ледяных скал, прорезая их мертвые толщи, достиг этого поля. Вмиг все стены зарделись солнечным пламенем. Всё сразу засветлело, засеребрилось, зазолотилось, заянтарилось и даже ветер, испугавшись такого яркого света, попрятался в каких–то укромных местах. Над ними еще чернело северное небо, здесь пылал дневной пожар…
Похожий на цветок дворец дольше других оставался безучастным к этой световой буре, но вот и он проснулся: огненный, живительный поток рванулся из под поверхности поля, по ней побежали золочено–водные блики (оказывается подо льдом скрывалось озеро). Объялся пламенем и ствол цветка, и, последними – его закрытые лепестки, они оказались полупрозрачными, цвета ярко–бардового.
А потом лепестки бесшумно стали раскрываться. И оттуда, из этого света, слетел навстречу Алеши и Ольги порыв метели – белое облако из пушистых снежинок. Оно остановилось перед недвижимо стоящим Вихрем и вдруг пало к ногам прекрасной белой девицы, которую он скрывал. Одета она была в длинную, с синевой февральского неба, шубу. Длинные плотные косы, яркими серебристыми лучами опускались до пояса, а кожа ее была совершено бела.
Не успели они еще опомниться, не успел еще даже зарычать и залаять Жар, как она уже говорила леденистым, но звонким и задорным голосом:
– Не бойтесь меня – я Снегурочка, дочка Деда–Мороза. Погостите у нас, а то вы совсем, бедные, замерзли. Прошу. Сейчас правда моего батюшки нет – разъезжает он по небу на своих санях по своим владениям. Ну – милости прошу в наш дом. Я вас долго не задержу и чем смогу помогу…
Только она это сказала, как вновь поднялись от ее ног и закружилась пушистые снежинки. Вновь блещущее в пламенном свете снежное покрывало скрыло ее и поднялась она в воздух. Из покрывала вылетело облачко и, окутав всех, подняло в воздух, и понесло следом за Снегурочкой ко дворцу.
Когда влетели они в сияющую ледяную залу, солнечное пламя, наполнявшее ледяные скалы, начало затухать, стало темно–голубым, а затем померкло совсем, и вновь засияли вокруг дворца звезды, словно не на льду он стоял, а парил в небесах. Лепестки, все еще хранившее в своей глубине цвет роз, беззвучно закрылись…
Внутри совсем не было холодно, и все предметы выделанные толи из алмазов, толи изо льда, светились сами: светились и столы и кресла с широкими спинками, и вся мебель и даже стены, которые как и все кругом были полупрозрачны.
– Вот и наш дом, – проговорила Снегурочка, – слезайте с коня, отдохните, расскажите, какая беда таких юных занесла в наши края. Вы ведь из Руси?… Неприпомню, чтобы кто–нибудь из этой далекой страны гостил у нас. Ну присаживайтесь, угощайтесь, рассказывайте…
Она указала на ледяной стол, подле которого расставлены были хрустально–ледяные кресла.
Только они уселись, как Снегурочка хлопнула в ладоши: хлопок ледяным звоном пронесся в воздухе и вот уже в распахнутые двери вошел белый медведь, неся на лбу поднос с какими–то кушаньями – по большей части синеватого, окруженного морозной дымкой, цвета.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
