— Меня к вам направил мистер Палвертафт.
От меня не укрылось, что он внутренне встрепенулся, хотя в его лице не дрогнул ни один мускул.
— Не стану говорить, будто не слыхивал о таком. И что тебе надо?
— Я ищу миссис Дигвид.
— Зачем?
— Пожалуйста, скажите, вы ее знаете? Как точно пишется ваша фамилия: Д-и-г-в-и-д?
— Полегче на поворотах, малец. Ишь, придумал, что спросить. Наглость, да и только, правда, Нэн?
Девушка у него за спиной засмеялась. Он продолжал:
— А если моя фамилия как раз такая, что тогда?
— Тогда я бы попросил вас о помощи. Я один, и у меня нет денег.
— С какой стати кто-то должен тебе помогать?
Это прозвучало не как вопрос, а как точка в разговоре; не договорив, Барни начал закрывать дверь.
В отчаянии я выкрикнул:
— Мистер Палвертафт поручил мне кое-что вам передать!
Он прищурился:
— Ну?
— Дэниел спрашивает, нельзя ли ему встрять в аферу на Генриетта-стрит, в канун Рождества.
В тот же миг Барни так крепко схватил меня за предплечье, что у меня вырвался крик, потом, немилосердно выворачивая руку, втянул меня в дверь и захлопнул ее. В холле, без окон, было совсем темно, и я скорее почувствовал, чем различил, как Барни приблизил свою большую голову вплотную ко мне, чтобы прошипеть:
— Повтори!
Я повторил.
— Ты это слышала, Нэн?
— Ага.
— Позови Сэма и остальных, — распорядился он, не поворачивая головы, и я услышал, как девушка ушла.
— Откуда ты знаешь Палвертафта? — Барни усилил хватку, словно располагая меня к искренности и доверительности.
— Меня послал к нему старый Сэмюел с Кокс-Сквер, когда я спрашивал его о миссис Дигвид.
— Так я тебе и поверил!
Тут в холл ввалилась, со свечами в руках — как я решил, — целая толпа, и во вспышках света я с удивлением различил блеск драгоценностей, золотых цепочек от часов, роскошного бархата; еще я заметил грим на лицах некоторых женщин.
— Послушайте-ка, — призвал их Барни и заставил меня повторить слова Палвертафта.
Одни присвистнули от изумления, другие испуганно вскрикнули.
— Кто-то на нас донес, — сказал Барни.
— Это уж точно, — крикнул один из мужчин.
— И Кошачий Корм послал мальчишку сказать, что хочет участвовать в деле, а не то все порушит, — продолжил Барни.
Кошачий Корм! Человек, о котором мистер Избистер и его компаньоны говорили, что он путает им карты! Так это Палвертафт! (Я вспомнил, как он употребил это выражение.) В моем оцепенелом состоянии мне казалось вполне естественным, что все концы связались таким образом воедино.
— Что будем делать, Барни? — спросила, перекрикивая хор взволнованных голосов, молодая женщина, открывшая мне дверь.
— Пошлем его к дьяволу, вот что.
Компания одобрительно забормотала, но тут один из мужчин заметил:
— Не суйся поперек старших, Барни, решать не тебе. Все сообща будем решать.
Он был невысокого роста, приблизительно ровесник Барни, с густой черной бородой, большим носом, темно-карими глазами и необычайно живым располагающим лицом. Он носил косичку, как моряк, и был одет в синий бушлат.
— Да, дядюшка, Сэм прав, — вмешалась еще одна молодая женщина, в таком же нарядном платье, как первая, и такая же красивая, только выше ростом и светловолосая. — И нужно подождать, пока вернется Джек.
Барни не сводил глаз с остальных.
— А когда его ждать, Сэл? — спросил Сэм.
— Не знаю, — отозвалась девушка. — Он отправился поработать близ Хэкни, и все зависит от того…
— Хватит об этом, — прервал ее Барни, предостерегающе скосив глаза на меня. Глядя с неприятной улыбкой, он добавил: — Что до этого мальца, то давайте порубим его на куски и пошлем обратно, как заказ от мясника, чтобы знал наш ответ.
На мгновение я поверил ему, но по смеху остальных понял, что это шутка.
— Да нет, простофиля, — кинул он, видя мой испуг. — Не стоишь ты такого труда.
Он открыл уличную дверь, вытолкнул меня наружу и дал пинка, так что я запнулся на нижних ступеньках и упал. Барни рассмеялся и стал закрывать дверь. Я не знал, радоваться ли избавлению или досадовать, оттого что потеряна единственная возможность отыскать миссис Дигвид.
Последнее соображение взяло верх, и я поспешно, срываясь в крик, проговорил:
— Скажите, по крайней мере, знаете ли вы миссис Дигвид.
— Ишь, никак не уймется, — усмехнулся Барни. — С чего ты взял, что кто-то станет тебе помогать?
— С того, что мы с матушкой однажды помогли миссис Дигвид, — выкрикнул я. — Три года назад, в Рождество. Если вы ее знаете, пожалуйста, помогите мне ради нее.
Дверь закрывалась.
— Она вспомнит, — кричал я. — Это было в Мелторпе. Дверь внезапно распахнулась, и Барни уставился на меня с выражением, которое я никак не мог объяснить.
Он сказал грубым голосом, тон которого противоречил словам:
— У тебя вконец измотанный вид. Входи, глотни чего-нибудь, чтобы согреться. Прости, что малость нагрубил.
Я медлил, гадая, чем вызвана эта внезапная перемена. Может, у него все-таки заговорила совесть, или сердце? Судя по его рвению, так оно и было, однако я улавливал в его глазах тонкий расчет и не доверял ему. Тем не менее я не мог отказаться от еды и теплого крова, чтобы, голодный и замерзший, вновь скитаться по улицам, где у меня не было знакомых, поэтому я поднялся на крыльцо. Я пообещал себе быть настороже и никому не доверять — по крайней мере, из этих людей. У двери я пошатнулся, и Барни взял меня за плечо — в этот раз бережно, хотя и твердо — и повел в дом.
— Так вы мистер Дигвид? — спросил я, когда мы вернулись в холл, где теперь было пусто.
Наклонив ко мне свою большую голову, он хрипло прошептал:
— Запрещаю тебе называть эту фамилию — ни при мне, ни при ком другом. Слушайся меня, и я о тебе позабочусь. А если будешь перечить, оторву тебе руку и ею же отхожу тебя до смерти. Понял?
— Да.
— Никому здесь ничего о себе не рассказывай. Только мне. Хорошо?
И снова я, задыхаясь, выразил согласие на его условия.
По-прежнему не выпуская моего плеча, он провел меня в конец большого темного холла и там толкнул перед собой направо, через дверной проем, где не было двери, в самую странную комнату, какую я когда-либо видел.
Глава 59
Это была просторная гостиная с очень высоким потолком — при других обстоятельствах ее можно было бы назвать красивой. Там находилось много народа, большинство пили, играли в карты и курили, а другие, несмотря на ранний час, а также шум и плотный дым, спали, растянувшись на коврах и разбросанных там и сям подушках, мужчины и женщины вперемежку. Как уже вскользь заметил в холле, многие, вне зависимости от пола, были роскошно разодеты по последней моде (к ним относилась девушка, которая открыла мне дверь), в то время как одежда других мало чем отличалась от лохмотьев. На многих женщинах были шелковые платья с богатой кружевной отделкой, кое-кто из мужчин щеголял в бархатных фраках и атласных жилетах, но остальные, как последняя беднота, были одеты в самого унылого цвета вельвет. Уже одно это было непонятно, однако еще больше поражало удивительное несоответствие между роскошью нарядов и мебели, с одной стороны, и недостроенным зданием — с другой.
Окна, как я уже заметил с улицы, были забиты досками, поэтому даже днем комнату освещали многочисленные масляные лампы. Стены состояли из голого кирпича, без штукатурки и панелей, но заметить это можно было лишь местами, так как большая часть поверхности была задрапирована изысканной узорчатой тканью. На полу в небрежном изобилии валялись ковры и коврики, один поверх другого или сложенные вдвое, чтобы соорудить импровизированную постель.
Разумеется, эту смесь роскоши и убожества я разглядел не сразу. Когда я вошел, от резкого запаха ламп и парфюмерии у меня закружилась голова; Барни подтолкнул меня к софе, и я на нее рухнул. На другом ее конце сидела молодая женщина — не та, которая открыла мне дверь, а высокая, светловолосая и тоже нарядно одетая (она говорила в холле о Джеке) — и яростно спорила с некоторыми из своих компаньонов. Ее вечернее платье оставляло на виду плечи, не прикрытые ничем, кроме драгоценностей — на мой взгляд, настоящих. Увидев нас с Барни, компания замолкла.
— Позаботься о нем, Салли, — сказал Барни, кивая в мою сторону.
Нахмурившись, она поднесла к моим губам стакан, из которого пила.
— От этого вреда не будет. Это вино.
Я отхлебнул немного, и внутри у меня разлилось тепло. Женщина отвернулась и затеяла разговор с одним из мужчин. В ее красивых чертах таились скука и апатия, которые, как мне показалось, она умела при случае изображать себе на пользу. Пока я осматривался, спящие вокруг нас начали пробуждаться и подходить поближе; к ним присоединялся кое-кто из тех, кого я видел в холле.
