Робби выругался и вручил лук Томасу.
— Неужели, — спросил он, — вся хитрость состоит в том, чтобы научиться прицеливаться?
— Вся хитрость в том, чтобы вообще отвыкнуть целиться, — ответил Томас. — Все должно происходить само собой. Ты видишь цель и выпускаешь в нее стрелу. Некоторые ленивые лучники натягивают тетиву только до глаза: они стреляют метко и в цель попадают, но сила их выстрелов невелика. Настоящие лучники, те, чьи стрелы пробивали стальные латы французских рыцарей, натягивают тетиву до конца. Кстати, прошлым летом я учил стрелять одну женщину, и она добилась успеха. У нее неплохо получалось. Представляешь, попала в зайца с семидесяти шагов.
— Женщина?
— Я дал ей тетиву подлиннее, такой лук натягивать легче, но все равно она была просто молодец.
Томас вспомнил восторг Жанетты, когда пронзенный стрелой заяц с писком упал в траву. Ну почему он думает о ней так часто?
Мороз придавал всему вокруг какую-то особую четкость. Лужи замерзли, и потерявшие листву живые изгороди очерчивались четким белым ободком, таявшим по мере того, как поднималось солнце. Друзья переправились через две речки, а потом по поросшему буковым лесом склону поднялись к ровному плато. Слой почвы над камнями был здесь так тонок, что эта земля никогда не знала плуга. Кое-где трава перемежалась кустами утесника, но в остальном путь пролегал по гладкой равнине, столь же однообразной, как и пустое небо. Томас ожидал, что плато окажется всего лишь узким пояском и скоро они снова спустятся в лесистые долины, но пустошь тянулась и тянулась, заставляя его все в большей степени чувствовать себя зайцем, бегущим по сжатому полю под взглядом ястреба. Робби чувствовал то же самое, и путники свернули с дороги, направившись туда, где утесник время от времени обеспечивал хоть какое-то укрытие.
Томас то озирался, то смотрел вперед, но повсюду, сколько хватало глаз, расстилалась однообразная равнина. Всадники могли мчаться по ней галопом, однако ни лесов, ни оврагов, чтобы укрыться пешим, не было и в помине. И это плато казалось бесконечным.
В полдень юноши дошли до стоявших кругом высоких, в рост человека, поросших мхом старых камней. Круг имел в поперечнике ярдов двенадцать. Один из камней свалился, и друзья присели на него, чтобы перекусить.
— "Чертова свадьба"? — сказал Робби.
— Ты имеешь в виду камни?
— Да, у нас в Шотландии тоже есть такие. — Робби обернулся и поворошил обломки расколовшегося при падении камня. — Это ведьмы, которые обращены в камень самим дьяволом.
— А вот в Дорсете люди считают, что их обратил в камень Бог, — заметил Томас.
Робби поморщился: ему эта идея показалась нелепой.
— Бог? С чего бы это?
— Говорят, что заплясали бесовские пляски. Ведьмы устраивали тут шабаш.
— За это они прямиком отправятся в ад, — сказал Робби и небрежно поковырял землю пяткой. — Мы выкопаем эти камни, когда будет время. Поищем золото, а?
— А ты что, находил его в таких местах?
— Бывает, мы находим в старых курганах всякую дребедень. Горшки какие-нибудь, бусы и все такое. По большей части все это потом выкладывают. Бывает, находим и эльфийские камни.
Он имел в виду таинственные наконечники для стрел, изготовленные из камня. Говорили, будто их выпустили из своих луков эльфы.
Молодой Дуглас растянулся на земле, наслаждаясь слабым теплом зимнего солнышка.
— Я скучаю по Шотландии. До чего же там хорошо!
— Я никогда там не был.
— Это личное владение самого Господа Бога, — решительно заявил Робби. Он все еще продолжал расписывать чудеса Шотландии, когда Томас мягко погрузился в сон.
Но вскоре его разбудил пинок друга. Шотландец стоял на упавшем камне.
— В чем дело? — спросил Томас.
— Отряд.
Томас встал рядом с Дугласом и увидел на севере, на расстоянии мили или чуть больше, четырех всадников. Снова опустившись на землю, он подтянул к себе свой узел, достал связку стрел, а потом зацепил тетиву за насечку на конце лука.
— Может быть, они нас не заметили, — с надеждой предположил Хуктон.
— Черта с два. Еще как заметили, — разочаровал его Робби, и Томас, снова взобравшись на камень, увидел, что всадники съехали с дороги, остановились, и один из них привстал в стременах, чтобы получше разглядеть незнакомцев. Под плащами конников Томас приметил кольчужные рубахи.
— Я могу убрать троих, — сказал он, поглаживая лук, — если ты справишься с четвертым.
— Ой, окажи милость бедному шотландцу, — отозвался Робби, доставая дядюшкин меч. — Но не забудь, мне позарез нужны деньги.
Оттого, что Дуглас сейчас готовился к схватке с четырьмя нормандскими всадниками, он не перестал быть пленником лорда Аутуэйта и был обязан заплатить последнему выкуп, всего-то каких-то двести фунтов. Выкуп за сэра Уильяма составил десять тысяч, так что всем Дугласам в Шотландии предстояло основательно поскрести по сусекам, чтобы собрать такую сумму. Всадники продолжали наблюдать за Томасом и Робби, задаваясь вопросом, кто это такие и что им здесь нужно. Беспокойства они при этом не испытывали ни малейшего, ибо были верхом, в кольчугах и с оружием, а два незнакомца плелись пешком. На своих двоих обычно топают мужики, а уж они-то, конечно, не могут быть опасны для конных воинов в доспехах.
— Патруль из Эвека? — вслух задумался Робби.
— Может быть.
— Граф де Кутанс вполне мог послать своих людей рыскать по окрестностям. — Конечно, они могли оказаться и ратниками, посланными графу на подмогу, но в любом случае незнакомцев следовало опасаться.
— Они приближаются, — сказал Робби, когда четверо верховых развернулись в линию. Должно быть, всадники решили, что юноши попытаются убежать, и расширили свой строй, чтобы наверняка их перехватить.
— Четверо всадников, а? — хмыкнул Робби. — Известная картина, но я никак не могу запомнить, что означает четвертый.
— Смерть, война, мор и голод, — отозвался Томас, положив первую стрелу на тетиву.
— Да, точно, голод.
Четыре всадника находились сейчас от них на расстоянии полумили. Обнажив мечи, незнакомцы приближались легким галопом по ровной, твердой почве. Томас держал лук низко, чтобы они не заметили и не подготовились к тому, что их встретят стрелами. Юноша уже слышал топот копыт и вспомнил четырех всадников из Апокалипсиса, ту зловещую четверку, появление которой предвещало конец света и последнюю великую битву Небес и Ада. Война должна была появиться на скакуне цвета крови, голод — на вороном, моровому поветрию предстояло опустошить мир на белом, тогда как смерти надлежало явиться на бледном. Перед мысленным взором Томаса предстал отец; прямой, как стрела, высоко вскинувший голову и нараспев произносящий по-латыни: «Et ecce equus pallidus». Отец Ральф имел привычку повторять это, чтобы позлить свою домоправительницу и возлюбленную, мать Томаса, которая хотя и не знала латыни, но понимала, что здесь говорится о смерти и аде, полагая (как оказалось, не напрасно), что грешный священник призывает в Хуктон ад и смерть.
— Узри бледного коня, — сказал Томас.
Робби бросил на него недоуменный взгляд.
— "И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним", — процитировал Томас.
— Ад — это что, второй всадник? — не понял шотландец.
— Ад — это то место, куда попадут сейчас эти ублюдки, — пояснил Томас.
Он поднял лук, оттянул назад тетиву и ощутил нахлынувшую на него душную волну ненависти к этим четверым нормандцам. Потом тетива пропела свою низкую, протяжную ноту, и, прежде чем этот звук замер, Хуктон уже взял вторую стрелу. Дюжина их торчала в земле остриями вниз у его ног. Он снова оттянул тетиву назад, в то время как четверо всадников продолжали ехать прямо на них. Выпустив вторую стрелу в крайнего левого всадника, Томас взял третью. Теперь копыта громыхали по мерзлой земле, словно шотландские барабаны под Даремом, второй всадник справа мотался из стороны в сторону со стрелой в груди, а самый левый откинулся назад. Двое остальных, сообразив, что им грозит, поворачивали, надеясь сбить лучника с цели.
Комья земли и травы вылетали из-под лошадиных копыт. «Если бы у этих двоих, пока еще целых и невредимых, хватило ума, — подумал Томас, — они ускакали бы прочь так быстро, словно Смерть и Ад гонятся за ними пятам, лишь бы избежать губительных стрел». Однако, встретив отпор там, где они ожидали его меньше всего, воины пришли в бешенство. Они снова направили коней к каменному кольцу. Томас выпустил третью стрелу. Два всадника были уже вне игры: один выпал из седла, тело другого обмякло на спине лошади, теперь мирно щипавшей мерзлую траву. Третья стрела тоже была нацелена верно, однако мчавшийся вскачь конь вскинул голову, и стрела скользнула по ней, вспоров черную шкуру. Хлынула кровь, ошалевший от боли конь взбрыкнул, и всадник замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но Томасу было не до него. Лучник переключил внимание на четвертого всадника, уже домчавшегося до каменного круга. На нем был широкий черный плащ, который взметнулся, когда он развернул бледно-серую лошадь и с боевым кличем выставил меч острием вперед, намереваясь пронзить им Томаса на скаку, как копьем. Однако четвертая стрела уже лежала у юноши на тетиве.
