мне бы не пришлось иметь дела с этим ужасом.
Наконец, я решил, что с этим надо что-то делать.
Наступила ночь, Стейси и Джун легли спать. Я же не ложился и смотрел телевизор в гостиной, затем пошёл в нашу спальню, чтобы убедиться спит ли Джун. Она спала. Стейси тоже спала у себя в комнате, частично откинув одеяло, и я мог видеть высунувшуюся собачью лапу.
Я подошёл и, нагнувшись, стал пристально её рассматривать. С расстояния в один фут было видно, как волосатая конечность животного незаметно, без шва, переходит в гладкую белую кожу Стейси. В то же время, с этой близкой и удобной позиции я видел, чётко выраженную разделительную линию. Я протянул руку и потрогал лапу, явственно испытав отвращение, когда пальцы коснулись грубой шерсти.
Собачью лапу можно ампутировать. Хотя врачи не могли вернуть Стейси собственную ногу, они могли бы пришить протез, говорил я себе. Всяко было бы лучше, чем эта…мерзость.
Стейси застонала и пошевелилась во сне, нога в месте соединения заскрипела, её громкий металлический визг вполне можно было услышать на другом конце дома. Я опять почувствовал рвотный позыв, но сдержался.
Я понял, что надо делать.
Днём я очистил и вернул в гараж топор, который Дарла и Стейси оттуда взяли. Теперь сходил и забрал его, чтобы принести в комнату Стейси. На мгновение я засомневался, что смогу это выдержать, и поставил топор на пол, опёршись на топорище как на трость, наблюдая за тем, как спит дочь. Собачья лапа до сих пор торчала из-под одеяла, и я вспомнил, как горды были девочки тем, что они сделали, совершенно не понимая трагических последствий.
Перехватив топор, одним мощным ударом я отрубил лапу, получив в ответ оглушительный визг, раздавшийся не изо рта дочери, а из места соединения с ногой. Крови оказалось неожиданно много, намного больше, чем я ожидал и, отбросив топор, я шагнул вперёд, чтобы остановить хлынувший поток. Позади себя я смутно услышал пронзительный крик, и… потерял сознание.
По крайней мере до тех пор пока я не очнулся, я не чувствовал ничего, никакой боли; к этому времени Стейси уже не было. Джун её забрала. Я пробежал по дому, голова пульсировала от полученного удара, их одежда исчезла, а у Стейси появилось несколько чучел животных и много других вещей, которых я совершенно не помнил. Очевидно, что я надолго отключился, потому что на улице стоял день, а часы на ДВД-плеере подсказали мне, что было час сорок пять.
Открыв наружную дверь, я увидел, что машины тоже не было. Они её взяли. Но где же они? В полицейском участке? У родителей Джун? Я не знал, однако стал искать. Я позвонил всем, кого знал, по каждому номеру из нашей общей записной книжки, которую почему-то не забрала Джун. Никто о них ничего не слышал, и никто не знал, где они могут быть.
Я решил ждать, надеясь, что они вернутся, ожидая, что Джун остынет и привезёт дочь обратно. Но прошёл день, неделя, а о них по-прежнему было ничего не известно.
Кроме собачьей лапы от них ничего не осталось.
Она не являлась частью Стейси, но это было хоть что-то.
Она оставалась в её кровати, прямо там, где я её отрубил, и это вселяло в меня надежду. Где бы они не находились, что бы они не делали, Стейси освободилась. Все части её тела были её собственными. Это почему-то казалось мне важным.
Я молил, чтобы она была жива, чтобы Джун обеспечила ей медицинский уход, хотя ни в одной из местных больниц, куда я звонил, не признались, что лечили кого-то, подходившего под описание моей дочери.
Я забрал собачью лапу и положил её в дополнительный холодильник, который стоял в нашем гараже. Я обнаружил, что постоянно захожу туда, чтобы проверить как она, одержимый навязчивой мыслью, что она начинает портиться. Иногда, бывало, сдерживая слёзы, я её касался. Как-то раз я даже поцеловал. Хоть и недолго она была частью Стейси, и я чувствовал себя ближе к ней, когда гладил замёрзшую шерсть, вспоминая, как счастлива она была, когда спрыгнула со стола и направилась ко мне, чтобы обнять.
Возможно, я совершил ошибку, когда из-за меня дочь её лишилась.
— Стейси, — говорил я, рыдая. — Стейси…
В следующее после исчезновения Стейси и Джун воскресенье я онемело сидел перед телевизором, глазея на футбольный матч, но не следя за ним. Раздался звонок в дверь, и когда я подошёл, чтобы спросить кто там, то увидел стоявшую на крыльце Дарлу, смотревшую на меня ясными глазами.
— Стейси стало лучше? Может она выйти поиграть?
Мне хотелось сказать: «Стейси нет дома, она уехала», но рот не смог произнести эти слова.
Дарла просто стояла, глядя на меня взглядом, который заставил меня подумать, что ей об этом известно. Я начал закрывать дверь, но остановился, когда она сказала:
— У меня есть мысль, мистер Харрисон. Хотите её услышать?
Несмотря на то, что мне не нравилась эта девчонка, услышав её слова, я подумал, что речь пойдёт о дочке, и обнаружил, что киваю.
Через пятнадцать минут вместе с собачьей лапой я был в «клубе». Дарла сходила домой, чтобы принести то, что ей было нужно, и только-только вернулась. Она взглянула на меня, я кивнул и лёг на стол. Дарла намазала кошачьими консервами мою ногу, поплевала на них, затем прижала к ним лист какого-то растения. Я ничего не ощущал до тех пор, пока она не запела. Слова были безумными: что-то про танцующих на деревьях птичках и медведях, а мотив был таким же, как и у многих детских песенок, вроде «Гори, гори, маленькая звёздочка» или песенки про алфавит. На мгновение, пока она пела, я ощутил покалывание в ноге, странное ощущение не только на поверхности кожи, но и глубоко внутри, у самой кости.
Чувствовала ли это Стейси?
Дарла улыбнулась мне и подняла топор.
— Готовы? — спросила она.
Ⓒ Dogleg by Bentley Little, 2011
Ⓒ Аввакум Захов, перевод
Сегодня в баре: певичка в ударе
Вон она, только что зашла внутрь. Поп-звезда. В окружении свиты телохранителей, в чёрном кожаном прикиде, под которым частично видно одну из её сисек. Это сделано нарочно, напоказ, но уж никак не вяжется со здешней обстановкой. Похоже, она специально так бродит в поисках приключений. Вот она распахнула дверь и вошла в бар с хозяйским видом, будто явилась к себе домой. Но заметив, что никто здесь не обращает на неё
